Эдгар По, как психолог (Шелгунов)/ДО
| ← Тѣнь. | Эдгаръ По — какъ психологъ. |
| Дата созданія: 1874, опубл.: 1874. Источникъ: «Дѣло», 1874, № 7—8, с. 350—366. |
ЭДГАРЪ ПО — КАКЪ ПСИХОЛОГЪ.
[править]I.
[править]Тяжелое, давящее впечатлѣніе производятъ разсказы Эдгара По. Вы чувствуете, что въ нихъ нѣтъ сказки, нѣтъ ничего фантастическаго и выдуманнаго, и въ то-же время они васъ давятъ и пугаютъ. Сцены убійствъ и безчеловѣчія, разсказы объ уголовныхъ происшествіяхъ возбуждаютъ тоже тяжелое чувство и чувство ужаса; но эти страхъ и ужасъ какъ-бы внѣшніе, какъ-бы входящіе въ васъ извнѣ, и въ вашей душѣ происходитъ не тотъ процессъ, который возбуждаютъ въ васъ разсказы По.
Чувство, возбуждаемое Эдгаромъ По, въ сущности, вовсе и не чувство страха. Вамъ бояться, повидимому, нечего: вы сидите спокойно у себя, вокругъ васъ не совершается никакихъ ужасовъ, ваше воображеніе молчитъ и не рисуетъ вамъ ни привидѣній, ни разбойниковъ, ни убійцъ; но вами овладѣваетъ что-то давящее, вы чувствуете въ себѣ «что-то», чего въ васъ не было, и это «что-то», начинаясь меленькой болью въ сердцѣ, затѣмъ ростетъ, ростетъ и выростаетъ во что-то щемящее, болѣвое, разрѣшающееся глубокимъ вздохомъ. Вы радуетесь, что освободились отъ своего кошмара, и довольны, что все кончилось однимъ внутренно пережитымъ. Если вы читали сказки Шехеразады, страшные разсказы Ратклифъ и нѣмецкія баллады съ привидѣніями, мертвецами, саванами и воздушными конями, вы помните, что всѣ эти страхи дѣйствуют только на воображеніе. Воображеніе развертываетъ передъ вами устрашающія картины, и если вы вѣрите въ домовыхъ и привидѣнія, вы, можетъ быть, проведете безсонную ночь, будете кутаться крѣпко въ одѣяло, но съ утреннимъ свѣтом ваши страхи кончатся. Эдгаръ По дѣйствуетъ совсѣмъ не такъ. Онъ возбуждаетъ въ васъ цѣлую область живыхъ, дѣйствительныхъ чувствъ, цѣлую ассоціацію представленій, не фантастическихъ и фиктивныхъ, вызываемыхъ суевѣрнымъ страхомъ или средствами воображенія, а чувствъ реальныхъ, которыя въ васъ есть, которыя живутъ въ васъ въ зародышѣ, которыя, быть можетъ, вы даже и переживали. Эдгаръ По создаетъ въ васъ извѣстное психологическое состояніе и поднимаетъ на ноги весь вашъ внутренній міръ. Можетъ быть, Э. По подѣйствуетъ на васъ тяжелымъ кошмаромъ, а можетъ быть, вы освободитесь отъ него легко, и, прочитавъ его разсказы, отложите ихъ въ сторону, не задумываясь надъ душевными процессами, которые они въ васъ вызвали.
Но вы сдѣлаете лучше, если отдадитесь анализу своихъ ощущеній и захотите понять, отчего По овладѣлъ вашей душой; отчего вы, не убійца и не злодѣй, не галлюцинаторъ и не съумасшедшій, были какъ-бы и тѣмъ, и другимъ, и третьимъ, и пережили внутри себя тѣ самые процессы, которые совершаются и въ герояхъ Эд. По.
Эдгаръ По психологъ, и психологъ именно въ новѣйшемъ пониманіи этого слова, — вотъ почему онъ, лично самъ, какъ писатель и художникъ, представляетъ любопытный предметъ для изслѣдованія. Сказать, что Э. По пьяница, что наслѣдственность и излишество возбуждали въ его душѣ только мрачныя, давящія ощущенія и что только поэтому ему мерещились всякіе страхи — не значитъ сказать ничего.
По, какъ писатель, любопытенъ именно въ томъ отношеніи, что умѣетъ необыкновенно тонко анализировать свою душу въ тѣ ея страшные моменты, когда ею овладѣваетъ чувство разрушенія. По умѣетъ выслѣдить во всѣхъ мелочахъ болѣвое, ненормальное состояніе своей собственной души и все это ненормальное, болѣвое, ужасное и уголовное возсоздать съ такою живостью и яркостью въ душѣ читателя, можетъ быть, самаго скромнаго и добродѣтельнаго.
Если вы умѣете читать писателя, для васъ въ его произведеніи раскрывается весь его творческій процессъ. Конечно, вы не дойдете до основъ его души и не узнаете ея состава, потому что узнать составъ, значитъ овладѣть химическимъ секретомъ изготовленія Шекспировъ и Байроновъ. Но оставивъ слишкомъ гордую попытку открыть основной узелъ души, вы можете заняться наблюденіемъ надъ процессомъ творчества, который будетъ совершаться передъ вами какъ-бы въ стеклянномъ футлярѣ.
