I.
Городъ Илецкая-Защита, первая дневка.
[править]Морозное и ясное утро. Я выѣхалъ изъ Оренбурга въ восемь часовъ, переѣхалъ Уралъ — и по ухабистой почтовой дорогѣ догналъ къ вечеру отрядъ въ Илецкой-Защитѣ.
Мнѣ было отведено помѣщеніе возлѣ собора въ деревянномъ домѣ одной казачки, должно быть раскольницы, судя по развѣшаннымъ въ комнатѣ лѣстовкамъ. Хозяйка была предусмотрительна, заботилась обо всемъ; но денегъ ни за что не взяла.
На другой день отряду была назначена дневка — и я, окончивъ свои служебныя обязанности, нашелъ довольно времени осмотрѣть городъ.
Прежде всего обратила мое вниманіе высокая гора въ видѣ сахарной головы, выросшая изъ земли среди ровной и безконечной степи и стоящая одиноко возлѣ самаго города. На вершинѣ этой горы построена башня въ видѣ крѣпости, и хотя снаружи она еще поддерживается, но внутри уже вся обвалилась. Къ ней ведетъ уступами высокая лѣстница.
Городъ Илецкая-Защита, по татарски Тзъ-Тюбе (соляной холмъ), основанъ до начала нынѣшняго столѣтія, онъ принадлежитъ къ Илецкому уѣзду и находится въ 68 верстахъ отъ Оренбурга. Въ немъ неисчерпаемый источникъ богатства: соляныя копи. Городъ этотъ очень не великъ, частныя постройки всѣ деревянныя, только казенныя каменныя, но серединѣ круглый и довольно богатый соборъ, противу него высокій памятникъ, въ воспоминаніе посѣщенія города Государемъ императоромъ. Обширный садъ съ разрушенными оранжереями и разными старинными затѣями, въ настоящее время совершенно запущенный. Здѣсь когда-то царили соляные управляющіе и жили на широкую ногу.
Городъ этотъ постоянно уже нѣсколько лѣтъ подвергается пожарамъ: въ прошедшемъ году сгорѣло сорокъ домовъ и въ нынѣшнемъ около тридцати. Жителей въ немъ считается двѣ тысячи, церквей двѣ, кабаковъ болѣе двадцати. Ряды съ множествомъ небольшихъ лавокъ, къ которыхъ торгуютъ бойко; чрезъ городъ — путь на линію, да и киргизы изъ ближайшихъ ауловъ закупаютъ все необходимое, въ особенности же пшено и муку, и пригоняютъ много скота на продажу.
Въ Илецкой Защитѣ имѣютъ пребываніе: соляное и акцизное управленія, три начальника: городской, уѣздный и эмбенскій. Новое городское управленіе вводится съ прошлаго года; но что-то туго. Приготовляются казармы для формируемаго гарнизона вмѣстѣ съ помѣщеніемъ для четырехсотъ человѣкъ ссыльно-каторжныхъ ожидаемыхъ къ осени.
На содержаніе четырехъ сотъ человѣкъ ссыльнокаторжныхъ, назначено въ годъ 20 т. рублей, кромѣ администраціи. Слѣдовательно, каждый преступникъ обойдется казнѣ 50 рублей въ годъ; за назначеніемъ же ихъ на работы въ соляныя копи, содержаніе ихъ вернется, еще съ излишкомъ.
Необыкновенную панораму представляютъ соляныя копи: высокое отгороженное пространство, въ которое ведутъ ворота, на немъ выстроена красивая круглая бесѣдка, отъ нея — спускъ но широкой лѣстницѣ внизъ, гдѣ на довольно большой площади помѣщены бунты изъ сложенныхъ камней соли (каждый камень въ два пуда), сараи съ мелкою солью и вѣсы. Площадь эта со всѣхъ сторонъ окружена высокими стѣнами — солянаго и свѣтлаго какъ кристаллъ камня, точно мраморными, прямо на 9 сажень, на лѣво и на право по 6 сажень. Спустившись еще по сходамъ внизъ, видишь опять на лѣвой сторонѣ новую площадку, на ней-то въ настоящее время и производятся ломка соли. Тутъ сыро и соляной растворъ сочится по вcѣмь направленіямъ — образуя маленькіе ручейки и полыньи. Въ землѣ соль такъ глубока, что не найдешь ей конца. Чтобы снять стѣны, окружающія верхнюю площадь, при существующихъ нынѣ порядкахъ на это потребуется minimum двѣсти лѣтъ, — а что еще останется въ землѣ!
Все отдано въ аренду купцу Первушину на десять лѣтъ съ разными льготами и платежемъ въ годъ 300 т. рублей, съ дозволеніемъ выбирать соли милліонъ пудовъ и болѣе, если арендаторъ найдетъ возможнымъ; кромѣ того онъ платитъ: акцизныхъ 23 коп. съ пуда и пудовыхъ — 1½ копѣйки. Впрочемъ съ 1-го января 1872 г. срокъ контракта кончается — и вѣроятно сдѣлано будетъ что нибудь выгодное для казны; тѣмъ болѣе, что работы будутъ производиться ссыльно-каторжными.
Въ настоящее время арендаторъ платитъ рабочимъ отъ 50 до 60 коп. въ сутки по урокамъ — и въ 1870 году добылъ соли 1.380.000 пудовъ, изъ копей: высшаго сорта комовой на половину, а остальную втораго сорта щебневой и низшаго, бороздовой. Соль продается на мѣстѣ, смотря по сортамъ, отъ 40 до 70 коп. за пудъ и дороже, имѣетъ то преимущество противъ Пермской и Елтонской, что ея идетъ въ половину менѣе и все таки экстрактъ ее солонѣе. Главная причина нераспространенія ея — отдаленность края, неимѣніе хорошихъ путей, чрезъ что плата за провозъ обходится дороже и увеличиваетъ цѣнность на самый продуктъ.
Съ устройствомъ желѣзной дороги до Оренбурга, вѣроятно будетъ обращено вниманіе на проведеніе вѣтви до Илецкой-Защиты — и тогда городъ этотъ ожидаетъ блестящая будущность, а соль какъ самая лучшая въ Россіи будетъ по цѣнѣ доступна для всѣхъ и доставитъ правительству каждый годъ десятки лишнихъ милліоновъ.
Кромѣ этого источника богатства, можно еще присоединить и цѣлебныя соляныя озера, окружающія городъ. Въ одномъ изъ нихъ устроена хорошая купальня, тутъ же для больныхъ приготовляются и теплыя ванны. Купанья въ этой водѣ полезны, какъ я слышалъ, отъ ломоты и ревматизмовъ. Нынѣшнее лѣто прибыло для леченія изъ разныхъ мѣстъ девяносто человѣкъ.
Въ іюлѣ мѣсяцѣ, на обратномъ слѣдованіи изъ степи, я купался въ этомъ озерѣ и весь пропитался солью на цѣлую недѣлю; вода въ немъ — чистый соляной сиропъ, грязноватаго цвѣта, и густота его не даетъ тонуть. Послѣ купанья я получилъ необыкновенную бодрость и крѣпкій продолжительный сонъ.
Осмотрѣвъ все замѣчательное въ городѣ и запасшись отъ уѣздныхъ начальниковъ открытыми листами на татарскомъ языкѣ, я 10 марта вмѣстѣ съ отрядомъ и своимъ транспортомъ двинулся по глубокому снѣгу прямо въ безконечную степь.
Солдаты шли бодро и весело распѣвали пѣсни, погоньщики чабары кутались въ свои разорванные халатишки, и нахлобучивая малахи, оглядывались назадъ; я же сидѣлъ въ своей кибиткѣ и думалъ: что-то я увижу дальше.
II.
Привалъ Джюсалы.
[править]Сегодня идемъ что-то очень долго. Погода прескверная, рѣзкій холодный вѣтеръ такъ и рѣжетъ глаза. Стало заметать. Солдаты поговариваютъ, что будетъ буранъ. Зная по опыту, какая это непріятная исторія, я закрылъ кибитку, закутался и задремалъ.
Очнулся только тогда, когда остановились. Слышу: говоръ, шумъ, споры киргизъ съ солдатами, развьючиваютъ верблюдовъ. Буранъ дѣйствительно разыгрался не на шутку. Ставятъ юламейки.[1] Мой слуга татаринъ хлопочетъ около моей вмѣстѣ съ отрядными солдатами, чего прежде не бывало.
Поставили. Поблагодарилъ солдатъ и переселился въ свое холодное убѣжище. Устроилъ съ Поповичемъ[2] желѣзную печь и кровать. Надо отогрѣваться: огня!.. огня!.. За кизякомъ посылать далеко. Моя команда говоритъ, что у одного киргиза пала лошадь, и онъ продаетъ сани. Послалъ купить, купили; но покуда ихъ привезли, раскололи и затопили, я очень продрогъ, буранъ же такъ и рвалъ юламейку. Скверно! дѣлать нечего: зачѣмъ пошелъ, то и нашелъ.
Черезъ полъ-часа растопилась печь, поставили походный самоваръ, я согрѣлся и успокоился.
Долго поддерживали огонь; но какъ труба въ юламейкѣ поставлена была прямо, то тепло болѣе тянуло кверху. Я закутался и улегся на свою кровать. — Команда (которую я помѣстилъ къ себѣ, желая, чтобы она обогрѣлась и обсушилась), радуясь теплому пріюту, размѣстилась на кошмахъ у печки.
Пора, бьетъ барабанъ, надо собираться.
Я вышелъ изъ юламейки осмотрѣть свой транспортъ и узнать, прислалъ ли старшина лошадей, — гляжу: совсѣмъ свѣтло, весь транспортъ въ движеніи; но у моей кибитки ни лошадей, ни киргиза нѣтъ.
Надо сказать, что я наканунѣ послалъ нарочнаго въ аулъ съ открытымъ листомъ — и старшина, бывъ у меня, обѣщалъ прислать лошадей чуть свѣтъ, денегъ впередъ не взялъ, а между тѣмъ смотрю на часы, половина шестаго, а лошадей нѣтъ. Меня безпокоило, что онъ не взялъ денегъ; на другихъ привалахъ старшины всегда просили впередъ.
Послалъ за караванъ-башей, зная, что освободилось отъ транспорта нѣсколько подводъ, чтобы хотя вдвое дороже нанять у него верблюда или лошадей. Приходитъ караванъ-баша, усѣлся по обыкновенію у входа на корточкахъ и объявилъ, что маіоръ забралъ всѣ подводы, нѣкоторыя подъ свои вещи, а остальныя для больныхъ, и что если бы не это, то онъ конечно не смѣлъ бы мнѣ отказать.
Юламейку мою сняли, стали убирать печь и кровать. Я не мѣшалъ, чтобы хотя это успѣть отправить на своей подводѣ съ транспортомъ. За подводу я точно такъ же какъ и за юламейку заплатилъ только до Уильскаго укрѣпленія по 65 копѣекъ съ пуда.
Авангардъ пошелъ, за нимъ потянулся транспортъ; стало пустѣть болѣе и болѣе. Наконецъ разобрали юламейку у маіора. Я вижу: плохо… дѣло дрянь. Подхожу къ нему и говорю (онъ уже приготовлялся садиться на лошадь).
— Чтоже, Василій Степановичъ? неужели мнѣ оставаться въ степи?
Онъ мнѣ въ отвѣтъ: «это ваше дѣло, а не мое, оставайтесь когда хотите». Сѣлъ на лошадь, крикнулъ арьергарду: пошелъ! — и былъ таковъ.
Вахтера и команду я прежде отправилъ наблюдать за спиртомъ — и потому остался одинъ съ Поповичемъ.
Когда всѣ ушли, сдѣлалась тишина безмятежная. День былъ морозный, ясный — и воздухъ до того прозраченъ, что далеко можно было различить удалявшійся арьергардъ. Степь зимою величественна, грандіозна; но до того однообразна и уныла, что наводитъ страшную тоску — въ особенности въ моемъ положеніи, да еще при 18-ти градусахъ морозу въ дорожной кибиткѣ.
Я сидѣлъ закутавшись, руки закоченѣли; Поповичъ согрѣвался, похаживая кругомъ. Мы стали придумывать, что намъ дѣлать.
Я говорю ему: «ты останься въ кибиткѣ беречь чемоданы, а я пойду въ аулъ, — возьму тамъ, за какія бы ни было деньги, лошадь или верблюда и поѣду къ старшинѣ».
Но только-что я сталъ запрятывать подальше въ сѣно свою сумку и выходить изъ кибитки, какъ онъ мнѣ закричалъ:
— Не выходите, ваше высокоблагородіе!… не выходите!… волки! и вслѣдъ затѣмъ вскочилъ самъ въ кибитку.
Я выглянулъ изъ кибитки, вижу — дѣйствительно: бѣгутъ по направленію къ мѣсту нашего лагеря сѣрыя собаки съ узкими мордами и весьма похожи на волковъ. Приготовленный послѣ всего случившагося утромъ къ разнымъ неожиданностямъ, я преравнодушно разсматривалъ, какъ они бросились на кости. Зналъ я и прежде, что когда въ степи лагерь снимается, то волки и аульныя собаки, чуя добычу, кидаются на брошенные остатки и вылитую кашицу съ саломъ.