Э. По ясно переживалъ умственные факты, которые онъ, описываетъ. Они для него не выдуманные, а реальные образы, хотя въ то-же время они и образы воображенія. Красную Смерть, опустошающую землю, Э. По не воображаетъ; онъ ее видитъ. Онъ видитъ и замокъ Проспера, съ его страшной черной залой, съ чернымъ потолкомъ, съ черными драпировками и съ его красными, какъ кровь, окнами и съ его наводящимъ ужасъ длиннымъ, медленнымъ маятникомъ. Э. По, какъ глубокій наблюдатель своей собственной души, знаетъ, какую ужасную роль въ смутной, безсознательной любви человѣка въ жизни играетъ все то, что напоминаетъ ему смерть. И зная всѣ эти подробности, зная, какъ каждый цвѣтъ, какъ каждый звукъ дѣйствуетъ на представленія, Э. По рисуетъ передъ вами въ мельчайшихъ подробностяхъ то голову скелета съ кровяными пятнами па лбу и на щекахъ, то разлагающійся, стоймя стоящій трупъ и на его черепѣ черную кошку съ окровавленною, разинутой пастью и съ сверкающимъ единственнымъ глазомъ; то онъ переноситъ васъ въ тишину темной ночи и заставляетъ слышать шорохъ подвижныхъ обоевъ или видѣть движеніе фантастическихъ, шевелящихся фигуръ. Эдгаръ По необыкновенно тонко выслѣдилъ и изучилъ всѣ движенія и отливы чувства страха, этого самаго мучительнаго и безпокоящаго чувства, которое каждому изъ насъ достается готовымъ по наслѣдству и совершенно независимо от тѣхъ или другихъ понятій, которыя сообщаютъ ему потомъ цвѣтъ, характеръ и направленіе. Э. По потому только и силенъ въ области чувства страха, что изучалъ и наблюдалъ его въ себѣ въ разные моменты, въ разныхъ состояніяхъ души, въ разныхъ комбинаціяхъ случайныхъ и неслучайныхъ фактовъ. Посмотрите, какъ его съумасшедшій крадется осторожно и терпѣливо, чтобы убить старика, какъ онъ поворачиваетъ ручку двери, какъ онъ отворяетъ ее тихо, тихо; какъ онъ сначала просовываетъ медленно свой фонарь, а потомъ еще медленнѣе и осторожнѣе свою голову, и какъ онъ изъ часу въ часъ продѣлываетъ все это впродолженіи семи ночей! Подробности поведенія такъ точны и вѣрны, какъ будто-бы Э. По самъ продѣлывалъ все это, самъ былъ убійцей и изучилъ весь механизмъ предосторожностей. Но вотъ старикъ, испуганный свѣтомъ, проснулся, окликнулъ «кто тутъ?» и застоналъ. Стонъ этотъ слабый, подавленный вздохъ; но Э. По знаетъ этотъ вздохъ. Онъ знаетъ, какъ чувство страха, появившееся ночью, все ростетъ и ростетъ; какъ человѣкъ старается успокоить себя разными вымышленными объясненіями и какъ, повидимому, успокоительные вымыслы не ведутъ ни къ чему. Э. По положительный спеціалистъ въ чувствѣ страха, во всѣхъ его видоизмѣненіяхъ — лицомъ къ лицу съ живыми людьми, съ покойниками, съ образами разстроеннаго воображенія, передъ лицомъ смерти, передъ страхомъ правосудія, передъ мучащей совѣстью.
Эдгаръ По, какъ видно, не принадлежитъ къ современной саматической школѣ, которая при немъ еще и не существовала, и потому между здоровыми и болѣзненными психическими процессами онъ не находитъ границъ. Разъ человѣкъ изолировался внутри себя — онъ уже на пути къ состоянію, въ которомъ границы здороваго и болѣзненнаго процесса спутываются. Впечатлительному и тонко нервному Э. По извѣстно, что есть люди, которые могутъ по цѣлымъ часамъ думать надъ какой-нибудь бѣглой замѣткой, смотрѣть впродолженіи долгаго лѣтняго дня на причудливыя, перемѣняющіяся очертанія облаковъ или на тѣни, стелящіяся по стѣнѣ, устремлять неподвижный взоръ на пламень свѣчи или камина и въ полномъ, упорно сохраняемомъ покоѣ, забывать всякое чувство движенія и физическаго существованія. Въ такіе моменты мысль упорно вертится около одной точки, человѣкъ, наслаждающійся счастіемъ внутренняго покоя и душевнаго равновѣсія, выдѣляетъ себя изъ окружающей жизни, и вся внѣшняя суета, весь внѣшній шумъ и движеніе только больше изолируютъ человѣка и угоняютъ его въ себя. Такое состояніе можетъ быть опасно и не опасно. Когда человѣка сосетъ горе, когда, отдаваясь однимъ внутреннимъ процессамъ, онъ уходитъ или въ міръ своихъ страданій, какъ-бы наслаждается своими болѣвыми процессами, или-же подчиняется вліянію наслѣдственнаго нервнаго разстройства — самое невѣроятное кажется ему дѣйствительнымъ и даже зубы Беренисы могутъ показаться идеями. Разъ подобная мысль овладѣла человѣкомъ — она уже не оставляетъ его. Не спрашивайте его, что онъ сдѣлалъ: онъ ничего не помнитъ, онъ весь сосредоточенъ въ своей идеѣ и дѣйствуетъ, какъ лунатикъ. Только что-то смутное напоминаетъ ему о какихъ-то ужасахъ, о какомъ-то преступленіи, въ которомъ онъ былъ самъ участникомъ. Онъ ничего не припоминаетъ, но въ то-же время онъ чувствуетъ себя виноватымъ въ поруганіи какой-то могилы, въ вынутомъ изъ гроба трупѣ, еще дышащемъ, еще вздрагивавшемъ, еще живомъ… Чтобы понять психическую вѣрность «Беренисы» и преступленія, которое явилось слѣдствіемъ какихъ-то странныхъ, непостижимыхъ мотивовъ, нужно имѣть хоть небольшую привычку наблюдать за собственнымъ процессомъ мысли. Это не такъ легко. Но если вамъ удастся овладѣть труднымъ сочетаніемъ двухъ процессовъ — одного, въ которомъ вы являетесь лицомъ думающимъ, а другого, въ которомъ вы являетесь наблюдателемъ самого себя, изумительная загадочность процесса можетъ, дѣйствительно, поразить васъ какою-то мистичностью, такъ-сказать, вытолкнуть изъ себя, расколоть васъ на двое и поставить у той черты, которая разграничиваетъ безуміе отъ здравомыслія. Поэтому-то психическое самонаблюденіе есть процессъ очень опасный и, при малѣйшей наклонности къ мистицизму и таинственности, способный дѣйствовать необыкновенно разрушительно на весь чувствующій организмъ. Психіатріи извѣстенъ не одинъ подобный фактъ.