Говорю Поповичу: «спусти верхъ у кибитки, будемъ смотрѣть, къ намъ не залѣзутъ; они нахватаютъ костей и убѣгутъ, тогда мы вдвоемъ пойдемъ въ аулъ, бросимъ кибитку и чемоданы, — что дѣлать!».
Закрылись… сидимъ… прошло довольно много времени, мнѣ не хотѣлось ни курить, ни смотрѣть на часы; да и къ чему? надо еще разстегиваться, а сдѣлался вѣтеръ такой упорный, рѣзкій, бьющій мѣрно о задокъ кибитки, и безъ того холодно.
Не прошло и пяти минутъ послѣ этого, какъ мой Поповичъ сталъ кричать:
— Ваше высокоблагородіе, посмотрите, кажется кто-то ѣдетъ верхомъ; не изъ отряда-ли?
Я выглянулъ изъ кибитки — точно, какъ будто по дорогѣ, куда скрылся арьергардъ, скачутъ двое верховыхъ; далѣе чуть-чуть блестятъ отъ солнца ружья и двигаются солдаты.
— Ну… говорю Поповичу, — маіоръ опомнился и посылаетъ намъ лошадей. Въ то же время подошедшіе къ намъ близко волки, заслышавъ шумъ, бросились въ сторону и скрылись изъ глазъ.
Мы уже окончательно повеселѣли. Вотъ ближе и ближе — и я уже хорошо разглядѣлъ моего храбраго поручика, за нимъ его переводчика.
Поручикъ, подъѣзжая къ кибиткѣ, крикнулъ: «полковникъ! я къ вамъ на помощь (полковникомъ меня, какъ и въ Привислянскомъ краѣ, величали по погонамъ), поѣду въ аулъ, найду вамъ лошадей или верблюдовъ, а при васъ оставлю трехъ солдатъ. Я уѣхалъ съ авангардомъ и ничего не зналъ, что васъ бросили; жаль, что вы не обратились лучше ко мнѣ».
Я поблагодарилъ его, и онъ помчался съ проводникомъ въ аулъ. Солдаты остались подлѣ кибитки, набрали разныхъ обгорѣлыхъ головешекъ и разведя огонь, стали грѣться съ Поповичемъ.
Черезъ часъ прискакалъ поручикъ и привезъ съ собой киргиза съ парою лошадей; но безъ всякой упряжи.
Поручикъ очень прозябъ. Я досталъ изъ погребца коньяку, предложилъ ему — и усадивъ его въ кибитку, окуталъ своимъ пледомъ, давъ коньяку и солдатамъ. Кибитку кое-какъ заложили, Поповичъ усѣлся съ киргизомъ; солдаты, одинъ сѣлъ на лошадь поручика, а двое ухватились за кибитку по бокамъ — и мы поѣхали довольно скоро.
Проѣхавши верстъ пять, встрѣтили сани поручика, посадили на нихъ всѣхъ солдатъ и догнали отрядъ.
III.
Переправа черезъ рѣку Кіилъ.
[править]Погода послѣ большихъ морозовъ сдала, въ воздухѣ потеплѣло, совсѣмъ пахнуло весной. Солнце такъ ярко свѣтило, что больно было смотрѣть на снѣгъ. Довольно поздно я уже напился чаю и собрался. Вчерашнія баррикады показались мнѣ еще выше. Такія мѣста для стоянки неудобны. Сколько трудовъ нужно уставшимъ солдатамъ, чтобы разрыть такой глубокій снѣгъ!
Я поѣхалъ впередъ и усадилъ подлѣ себя въ кибитку вахтера, которому отъ моего лекарства сдѣлалось лучше; но все еще онъ былъ съ завязанными глазами. Дорога узка, снѣгу пропасть; отъ вчерашняго дождя онъ до того сталъ рыхлымъ, что лошади проваливались но брюхо. Моя тройка была плоха, изнурена отъ дурнаго корму. Киргизскія лошади вообще и зимой прокармливаются по степи и никогда не видятъ овса. Киргизъ курьеръ, кочевавшій въ юламейкѣ у команды, по словамъ моего татарина былъ очень доволенъ, что лошадямъ его давали сѣна, а его самаго накормили и напоили чаемъ, — говорилъ, что я долженъ быть «бульшой» начальникъ.
Транспортъ выступилъ чуть свѣтъ; торопясь, чтобы снѣгъ не распустился, я долженъ былъ самъ спѣшить догнать его. Обернулся на лагерь, всѣ офицерскія юламейки стоятъ на своихъ мѣстахъ, а оставшіеся солдаты, скучившись, ожидали приказаній своего начальника.
Догнавъ транспортъ я долженъ былъ объѣзжать его, что мнѣ досталось съ большимъ трудомъ. Нужно было добраться до спирту. Я боялся, что бочки опрокинутся, такъ-какъ изъ моей кибитки видно было какъ ихъ бросало изъ стороны въ сторону. Хорошо, что онѣ были крѣпко привязаны, держались, и потому я нашелъ все въ порядкѣ.
Подъѣзжая къ рѣкѣ, я увидѣлъ, что болѣе половины транспорта вмѣстѣ съ солдатами расположились на берегу бивуаками, между тѣмъ сзади тянулся и остальной. Подъѣзжать трудно, совсѣмъ голая земля, солдаты кое-какъ подтащили мою кибитку къ берегу.
Берегъ крутой. Очень близко аулъ. Онъ разстилался по равнинѣ и издали казался кучей мазанокъ; почти изъ каждой вился синій дымокъ. Зимой въ нихъ всегда есть низкая печь съ вмазаннымъ въ нее котломъ, въ которомъ постоянно грѣется вода. Много киргизъ толпилось около транспорта. Маленькіе черные киргизята, мальчики съ бритыми головами, а дѣвочки съ всклокоченными волосами, выглядывали съ видомъ изумленія; нѣкоторые изъ нихъ смѣло подбѣгали ко мнѣ и просили денегъ. Я роздалъ имъ всѣ бывшія при мнѣ мѣдныя деньги.
Спрашиваю: «зачѣмъ остановился транспортъ», мнѣ говорятъ, что вода въ рѣкѣ выступила болѣе аршина и транспортъ уже два часа ожидаетъ начальника отряда или офицера, чтобы распорядиться переправой.