Эдгаръ По знаетъ по личному опыту, что каково-бы ни было состояніе нашихъ чувствъ, оно нисколько не отражается на правильности нашего логическаго процесса; напротивъ, однопредметность ощущеній придаетъ ему еще большую силу, энергію, послѣдовательность. Эдгаръ По объясняетъ механизмъ подобнаго процесса нѣсколькими разсказами и, между прочимъ, разсказомъ объ осторожной продѣлкѣ человѣка подъ давленіемъ пугающаго чувства. Подъ смутнымъ давленіемъ боязливыхъ предчувствій простое бѣлое пятно на груди кошки представляется возбужденному человѣку эшафотомъ и безумецъ подъ гнетущимъ его чувствомъ ужаса совершаетъ преступленіе. Но вотъ необыкновенно вѣрно подмѣченная черта: несмотря на убійство, лежащее у него на совѣсти, на убійство жены, которую онъ любитъ, убійца спитъ спокойно. Другой безумецъ, отдавшись такому-же странному, безпричинному, или, пожалуй, неразумному страху, замышляетъ убійство. И за что же онъ убиваетъ? По чувству ненависти? — нѣтъ. Нужны ему деньги? — нѣтъ. Ему ничего не нужно; онъ даже любитъ старика, котораго задумалъ убить. Его безпокоитъ глазъ старика, свѣтло-голубой съ бѣльмомъ, точно глазъ коршуна. Глазъ этотъ не даетъ ему покоя, отъ него у него стынетъ кровь. Вы говорите — безумная идея. Да, безумная. Но вѣдь Эдгаръ По вовсе и не хочетъ говорить съ вами объ идеяхъ разумныхъ; онъ хочетъ именно показать тѣ странные процессы, которые приводятъ къ еще болѣе страннымъ результатамъ и къ фактамъ, непонятнымъ для людей, совершенно чуждыхъ или даже и незнакомыхъ теоретически съ подобными душевными странностями и аномаліями. Какъ въ первомъ разсказѣ, человѣкъ, убившій жену, спитъ счастливый и довольный, что его не пугаетъ кошка, такъ тутъ человѣкъ, подъ непонятнымъ чувствомъ страха хищнаго глаза, самъ не зная какъ, идетъ роковымъ образомъ на безумное убійство. Сумасшедшій обнаруживаетъ всю утонченную логику, направленную на исполненіе замысла. «Вы думаете, я сумасшедшій? развѣ сумасшедшій был-бы такъ разсчетливо остороженъ?» заставляетъ По восклицать своего героя, и именно этимъ вопросомъ и всѣми подробностями логическаго процесса Эдгаръ По желаетъ доказать, что сумасшедшій способенъ болѣе, чѣмъ кто-либо, сосредотачиваться на одной мысли. Никто лучше сумасшедшихъ не умѣетъ составить заговора и привести его въ исполненіе, вкрасться, когда нужно, въ довѣріе, выказать с лукавой цѣлью фальшивое вниманіе и влѣзть в душу, чтобы вѣрнѣе обмануть. Мысль, сжатая въ узкихъ предѣлахъ, способна необыкновенно сильно концентрироваться, если для нея нѣт другой пищи. Поэтому-то ограниченный азіятъ десять разъ обманетъ самаго геніальнаго европейца, и потомъ еще надсмѣется надъ его глупостью. Логическій процессъ совершенно не зависитъ отъ чувства и отъ матеріяла мышленія. Сила этого процесса не въ его внутреннемъ качествѣ; логическое движеніе мысли всегда и при всякихъ обстоятельствахъ въ существѣ своего процесса, остается однимъ и тѣмъ-же, и если въ результатѣ мышленія азіята, сумасшедшаго, генія получаются не одинаковые по своей важности выводы, то только потому, что во всѣхъ трехъ случаяхъ логикѣ пришлось обрабатывать разнокачественный материялъ. Это все равно, что трудъ ткача. Дайте ему мочалу, ленъ, шелкъ — онъ будетъ работать одинаково, но вы получите или рогожу, или полотно, или шелковую матерію. И десятилѣтній ребенокъ, и Огюстъ Контъ думаютъ однимъ и тѣмъ-же процессомъ и даже съ одинаковой энергіей; но дѣтскій умъ возясь съ лошадками и солдатиками, не уйдетъ дальше солдатиковъ и лошадокъ, а изъ общественнаго матеріяла Контъ извлечетъ и общественный выводъ. Теперь всѣ эти процессы уяснены уже вполнѣ научной психологіей, но во времена Эдгара По они были еще смутны и спорны и По первый изъ писателей-беллетристовъ явился популяризаторомъ этихъ психологическихъ процессовъ, популяризаторомъ такимъ яснымъ и логическимъ, такимъ твердымъ и увѣреннымъ, какимъ можетъ явиться только человѣкъ, глубоко и внимательно наблюдавшій свою собственную душу.
Очень можетъ быть, что пьянство было одною изъ причинъ, что По анализируетъ чаще всего чувство страха, но также вѣрно и то, что чувство страха — самое живучее и наиболѣе безпокоящее чувство. Содержаніе его можетъ мѣняться и мѣняется безпрестанно; оно зависитъ отъ господствующихъ идей, отъ соціальныхъ особенностей и отъ личныхъ органическихъ причинъ. Было время, когда людей мучилъ по-преимуществу суевѣрный страхъ; въ нашъ-же положительный и денежный вѣкъ людей гнететъ по-преимуществу боязнь безденежья и необезпеченности. Но какія-бы ни были условія, питающія страхъ, чувство это нужно признать основнымъ и играющимъ главную роль въ идивидуальной жизни человѣка. Оно примѣшивается повсюду, проникаетъ въ самыя чистыя наши радости, отравляетъ наши лучшія мечты и надежды и держитъ человѣка въ своихъ рукахъ всю жизнь, до самой гробовой доски.
Особенно хороши и вѣрны въ разсказахъ Эдгара По комбинаціи чувства страха съ болѣе свѣтлыми ощущеніями и преимущественно съ чувствомъ надежды. Слѣды убійства, повидимому, скрыты превосходно, самый тщательный полицейскій обыскъ не обнаруживаетъ ничего; убійца оживаетъ надеждой, въ немъ разливается сладостное ощущеніе полной безопасности, и удовлетворенная поліция уже уходитъ. Но зачѣмъ эта бравура, зачѣмъ это желаніе «добраго здоровья», къ чему эта совершенно ненужная фраза «домъ поразительно хорошо отдѣланъ», и затѣмъ ударъ палкой по мѣсту, гдѣ замуравленъ трупъ? Но именно въ этой-то путаницѣ и вѣрность психологическаго момента, — вѣрность той борьбы двухъ противоположныхъ процессовъ, по которой чувство страха выражается у стремительныхъ людей ненужной судорожной говорливостью, въ непремѣнномъ желаніи замаскировать себя. Струсившій человѣкъ бравируетъ для того, чтобы отнести глаза, это его средство самозащиты; но отдаваясь двумъ чувствамъ, онъ очень часто теряетъ равновѣсіе и въ моментъ ликующаго торжества переступаетъ границу мѣры. Въ такихъ случаяхъ говорятъ, что человѣкъ себя выдалъ.
Подобный, но еще болѣе мучительный процессъ анализируетъ Эдгаръ По въ больной душѣ. Тутъ не бравура самоувѣренности, а чувство мучительной, изобличающей боязни, заставляющей человѣка слышать то, чего нѣтъ, — «глухой, подавленный, частый звукъ, очень похожій на стуканье часовъ, завернутыхъ въ вату». Это больше ничего, какъ галлюцинація слуха, вызванная чувствомъ самосохраненія. Больной не въ состояніи проверить ошибки своихъ чувствъ и принимаетъ за действительно реальное то, что вызывается одними его больными душевными процессами. Больной дѣлаетъ все, чтобы заглушить стуканье часовъ, завернутыхъ въ вату, — стуканье, которое онъ слышитъ одинъ; онъ ходитъ, кричитъ, жестикулируетъ, горячитъ себя нарочно, споритъ, чуть не затѣваетъ ссору… а часы въ ватѣ все стучатъ, а полицейскіе все не уходятъ. И вотъ преступнику кажется, что они лукавятъ, что они мучатъ его нарочно, что они все слышатъ и хотятъ вызвать признаніе съ его стороны. Онъ не выдерживаетъ и сознается.
Всѣ эти сложные процессы у здоровыхъ и больныхъ людей подмѣчены Эдгаромъ По такъ вѣрно, какъ, можетъ быть, ихъ не подмѣчалъ ни Эсвироль, ни Гризингеръ. Э. По описываетъ ихъ съ самой подробной и мѣткой, стенографической точностью наблюдателя, слѣдившаго за каждымъ подобнымъ движеніемъ души и переживавшаго всѣ процессы въ самомъ себѣ.