Видя, что при авангардѣ только одинъ унтеръ-офицеръ, что кромѣ авангарда много солдатъ, вѣроятно ушедшихъ впередъ безъ утренней кашицы, и что дѣйствительно нѣтъ никого изъ офицеровъ, я рѣшился и самъ ждать.
Между тѣмъ какъ необходимо было дорожить каждымъ часомъ, снѣгъ видимо пропадалъ, а до Уильскаго укрѣпленія оставалось еще верстъ сорокъ. Я сѣлъ верхомъ на свою лошадь, велѣлъ Поповичу сѣсть на другую — и мы пустились на рѣку выбирать, гдѣ удобнѣе начать переправу.
Нѣсколько разъ пробовали, то въ одну, то въ другую сторону; мѣстами было такъ глубоко, что лошади уходили по шею въ воду. Я порядочно промокъ; хорошо еще, что походные сапоги защищали. Наконецъ выбрали мѣсто, гдѣ ледъ держался крѣпко и не проваливался; тутъ уже я велѣлъ ставить подводы одна на другую, оставляя съ нижнихъ на время тяжести на берегу, чтобы верхнія держались выше, — и такимъ образомъ началъ благополучную перевозку.
Распоряженіе мое оказалось вполнѣ достаточнымъ, чтобы сохранить отъ подмочки припасы — и дѣло пошло на ладъ.
Авангардный унтеръ-офицеръ, видя, что мои припасы быстро перевозятся въ трехъ мѣстахъ на другую сторону, сталъ просить у меня позволенія перевозить ротный обозъ; я не могъ ему отказать, только приказалъ впередъ переправить верхомъ авангардъ.
Когда уже весь транспортъ перебрался на другую сторону и я повѣрилъ чабаровъ, — показался на горѣ начальникъ отряда, велѣлъ дѣлать привалъ и приготовлять солдатамъ обѣдъ, а меня просилъ приказать отпустить два ведра спирту.
Распорядившись спиртомъ и повѣривъ весь транспортъ, я поручилъ вахтеру наблюдать за нимъ, а самъ взявъ съ собою Поповича поѣхалъ впередъ. Намъ предстояли еще до Уильскаго укрѣпленія двѣ переправы черезъ рѣку Уилъ: въ двадцати верстахъ и подъ самымъ укрѣпленіемъ. Рѣка эта глубокая, далеко шире Кіила и тянется на нѣсколько сотъ верстъ. Если она тронулась, то не было никакой возможности добраться до укрѣпленія — и тогда плохо бы намъ было; надо было самому удостовѣриться, какъ велика предстоящая опасность.
Чѣмъ далѣе мы ѣхали, тѣмъ менѣе было снѣгу; лошади окончательно выбились изъ силъ и наконецъ совершенно остановились, наступила ночь, пришлось посылать въ аулъ, который виднѣлся вдали.
Поповичъ съ киргизомъ отправились и довольно скоро привели вола и корову; ни лошадей, ни верблюдовъ въ аулѣ не оказалось. Заложили одну лошадь (которая была крѣпче) въ корень, вола и корову по бокамъ въ пристяжку, сзади привязали остальныхъ двухъ лошадей, и поѣхали.
Цѣлую ночь до разсвѣта тянулись кое-какъ — и добравшись до рѣки, остановились, потому что ни волъ, ни корова уже не двигались съ мѣста.
Въ сторонѣ опять былъ аулъ. Я послалъ киргиза нанять двухъ верблюдовъ, затѣмъ досталъ изъ кибитки деревянную чашку и велѣлъ Поповичу попробовать, нельзя ли подоить корову, авось найдется молоко. Мнѣ ужасно хотѣлось ѣсть; вчера цѣлый день, кромѣ чаю, ничего во рту не было.
Поповичъ отлично исполнилъ мое порученіе, надоивъ полную чашку парнаго теплаго молока; у меня была сухая булка — и я преапетитно подкрѣпилъ свои силы. Корова кстати пригодилась. Поповичъ также надоилъ и себѣ и съ солдатскими сухарями уплелъ свою порцію.
Явилось нѣсколько киргизъ, привели двухъ одногорбыхъ верблюдовъ, только менѣе пяти рублей до укрѣпленія не отдавали; нечего дѣлать, надо было согласиться.
Разсчитавшись за корову, вола и лошадей и заложивъ гусемъ двухъ верблюдовъ, мы переѣхали рѣку хорошо; ледъ былъ крѣпокъ; потомъ поѣхали довольно скоро. Мѣстами былъ еще снѣгъ, утренній морозъ держался и сковалъ землю. Скоро показалось вдали укрѣпленіе; я былъ покоенъ, что транспортъ можетъ еще добраться до мѣста.
Уже подъ самымъ Уильскимъ укрѣпленіемъ намъ попались два киргиза верхомъ, я спросилъ ихъ: крѣпка-ли рѣка? Они сказали, ничего крѣпка, не бойтесь, — и мы спустились; но только что выѣхали на середину, какъ раздался трескъ и передній верблюдъ мигомъ совсѣмъ провалился, за нимъ потянулся другой, кибитка покачнулась на бокъ. Я едва успѣлъ выскочить и кое-какъ добѣжалъ до берега.
Киргизъ нашелся, быстро отпрегъ верблюдовъ, кибитка и мои чемоданы уцѣлѣли; но бѣдные верблюды стонали и барахтались въ водѣ, а киргизъ плакалъ и кричалъ.
Надо было придумать что нибудь. Мы съ Поповичемъ немного подтянули веревками кибитку отъ воды къ берегу, чтобы ее не затопило, — и Поповичъ взялся искать удобное мѣсто чтобы перейти рѣку, и дать знать въ укрѣпленіе. Я остался ждать на берегу, весь мокрый и дрожа отъ холоду.
Довольно скоро показались на той сторонѣ Уральскіе казаки, кто верхомъ, кто пѣшкомъ, человѣкъ тридцать, — стороной добрались до кибитки и, выбравъ удобное мѣсто, подвезли ее ко мнѣ, усадили меня и мигомъ на рукахъ перетащили кибитку до самаго укрѣпленія.
Начальникъ укрѣпленія встрѣтилъ меня очень любезно, просилъ къ себѣ обсушиться и обогрѣться; но мое первое дѣло было просить его: послать въ отрядъ казака, дать знать, чтобы спѣшили скорѣй поставить на другой сторонѣ пикетъ, чтобы еще кто нибудь изъ отряда не провалился, и приказать отыскать удобное мѣсто для переправы транспорта.
Когда начальникъ укрѣпленія сдѣлалъ распоряженіе, я тогда только успокоился. Мнѣ отвели казаматъ, натопили его камышомъ, накормили меня и уложили въ постель; у меня сдѣлалась сильная лихорадка.