Анализъ души приводитъ Эдгара По къ замѣчанію, что человѣкомъ владѣетъ какой-то духъ злобнаго противорѣчія, на который, по его словамъ, философы будто-бы не обращали вніманія. Съ этимъ, конечно, нельзя согласиться. Начиная Лафатеромъ и кончая современными дарвинистами, духъ злобнаго противорѣчія постоянно обращал на себя вниманіе и философовъ, и поэтовъ, и ученыхъ; но они ему давали или другія названія, или констатировали не всѣ его стороны, или-же источникомъ злобы дѣлали не внутренній душевный процессъ человѣка, а силу внѣшнюю. По ученію френологовъ, только инстинктъ разрушенія создаетъ въ человѣкѣ нравственную силу, только онъ источникъ энергіи и великихъ дѣлъ, а безъ него человѣкъ былъ-бы вялымъ, апатичнымъ, ни на что непригоднымъ существомъ. У Гёте, тоже замѣчательнаго наблюдателя своихъ собственныхъ душевныхъ процессовъ, духъ злобнаго противорѣчія принимаетъ грандіозный образъ Мефистофеля, олицетворяющаго необъятную, громадную силу всесторонняго, разъѣдающаго и отрицающаго ума. Дарвинисты съ своей естественно-исторической точки зрѣнія констатируютъ духъ злобнаго противорѣчія какъ одно изъ наслѣдій теперешняго человѣка отъ его первобытнаго варварскаго состоянія, когда только сила разрушенія спасала его въ борьбѣ за существованіе. Дарвинисты не пускаются въ психологическія подробности для разъясненія всѣхъ тонкихъ развѣтвленій этого чувства, считая совершенно достаточнымъ одно констатированіе его наслѣдственности. О духѣ злобнаго противорѣчія знала и самая глубокая древность. Всѣ религіи предполагаютъ существованіе злого начала въ природѣ и въ немъ видятъ источникъ злыхъ человѣческихъ поступковъ. Совмѣстное присутствіе злой и доброй силы и постоянная борьба ихъ послужила началомъ многихъ мифовъ, источникомъ многихъ высокихъ поэтическихъ сказаній и народныхъ вымысловъ. Не всегда и не у всѣхъ народовъ злое начало принимало титаническіе и страстные размѣры. У однихъ оно выростало до размѣровъ божества, воплощалось въ внѣ стоящую самостоятельную силу, располагающую судьбою людей; у другихъ представленіе о злой силѣ являлось смутнымъ, неяснымъ, народная фантазія какъ-бы не занималась ею спеціально и не удѣляла ей большого вниманія. Какое-бы ни существовало у людей представленіе, несомнѣнно то, что внутреннее злое чувство человѣка находило себѣ всегда то или другое объясненіе и то или другое олицетвореніе. Но какъ одинъ изъ внутреннихъ психическихъ моментовъ и элементовъ души, злое чувство признано только въ недавнее время. Источникъ злыхъ движеній психологи видятъ во внутреннемъ неудовлетвореніи, въ тѣхъ препятствіяхъ душѣ, которыхъ человѣкъ преодолѣть не можетъ. Въ человѣкѣ не является никакой злобы, пока все дѣлается по немъ; но какъ только возникаетъ противодѣйствіе, стремленіе к устраненію его проявляется въ раздраженіи и гнѣвѣ, а переходя въ импульсъ движенія, оно принимаетъ форму насилія.
Эдгаръ По, констатируя одну сторону злобнаго чувства, говоритъ о немъ, какъ о страстномъ, неуловимомъ желаніи мучить самого себя,, насиловать свой собственный темпераментъ, дѣлать зло только изъ любви ко злу. Человѣк поступаетъ зло даже и не потому, что ему не слѣдуетъ такъ поступать, что ему запрещено: онъ находитъ какое-то сладострастное наслажденіе въ томъ, чтобы мучить; въ немъ как-бы является какое-то адское желаніе, которое должно быть удовлетворено, чтобы человѣкъ почувствовалъ себя добрымъ. И когда человѣкъ освободится отъ своего злого содержимаго, когда, путемъ-ли аффекта, т.-е. высшаго напряженія чувствъ, выражающагося въ разрушительномъ актѣ, или путемъ самообладающаго спокойнаго злого поведенія онъ приведетъ свои нервы въ равновѣсіе, — то-же чувство начинаетъ рости и копошиться снова, до новаго взрыва, до новаго удовлетворенія. Злоба, говоритъ Эдгаръ По, есть главный двигатель сердца человѣческаго, одно изъ первыхъ невидимыхъ чувствъ, дающихъ направленіе характеру. И это совершенно вѣрно. Основой характера служитъ чувство; сила чувства въ его способности любить и ненавидѣть, а цвѣтъ характера или строй души будетъ зависѣть отъ способности регулированія ненависти — способности, пріобрѣтаемой или привычкой, или сознательнымъ головнымъ вліяніемъ, помощью усвоеннаго доброжелательнаго мышленія. Психологи говорятъ, что чувство, являющееся слѣдствіемъ органическихъ причинъ, и подобное-же чувство, являющееся слѣдствіемъ причинъ психологическихъ, не отличаются одно отъ другого ни по результатамъ, ни даже по вліянію ихъ на организмъ.