Къ вечеру сталъ прибывать транспортъ; его переправляли за двѣ версты, но все-таки много подмочили, а нѣкоторыя тяжести совсѣмъ пороняли въ воду.
На другой день, едва кончили переправу, какъ рѣка выступила изъ береговъ и тронулась во всѣхъ мѣстахъ; уже не было никакой возможности перебраться на другую сторону.
IV.
Уильское укрѣпленіе, торговля съ Киргизами, уильскія ярмарки.
[править]Уильское укрѣпленіе заложено въ іюнѣ мѣсяцѣ 1869 года, окончено въ сентябрѣ 1870 года. Мѣстность, на которой возведено укрѣпленіе, возвышенная, почти на горѣ, но ровная и открытая со всѣхъ сторонъ. Вѣтры и бураны постоянно безпокоятъ гарнизонъ, въ особенности зимой; отъ большихъ заносовъ снѣгомъ укрѣпленіе бѣдствуетъ, да и лѣтомъ восточные вѣтры всегда бываютъ продолжительны и такъ сухи, что совершенно нажигаютъ всю растительность.
Подъ горой течетъ, искрится отъ солнца и змѣей извивается Уилъ. Одинъ конецъ этой рѣки влѣво упирается въ утесъ — и дѣлая острый уголъ, совершенно скрывается изъ глазъ, точно отрѣзанъ или скала поглотила его. Правый же конецъ напротивъ теряется гдѣ-то очень далеко въ степи. За рѣкой опять все степь, лѣтомъ обширная желтая равнина.
Мѣсто выбрано довольно удачно: есть хорошіе луга для сѣнокоса, по берегамъ рѣки много камыша для топлива, подъ горой версты на двѣ довольно сносная земля. Стараніями начальника укрѣпленія разведены большіе огороды, бахчи съ арбузами и дынями, пашни. Въ нынѣшнемъ году для пробы посѣяно: овса 35-ть десятинъ, ржи 25 десятинъ и проса 20 десятинъ; но какихъ гигантскихъ трудовъ стоило, чтобы привести все это въ настоящее положеніе! Со временемъ можетъ быть выйдетъ что-нибудь и больше. За то ни гдѣ, ни деревца, ни кусточка. Прошлую осень комендантъ насадилъ привезенныя изъ Илецкой-Защиты акаціи; но они не принялись и всѣ почти посохли.
Рыбы въ Уилѣ ловится много: сазаны, судаки, лещи, караси, сомы; изрѣдка попадаются и небольшіе осетры. Уральскіе казаки большіе охотники до рыбы; мнѣ кажется, что они предпочитаютъ ее мясу. Рыба для уральскаго казака все; надо видѣть, какъ они благоговѣютъ предъ своимъ Ураломъ!.. это ихъ кормилецъ, — да и правду сказать; иногда въ удачной ловлѣ уральца все его достояніе.
Постройка въ 1869 году Уильскаго укрѣпленія шла очень туго, надо было прежде изготовлять кирпичъ. Этимъ преимущественно занимались киргизы изъ ближайшихъ ауловъ. Ихъ переселилось къ заложенному укрѣпленію до двухъ сотъ кибитокъ; они (какъ женщины, такъ и мужчины) нанимались и по урокамъ и по денно, отъ 60 копѣекъ до 1 рубля 20 въ сутки, — и очень сожалѣли, когда прекратилась работа.
Расположено укрѣпленіе какъ-то неправильно, небольшіе одноэтажные флигеля то скучены вмѣстѣ, то отдалены другъ отъ друга безъ всякой симметріи. Въ сторонѣ невысокая насыпь, на которой поставлены четыре орудія; кругомъ два барака, нѣтъ будки для часоваго, и все это окопано небольшимъ рвомъ безъ воды, безъ воротъ, и какъ-то смотритъ мирно. Укрѣпленіе это не можетъ напугать киргиза, хотя и трусливаго отъ природы какъ барана, а между тѣмъ безопасно и упрочиваетъ наше вліяніе въ степи.
Для интендантскаго склада устроенъ тоже небольшой баракъ и подвалъ для спирту. Подвалъ сдѣланъ хорошо и удобно; но баракъ малъ и не вмѣщаетъ въ себя ничего болѣе какъ муку и крупу; все же прочее находится въ бунтахъ.
Въ 1869 году новое это укрѣпленіе много пострадало зимой. Были возведены только два или три флигеля, гарнизонъ помѣщался въ землянкахъ. Продовольствовали солдатъ какъ могли, не было ни овощей, ни капусты, крупа да кашица. Случалось такъ, что даже не явилось у солдатъ ни теплой одежды, ни полушубковъ, а между тѣмъ морозы были жестокіе. Конечно, отъ дурнаго, тѣснаго и холоднаго помѣщенія, развился сначала кровавый поносъ, а потомъ злокачественный тифъ.
Мы прибыли на мѣсто въ маѣ, инженеровъ и матеріалы стали подвозить только въ іюлѣ, вѣроятно опять гарнизону придется зимовать въ землянкахъ. Хотя постройка Нижне-Эмбенскаго, или (какъ его хотятъ назвать) Маслинскаго укрѣпленія, предполагается деревянная; но едва-ли возможно выстроить что-нибудь да еще зимою въ такое короткое время, кромѣ самаго необходимаго, — какъ-то: кухонь, лазарета и бани. Къ счастію еще, что при раннемъ выступленіи въ походъ, солдаты имѣютъ теплую одежду, а то не миновать бы новой бѣды. Огородныя овощи на озерѣ Масше, хотя съ большимъ трудомъ, посѣяны. Я для своей команды купилъ разныхъ сѣмянъ въ Оренбургѣ; но какъ земля все солонецъ, притомъ огороды разведены поздно — то я и не думаю, чтобы посѣянное вышло хорошо. Къ моему отъѣзду кое-гдѣ показались всходы, только одни огурцы принялись порядочно.
Гарнизонъ Уильскаго укрѣпленія въ настоящее время состоитъ изъ начальника укрѣпленія, онъ же и комендантъ, плацъ-адъютанта, доктора и смотрителя интендантскаго склада; четыре орудія при 15 ти артиллеристахъ, мѣстной команды изъ Оренбургскаго линейнаго баталіона 230 человѣкъ, нестроевой 20, уральская сборная сотня изъ 156 человѣкъ, и кромѣ того часто находится какая-нибудь проходящая команда, потому что въ укрѣпленіи довольно большой складъ: спирту, провіанта и фуража, заготовляемаго и перевозимаго изъ Оренбурга, собственно для степи.
Въ укрѣпленіи три кабака, трактиръ съ билліардомъ и нѣсколько маленькихъ лавочекъ. Во время ярмарокъ: весенней отъ 15 мая до 15 іюня и осенней съ 15-го сентября по 15-е октября, пропорція кабаковъ увеличивается, лавокъ бываетъ большихъ до 50, а мелочныхъ до 38.
Торговля во время ярмарокъ очень оживлена. Самое лучше и удобное время для торговли съ киргизами весна. На лѣто большая часть изъ нихъ откочевываетъ въ отдаленныя степи — и потому имъ на все время кочевки необходимо запастись: одеждой, вещами- домашняго обихода и вообще всѣмъ, что только нужно киргизу въ лѣтнее время. Хотя торговцы изъ Уральска и Оренбурга и ѣздятъ по всей степи и киргизъ едва-ли не вездѣ можетъ найти: юфть, китайку, нанку, серпянку и другія нужныя ему вещи; но за все это тамъ на мѣстѣ онъ долженъ заплатить непомѣрную цѣну. Киргизъ-же до тонкости разсчетливъ.
Напротивъ на Уильскихъ ярмаркахъ — сильная конкуренція между съѣзжающимися торговцами изъ Уральска, Оренбурга, Самары, Казани, Нижняго и даже говорятъ изъ Москвы, — и благодаря этому киргизъ можетъ по сходной цѣнѣ купить здѣсь все, что ему нужно.
Судя по этому Уильскія ярмарки, въ особенности весеннія, ожидаетъ блестящая будущность; онѣ постепенно развиваются и усиливаются. Постепенность эта всего лучше видна изъ цифры сбыта разнаго рода товаровъ и сбора пошлины за право торговли.
Такъ, на первой ярмаркѣ 1869 года осенью, не смотря на волненіе въ степи, товару привезено было на 13.000, продано на 5195 рублей, пошлины собрано 37 рублей; въ 1870 году въ весеннюю ярмарку привезено было товару на 68,000, продано на 32,410 рублей, пошлины собрано 213 рублей 40 копѣекъ; осенью привезено было на 93.000, продано на 27,717 рублей, пошлины собрано на 136 рублей и наконецъ въ нынѣшнемъ 1871 году, въ весеннюю ярмарку, которая началась ранѣе, т. е. 9 мая, привезено было товару уже на 200,000, оборотъ былъ на 105,000, а сборъ пошлины за право торговли простирался до 484 рублей.
Иногородніе купцы въ весеннія ярмарки торгуютъ болѣе ситцами, серпянкой, чаемъ, сахаромъ, юфтью, желѣзными и металлическими издѣліями; а въ осеннія: плохими сукнами, пшеномъ, мукою, тоже юфтью и чаемъ и сахаромъ. Вообще осеннія цѣны на всѣ предметы всегда гораздо выше.
Источникъ благосостоянія киргизъ, какъ извѣстно, составляетъ скотоводство, преимущественно бараны — и потому въ нынѣшнюю майскую ярмарку, по случаю повсемѣстныхъ въ степи падежей скота, развившихся отъ слишкомъ продолжительной и суровой зимы и неимѣнія корма, цѣны не только что на барановъ, но и на весь скотъ значительно поднялись. Такъ бараны продавались отъ 3 до 7 рублей штука, верблюды отъ 30 до 80, лошади отъ 15 до 70, быки отъ 17 до 40 и коровы отъ 10 до 30 рублей, всего было пригнано скота до 200,000 головъ; между тѣмъ, въ прошломъ году въ весеннюю ярмарку, хотя цѣны были ниже, но скота пригнано было только до 100,000 головъ, а въ осеннюю сентябрскую до 65,000 головъ.
Кромѣ скота киргизы въ большомъ количествѣ привозятъ на Уильскія ярмарки: кошмы войлочныя, это главное рукодѣліе киргизъ, отличающееся большою прочностью[3]; необработанныя кожи; верблюжью шерсть, также выдѣлываемыя изъ нее широкія тесемки для кибитокъ, овечій пухъ, называемый джибага и употребляемый вмѣсто ваты на разные потребности; войлочныя готовыя кибитки и не въ большомъ количествѣ солодковый корень.
Бараны и кожи на расхватъ раскупаются иногородними и уральскими торговцами. Адаевскіе бараны считаются лучшими. Разность въ цѣнахъ зависитъ не отъ породъ, а отъ большей или меньшей питательности кормовъ. Въ весеннія ярмарки киргизы продаютъ барановъ большими партіями, болѣе на наличныя деньги, а въ осеннія по мелочамъ — и вмѣстѣ съ тѣмъ намѣниваютъ на муку и просо.
Бараны зимой въ степи болѣе укрываются и ищутъ корма въ Камышевыхъ заростяхъ; тамъ они спасаются отъ холоду и бурановъ и находятъ не взыскательную пищу. Съ открытіемъ весны киргизы со всѣхъ зимовокъ торопятся прежде всего гнать барановъ, верблюдовъ и прочій скотъ на майскую Уильскую ярмарку и затѣмъ уже въ Калмыково и Уральскъ.
Скупщики барановъ, иногородные купцы, или оставляютъ свои гурты, сбираемые отъ 100 до 500 головъ, для нагула, — или отправляютъ ихъ въ Самару, нагуливая въ Бузулукскомъ уѣздѣ на наемныхъ пастбищахъ, болѣе питательныхъ чѣмъ скудная степь, и за тѣмъ уже отправляютъ во внутреннія губерніи.
Кожи съ убитыхъ коровъ, быковъ и коней покупаются на ярмаркахъ прасолами, которые нарочно пріѣзжаютъ для этого весною. Кожи эти назначаются для выдѣлки юфти и сыромяти. На нынѣшней весенней Уильской ярмаркѣ, цѣны на кожи были очень высоки. Часть кожъ, по обработкѣ на кожевенныхъ заводахъ, возвращается обратно въ степь на тѣ же ярмарки, гдѣ всѣ киргизы волей неволей, не имѣя другой обуви какъ изъ кожи, покупаютъ ее по необходимости.
Степная киргизская баранина не имѣетъ хорошаго вкуса, слишкомъ жирна и даже по моему не совсѣмъ здорова. Какое сравненіе съ кавказскою горною бараниною!.. молоденькіе барашки на Кавказѣ далеко превосходятъ вкусомъ лучшую телятину.