И намекъ на это мы находимъ у Эдгара По въ его восклицаніи: «Какое бѣдствіе можетъ сравниться со страстью къ вину!» Въ этомъ восклицаніи слышится вся скорбь его благородной, нѣжной души, разрываемой непримиримымъ противорѣчіемъ между доброжелательнымъ психическимъ строемъ души и чисто-внѣшними физическими причинами, вызывающими мрачное, злобное настроеніе. И несчастный мученикъ непримиримости отдается фаталистически злому движенію, зная, что оно злое, и мучась имъ, и въ то-же время ощущаетъ какое-то наслажденіе в своемъ собственномъ страданіи, в своемъ собственномъ осуждаемомъ поведеніи. Эдгаръ По заставляетъ своего героя сдѣлать слѣдующее признаніе: «Разъ утромъ я совершенно хладнокровно надѣлъ петлю на шею кошки и повѣсилъ ее на сучокъ дерева. Я повѣсилъ кошку со слезами на глазахъ, съ горькимъ раскаяніемъ въ сердцѣ. Я повѣсилъ ее потому, что зналъ, что она любила меня, и потому, что я чувствовалъ, что она не была передо мною виновата; я повѣсилъ ее потому, что зналъ, что дѣлая это, я совершаю преступленіе, — преступленіе настолько страшное, что оно ставитъ мою безсмертную душу, если только это возможно, внѣ безконечной милости всепрощающаго и карающаго Судьи». Необходимый моментъ подобнаго раздвоенія и его нравственной мучительности есть беззащитность предмета нашей злобы. Иначе произойдетъ не противорѣчіе психическихъ процессовъ, а борьба съ единственнымъ преобладаніемъ злого чувства… Мнѣ больше нечего прибавлять къ уясненію этого страннаго, непостижимаго и страшнаго чувства, съ которымъ иногда невозможно бороться никакими доводами разсудочности и противъ котораго не помогаютъ никакія нравственныя страданія въ минуты нейтральнаго состоянія души.
Какимъ образомъ Эд. По, этотъ странный и односторонне мрачно-настроенный человѣкъ, вѣчно рывшійся въ самыхъ черныхъ тайникахъ своей души, могъ явиться въ Америкѣ? Но именно въ Америкѣ скорѣе, чѣмъ гдѣ-либо, могъ явиться подобный писатель-психологъ, потому-что и сама Америка наиболѣе любопытная психологическая задача. Америка не знаетъ европейской одноформенности и силы того связующаго обычая, который мало помогаетъ развитію оригинальности и своеобразности. Отъ этого только въ Америкѣ могла явиться такая масса разнообразныхъ религіозныхъ сектъ, только въ Америкѣ спиритизмъ могъ создать свой изумительный успѣхъ и только въ Америкѣ, отдающейся преимущественно внѣшнему теченію жизни, должны являться люди недовольные и подобные Эдгару По. Эдгаръ По, одаренный необыкновенно впечатлительной душой, способной понимать самые тонкіе поэтическіе оттѣнки и различія, былъ, какъ и всѣ поэтическія натуры, расположенъ къ сибаритству, къ мирному созерцанію, къ физическому покою. При извѣстныхъ условіяхъ это природное предрасположеніе, зависящее, можетъ быть, отъ наслѣдственности и слабой физической организаціи или созданное обезпеченнымъ дѣтствомъ, ведетъ к мечтательности, идеализаціи, а слѣдовательно, къ неудовлетворенію, недовольству, къ мрачному настроенію, къ озлобленію, къ стремленію проникнуть причины своего душевнаго состоянія и самонаблюденія. Какъ только разъ явилась эта привычка и человѣкъ овладелъ методомъ наблюденія — онъ становится психологомъ; точно также, какъ человѣкъ, имѣвшій хоть разъ успѣхъ въ литературѣ, становится писателемъ.
II.
[править]Если вдуматься поглубже въ процессъ души Эдгара По, то онъ становится совершенно вполнѣ понятенъ; вся исторія человѣчества повторяетъ то, что повторилъ Эдгаръ По въ себѣ. Человѣкъ, или хочетъ знать, или воображаетъ, что онъ знаетъ. Всѣ отношенія людей между собою — результаты дѣйствительнаго или воображаемаго знанія. Но вѣдь и муравьи знаютъ многое. Человѣкъ, можетъ быть, и справедливо гордится тѣмъ, что онъ гораздо выше муравья, но если-бы люди были скромнѣе имъ-бы чаще приходилось быть Эдгарами По, имъ-бы жилось умнѣе.
Конечно, будутъ правы тѣ, кто мнѣ замѣтитъ съ чего въ августѣ 1874 года говорить об Эдгарѣ По и залезать в его душу? Для васъ По, или чудакъ, или пьяница, или человѣкъ, израсходовавшій свои силы на пустяки. Но вы правы только въ томъ, что По американецъ. Эдгаръ По прежде всего живая душа, такая-же живая, какъ и мы съ вами. Не оттого вы отворачиваетесь отъ этой странной и загадочной натуры, чтобъ анализъ его души не представлялъ интереса, а оттого, что вы знаете только свою улицу и больше ничего не хотите знать. Вы пройдете равнодушно мимо анатомическаго стола, на которомъ лежитъ распластанная душа Шекспира, но если-бы на томъ-же самомъ столѣ лежала душа Пушкина, Полевого, Бѣлинскаго, Добролюбова — вы-бы остановились. И вы правы. Но не все-ли равно для васъ, въ какомъ сосудѣ горитъ вѣчный огонь!