Въ окрестности Уильскаго укрѣпленія по степи очень много дикихъ утокъ, гусей и лебедей. Киргизы являются съ этою степною дичью въ укрѣпленіе для продажи и обыкновенно запрашиваютъ непомѣрную цѣну, считая деньги на ассигнаціи. Ежели кто хочетъ что нибудь выторговать у киргиза, то всегда надо платить серебромъ; они охотно берутъ наше серебро и за него все отдаютъ за полъ-цѣны. Утки и лебеди пахнутъ травой, жестки, невкусны и даже противны; но гуси довольно хороши.
Мнѣ пришлось быть однажды у главнаго старшины, который состоитъ у насъ на службѣ хорунжимъ-за-урядъ, хотя и ничего не понимаетъ по русски. Зимой онъ живетъ подъ самымъ укрѣпленіемъ, а весной откочевываетъ за пять и десять верстъ. Онъ смотрѣлъ и хотѣлъ купить у меня кибитку — и потому я поѣхалъ къ нему верхомъ, взявъ съ собой переводчика.
Я бы могъ послать за нимъ; но мнѣ хотѣлось посмотрѣть и имѣть понятіе, какъ живутъ зажиточные киргизы. Онъ встрѣтилъ меня довольно любезно, проговорилъ обыкновенное киргизское привѣтствіе «аманъ» и пожалъ руку. Это былъ плотный старикъ, средняго роста, съ лицомъ чрезвычайно подвижнымъ. По его приглашенію я вошелъ въ кибитку, у него ихъ поставлено было двѣ большихъ и нѣсколько малыхъ.
Кибитки въ степи приготовляются очень просто: берутъ жерди въ палецъ толщины, длипою въ сажень, и дѣлаютъ изъ нихъ рѣшетчатыя стѣны, которыя всегда можно раздвинуть или снять, окрашиваютъ ихъ красной краской и связываютъ другъ съ другомъ ремнями. Потомъ ни нихъ сверху навѣшиваютъ большой обручъ и съ одной стороны рѣшетки оставляютъ пустое пространство, въ него вставляютъ деревянную раму, на которую или навѣшиваютъ двери или прикрываютъ особымъ войлокомъ. Вся такая кибитка плотно окутывается толстымъ войлокомъ; для свѣту же войлокъ откидываютъ сверху. Это первобытные шатры. Точно также приготовляются и юламейки, только безъ обруча и рамы.
Та кибитка, въ которую я вошелъ, показалась мнѣ очень красивою: изъ бѣлаго войлока, довольно удобная и большая, она внутри кругомъ была обведена какъ ширмами пестроразкрашеннымъ камышомъ. Бухарскіе ковры и кошмы сильно подержанные лежали на землѣ. По стѣнкѣ на перекладинахъ висѣли: уздечки, нагайки, ружья и разныя туалетныя принадлежности. Съ правой стороны изъ пуховиковъ и подушекъ, набитыхъ верблюжью шерстью, сдѣлано было что-то вродѣ дивана, прикрытаго темно шелковымъ одѣяломъ; кругомъ стояло нѣсколько сундуковъ и у входа красовался большой самоваръ, а между сундуками ярковычищенный мѣдный тазъ съ высокимъ кумчаломъ въ родѣ узкогорлаго рукомойника; было даже въ кибиткѣ два табурета и столъ.
Домашній костюмъ хорунжаго-за-урядъ былъ такой какъ у всѣхъ порядочныхъ киргизъ: халатъ на халатѣ, счетомъ пять, верхній только былъ чорнаго сукна на мѣху, а нижніе изъ разной матеріи хивиниской, бумажные и шелковые; нижніе халаты были подвязаны каждый особымъ кушакомъ. Воротъ рубашки былъ застегнутъ бирюзовою пуговкою, а длинные концы выпущены поверхъ суконнаго халата; на головѣ засаленная шитая золотомъ тюбетейка и черная суконная шапка какъ ведро; на ногахъ красныя туфли. Для верховой ѣзды онъ носитъ сапоги изъ свѣтлозеленой кожи съ подошвами подбитыми мѣдными гвоздями, загнутыми къ верху носками и большими мѣдными же каблуками.
Этотъ хорунжій-за-урядъ, очень богатый человѣкъ (ему подвластны всѣ окружные аулы Калмыковскаго уѣзда, верстъ на двѣсти и болѣе), имѣетъ большіе табуны лошадей и барановъ и во время Уильскихъ ярмарокъ ведетъ торговлю скотомъ minimum на десять тысячь. По его вліянію на киргизъ, онъ въ большемъ почетѣ въ Оренбургѣ.
Киргизы такъ стали привыкать къ хлѣбу, что въ нѣкоторыхъ аулахъ на удобныхъ земляхъ (а ихъ къ несчастно очень мало) заводятъ пашни, гдѣ засѣваютъ просо. Многіе стали косить на зиму. сѣно.
По моему мнѣнію, постройка въ степи укрѣпленій въ стратегическомъ отношеніи, съ цѣлію умиротворенія хищничества и сближенія съ киргизами, не на столько благотворна, на сколько заводимая съ ними торговля и ярмарки. Это болѣе смягчаетъ нравы, дѣлаетъ ихъ осѣдлыми и за доставленіемъ имъ очевидной выгоды, пріучаетъ ихъ къ порядку и повиновенію.
V.
Новый двухъ-недѣльный походъ.
[править]Ровно мѣсяцъ и пять дней отрядъ долженъ былъ оставаться въ Уильскомъ укрѣпленіи. Разлитіе рѣкъ и прекращеніе сообщеній мѣшали дальнѣйшему нашему выступленію.
По маршруту, выданному штабомъ, къ намъ должны были присоединиться въ укрѣпленіи: взводъ оренбургской казачей батареи при восьми орудіяхъ и сотня уральскихъ казаковъ. Артиллерію мы нашли на мѣстѣ, а сотня прибыла къ намъ 27-го марта наканунѣ Пасхи.
Я оставался совершенно безъ дѣла, потому что согласно данной мнѣ инструкціи долженъ былъ всѣ свои припасы сдать въ Уильскій складъ; при выступленіи же на Эмбу, въ мое распоряженіе даны были какъ Уильскій, такъ Калмыковскій и Гурьевскій магазины, откуда я могъ забирать все необходимое для отряда.
Отрядъ во избѣжаніе тѣсноты расположился лагеремъ подъ самымъ укрѣпленіемъ; я же, какъ все еще было довольно холодно и чувствуя себя послѣ провалу въ рѣкѣ Шилѣ не совсѣмъ хорошо, оставался въ своемъ казаматѣ.