Въ процессѣ коллективной души, въ томъ, что переживаетъ теперешнее человѣчество, нужно умѣть различать прошедшее и пережитое отъ настоящаго; отличать процессъ кончившійся отъ процесса продолжающагося. Еще недавно мужчины были очень довольны, когда они узнали, что они думаютъ индуктивно, а женщины дедуктивно. Мужчины очень гордились тѣмъ, что они думаютъ такимъ хорошимъ способомъ. А между тѣмъ споръ заключался не въ словахъ и гордиться въ сущности было нечѣмъ. Если-бы каждый человѣкъ начиналъ съ Робинзона Крузо — не было-бы Европы и Петербургу не нужно было-бы ни городовыхъ, ни актеровъ, ни академиковъ. Вы одарены геніальными способностями, ваша душа полна чего-то, но вы и сами не знаете, откуда берутся ваши удивительныя пѣсни и ваши удивительныя мысли, надъ Шекспиромъ и надъ Гейне расстилается то-же голубое небо и даже, можетъ быть, хуже, чѣмъ надъ патагонцемъ. Передъ ними та-же природа и то-же старое, престарое солнце, которое свѣтило Робинзону и Пятницѣ, но отчего-же ни патагонецъ, ни Робинзонъ не поютъ такъ, какъ пѣли Шекспиръ и Гейне? И въ душѣ каждаго генія, каждаго поэта, каждаго мыслителя, каждаго государственнаго человѣка хранится подобный-же богатый матеріялъ, лежащій гдѣ-то глубоко, внѣ ихъ сознанія, и въ то-же время бьющій вѣчнымъ ключемъ горячей воды, какъ Гейзеръ. Одна и та-же старая штука — солнце дѣйствуетъ разно на порохъ и на камень.
Въ разницѣ содержимаго — разница и душевныхъ процессовъ. Мужчина смотрѣлъ на женщину съ высокомѣрнымъ презрѣніемъ, пока не узналъ закона тѣхъ процессовъ, какіе совершаются въ ея душѣ. Рѣшивъ, что это дедукція, онъ призналъ и тотъ изумительный процессъ скрытаго мышленія, котораго не подозрѣвалъ и въ себѣ. Только мужчина можетъ быть Рудинымъ и Гамлетомъ, мучиться рефлексіей и парализующимъ самонаблюденіемъ. Каждый врачъ знаетъ, что отъ женщины можно получить болѣе ясное и отчетливое описаніе болѣзни, чѣмъ отъ мужчины. Путешественника между дикарями женщины понимаютъ гораздо скорѣе и легче, и Фердинанда Аппуна и кавказскаго плѣнника спасали женщины. Женщины всегда считались болѣе хитрыми, а хитрость невозможна безъ проницательности, быстраго соображенія и способности импровизированнаго поведенія. Женщину перехитрить мудрено только потому, что ея выводы вѣрнѣе. Въ дипломатіи женщины обнаруживали болѣе замѣчательныя способности, а въ житейскихъ обстоятельствахъ онѣ всегда лучше устраняютъ затрудненія и распутываютъ недоразумѣнія. Отчего-же это? Только оттого, что въ женской душѣ есть уже готовый матеріял, который своимъ собственнымъ внутреннимъ процессомъ создаетъ болѣе правильный вывод, чѣмъ сознательный, но односторонній головной процессъ мужчины.
Вы, мужчина, думающій индуктивно, обыкновенно подчиняетесь тому факту, который у васъ передъ глазами, и если видите, что солнце заходитъ, вы говорите себѣ — пора спать, надѣваете спальный колпакъ, ложитесь подъ одѣяло и тушите свѣчи. Позвольте Эдгару По быть умнѣе васъ. Его душитъ Америка своимъ филистерствомъ и меркантилизмомъ, хотя онъ и не такъ глупъ, чтобы не принимать ея промышленных чудесъ и удобствъ матеріяльной жизни. Эдгаръ По не хочетъ надѣвать на себя спальнаго колпака и храпѣть, какъ это дѣлаютъ американскіе филистеры. Онъ доволенъ, но не удовлетворенъ, и роется въ своей душѣ, чтобы узнать, отчего ему не спится, когда всѣ вокругъ спокойно улеглись и потушили свѣчи. Конечно, Эдгаръ По мог-бы поступить нѣсколько иначе. Онъ могъ-бы быть сатирикомъ. Онъ мог-бы дать картины тѣхъ американскихъ нравовъ, которые мы находимъ въ «Мишурномъ вѣкѣ». Эдгаръ По, можетъ быть, быль бы тогда понятнѣе и извѣстнѣе, но въ то-же время онъ былъ-бы объективнѣе и тупѣе. Эдгаръ По ушелъ глубже и сдѣлалъ попытку опредѣлить анализомъ тѣ процессы души, которые для большинства остаются непонятными, неясными и невыслѣженными.
Для положительныхъ людей Эдгаръ По непонятенъ, но онъ имъ непонятенъ только потому, что они умѣютъ считать до четырехъ. У Эдгара По есть коротенькій разсказъ о силѣ слова. Въ этомъ разсказѣ онъ уходитъ, повидимому, въ эфирное пространство, разсуждаетъ о безконечномъ, заставляетъ читателя проникнуть въ безпредѣльную перспективу звѣздъ и въ то-же время его мысль, обхватывающая, повидимому, только небо, не покидаетъ земли. Давно уже, говоритъ Эдгаръ По, одинъ философъ сказалъ, что источникомъ всякаго движенія служитъ мысль, а источникомъ мысли служитъ слово. Слово — звукъ, оно производитъ движеніе воздуха, но это движеніе воздуха, какъ-бы проникая въ насъ, создаетъ движеніе мысли и слово оказывается матеріяльной силой.
Анализъ процессовъ мысли и ея механическаго движенія служилъ для Эдгара По матеріяломъ для его неправдоподобныхъ юридическихъ разсказовъ. Эдгаръ По выворачивалъ мысль точно перчатку и показывалъ ошибки и пропуски въ механизмѣ движенія мысли, ведущей къ ошибочному выводу.
Эдгаръ По не соціальный писатель. Онъ не разлагаетъ жизнь на основные элементы и не говоритъ ничего о законахъ коллективнаго счастья, да и вообще мало, повидимому, думаетъ о людяхъ. Онъ не дипломатъ, не политикъ, не общественный дѣятель. Онъ не относится ни къ кому ни порицательно, ни одобрительно. Онъ сидитъ самъ въ себѣ, въ томъ богатомъ наслѣдіи, которое ему досталось, и если-бъ люди умѣли лучше читать, Эдгаръ По былъ-бы, конечно, болѣе полезнымъ писателемъ. Вы скажете, что виноватъ онъ, а не тѣ, кто не умѣетъ читать.
И въ то-же время Эдгаръ По вовсе не мечтатель, не мистикъ, не утопистъ и не сумасшедшій. Онъ только обратная сторона той американской души, которую вы видите въ «Мишурномъ вѣкѣ», онъ попытка той силы, которая хочетъ выслѣдить самое себя.
Эдгара По понимать не совсѣмъ легко. Да и какъ-же понимать другого, когда не понимаешь себя! Въ Эдгарѣ По видятъ обыкновенно ловкаго разсказчика страшныхъ или необыкновенныхъ исторій и принимаютъ его разсказы или за наличную монету, или за фантастическій фокусъ. Но едва-ли можно винить писателя въ томъ, что его не понимаютъ. Хотя совершенно справедливо и то, что читателя и писателя не должна раздѣлять пропасть. Эдгаръ По вовсе не разсказчикъ; онъ просто обратная сторона Рудина и Гамлета.
Гамлетъ по меньшей мѣрѣ на три четверти филистеръ. Всѣ его красивые монологи — именно то движеніе воздуха, о которомъ говоритъ Эдгаръ По. Вы чувствуете что-то, но что именно — не знаете. Вамъ кажется даже, что вы и думаете; но что думаете — вы опять не скажете. Выверните всю душу недовольнаго Гамлета — у васъ не останется въ рукахъ ничего точнаго и опредѣленнаго, потому что передъ вами не мыслитель, не изслѣдователь, а мечтающій эгоистъ, возящійся только съ своей драгоцѣнной особой. Гамлетъ именно типъ филистера, но филистера очень большого размѣра. А Рудинъ! Это просто безпомощная пустота, просящая подачки.
Въ скромной, повидимому, маленькой душѣ Эдгара По происходитъ нѣчто каратаевское. Передъ нами цѣльные процессы какой-то упрямой, своеобразной души, которую не спихнешь никуда въ сторону. Въ то-же время вы видите, какъ изъ той-же души выглядываетъ и киваетъ вамъ головою ея вторая, думающая и наблюдающая половина. Гамлетъ все-бы хотѣлъ сломить по-своему и несчастливъ только потому, что у него недостаетъ для этого силы. Тогда онъ начинаетъ рисоваться, плакать и увѣрять всѣхъ въ своемъ несчастіи. Душѣ Эдгара По такой процессъ совершенно неизвѣстенъ. Эдгаръ По сидитъ среди своего дедуктивнаго наслѣдства, которое онъ получилъ отъ своихъ родителей, раскладываетъ его на кучки, приводитъ въ порядокъ — и думаетъ. Правда, и тутъ есть гамлетовскій моментъ, гамлетовское «быть или не быть», но въ болѣе живой и близкой къ жизни формѣ.
Эдгаръ По потому только кажется меньше, что онъ американецъ. Американецъ, даже самый головной и сердечный, не будетъ ни идеалистомъ, ни мечтателемъ. Европеецъ всегда ищетъ враговъ внѣ себя; но для американца и враги, и друзья только въ немъ самомъ. Отъ этого европеецъ, воображающій себя непремѣнно героемъ или несчастной жертвой судьбы, оканчиваетъ байронизмомъ или уходитъ въ область чистѣйшаго дилентантизма, напускного разочарованія и сценическаго драматизма, а Эдгаръ По не любитъ этихъ искуственныхъ положеній, онъ постоянно держится положительной житейской обстановки, несмотря на самые мощные порывы его воображенія; онъ даже идею сведетъ къ слову, а слово превратитъ въ простое движеніе воздуха. Еще одинъ шагъ — и Эдгаръ По могъ-бы сдѣлаться мистикомъ; но для этого нужно, чтобы онъ не былъ психологомъ. Вотъ тутъ-то именно и сила Эдгара По. Какіе-бы ни разрѣшалъ онъ отвлеченные вопросы, онъ никогда не покидаетъ своей американской почвы, и все, что онъ видитъ внѣ, служитъ ему только для того, чтобы понять то, что вокругъ него.
Но понялъ-ли онъ? Нѣтъ, читатель. Эдгаръ По — самъ психологическій фактъ, и, можетъ быть, самый любопытный. И за что вы требуете отъ него, чтобы онъ разрѣшилъ вопросы мірозданія и недоразумѣнія американской исторіи? Эдгаръ По не учитель и не наставникъ, онъ не пробиваетъ никакихъ новыхъ путей, не ведетъ никого и не хочетъ никого вести. Онъ простой, обыкновенный человѣкъ, какихъ, однако, очень мало. Онъ чувствуетъ, что ему въ Америкѣ тѣсно и скучно, что вокругъ него что-то не то, а между тѣмъ другого, лучшаго нѣтъ, и Эдгару По этого лучшаго не создать. И вотъ, Эдгардъ По садится въ середину своей души, переворачиваетъ ее, сравниваетъ, анализируетъ, обобщаетъ и опредѣляетъ, какіе происходятъ въ душѣ процессы, если она неудовлетворена. Только-то? Только, читатель.