Казаматъ этотъ состоялъ изъ двухъ комнатъ безъ потолка, только на балкахъ лежалъ туго-наложенный камышъ; было сыро, грязно — и мнѣ кажется, что въ немъ никогда не были мыты полы, а потому не мудрено, что всевозможныя насѣкомыя наполняли это помѣщеніе. Въ первой комнатѣ находилась вся моя команда, остававшаяся какъ и я безъ дѣла, а во второй помѣщался я.
25 апрѣля получено давно ожидаемое предписаніе немедленно выступить отряду изъ укрѣпленія. Начались сборы, расчеты, суматоха страшная, надо было все окончить въ одинъ день. Для моего транспорта назначено 370 верблюдовъ и 72 пароконныя подводы. Громадныя деньги издержаны на перевозочныя средства для нашей и аральской экспедицій.
Цѣль нашей экспедиціи была заложить новое укрѣпленіе между Эмбой и озеромъ Масше. Мѣсто выбрано еще въ 1870 году. Были слухи, что киргизы въ особенности Адаевцы, имѣютъ намѣреніе намъ препятствовать. Въ укрѣпленіи поговаривали, что насъ ожидаетъ тамъ цѣлое скопище, а потому всѣ мѣры предосторожности были приняты; но въ послѣдствіи оказалось, что это было не болѣе какъ слухи. Киргизы въ этой мѣстности — народъ тихой, мирной и трусливый, ни оружія ни пороху не имѣютъ. Если ихъ не трогать, не разорять безъ причины ихъ аулы, не отбивать стада и не отнимать пастбищъ; то они всегда готовы исполнять волю Правительства и безпрекословно платить положенную на нихъ дань, — и потому не мудрено, что по мѣрѣ нашего движенія всѣ бывшіе на лѣтней кочевкѣ аулы удалялись отъ насъ почти на сто верстъ, бросая удобныя пастбища, только бы не сталкиваться съ отрядомъ; такъ что насъ самихъ приводила въ затрудненіе невозможность находить для себя скотъ.
Кончились сборы, двинулась колонна, пошли прощанія съ укрѣпленіемъ, и проводы не обошлись конечно безъ обычныхъ возліяній. Отправивши транспортъ, я остался для окончательныхъ расчетовъ и долженъ былъ къ вечеру догнать отрядъ.
Исполнивъ все что было нужно и распростившись съ гостепріимнымъ и радушнымъ начальникомъ укрѣпленія, я усѣлся въ свой тарантасъ. На этотъ разъ лошади были хорошія, нанятыя отъ хорунжаго-за-урядъ до самаго озера Масше.
Несмотря на вчерашнюю грозу, была страшная жара. Около полудня солнце пекло немилосердно, на ясномъ небѣ ни тучки, ни облачка. Бѣловатый туманъ разстилался въ воздухѣ и стушевывалъ всѣ окружавшіе предметы. Красные цвѣточки въ видѣ тюльпановъ, которыми я такъ любовался и собиралъ въ укрѣпленіи, всѣ исчезли, сгорѣли. Одна только полынь своимъ сильнымъ, непріятнымъ запахомъ раздражала нервы. Подулъ урывками чуть замѣтный вѣтерокъ, душно… чувствуется разслабленіе и апатія. Вспотѣвшія лошади подвигаются медленно и слегка похрапываютъ.
Долго мы ѣхали такимъ образомъ, уже совсѣмъ стемнѣло, наконецъ въ воздухѣ повѣяло сыростью. Издалека послышался лай собакъ, вѣроятно изъ лагеря, замелькали огоньки среди пустыни. Слава Богу, живое мѣсто.
Было поздно, когда я добрался до стоянки, на озерѣ Танды-Куль; отыскавъ приготовленную мнѣ юламейку, я бросился на свою кровать и заснулъ богатырскимъ сномъ.
На другой день намъ по маршруту назначена была дневка потому, что вода въ озерѣ Танды-Куль была хоть немного и солоновата, но довольно сносная на вкусъ. Козаки — одни раннимъ утромъ принялись рыбачить и наловили сазановъ и судаковъ, а другіе отправились стрѣлять куропатокъ и дикихъ гусей; солдаты приготовлялись къ завтраку. Они выкопали въ землѣ ямки, развели въ нихъ изъ набросаннаго навоза огонь. Поперегъ каждой ямки положили палки; на этихъ палкахъ висѣлъ гдѣ кипучій котелокъ, гдѣ мѣдный чайникъ съ засыпаннымъ чаемъ.
Надо сказать, что на довольствіе солдатъ было обращено высшимъ начальствомъ большое вниманіе: увеличены приварочныя деньги до 5 копѣекъ въ сутки, назначенъ чай и сахаръ, который выдавался на недѣлю для каждыхъ десяти человѣкъ особо, въ назначенной пропорціи.
Лагерь расположился довольно живописно: на одной сторонѣ разставлены были юламейки, офицерскія впереди; на противоположной помѣстились чабары съ своими верблюдами, которые бродили кругомъ, отыскивая корму.
Тамъ и сямъ по стели чернѣли большія выгорѣлыя пятна, обозначавшія мѣста, на которыхъ былъ прежде разведенъ огонь.
Чабары ночью зарѣзали себѣ барана и размѣстились полукругомъ у жарко пылавшаго изъ камышу съ кизякомъ костра. Баранъ былъ разрѣзанъ на куски и жарился на нѣсколькихъ вертелахъ, тутъ же приготовленныхъ изъ жердей кибитокъ. Сало отъ баранины, падая на огонь, производило трескъ — и запахъ его разносился по степи.
Чрезъ нѣсколько часовъ картина перемѣнилась, всѣ были заняты: солдаты стирали на озерѣ бѣлье, казаки солили наловленную ими рыбу, а чабары занялись починкою своихъ костюмовъ.
Мнѣ было много дѣла — и я не замѣтилъ какъ наступилъ вечеръ. Тѣнь отъ юламеекъ захватила большую часть поляны, косвенные лучи солнца покрывали все красноватымъ цвѣтомъ. Вода въ озерѣ приняла розовый отливъ и какъ будто покрылась пеленой. Потомъ подулъ прохладный вѣтерокъ, на небѣ кое гдѣ появились прозрачныя тучки, стало темнѣть болѣе и болѣе, заблистали звѣзды. Наступила ночь.
Рано всѣ улеглись спать, чтобы съ разсвѣтомъ выступить дальше. Сдѣлалась тихо… не слышно ни одного звука, только одно озеро Танды-Куль шумѣло какъ-будто отъ колесъ водяной мельницы, да часовые разставленные но цѣпи изрѣдка окликали: кто идетъ?
Мнѣ очень хотѣлось обойти кругомъ всего лагеря, но я вспомнилъ, что не знаю пароля; приказа ко мнѣ сегодня не приносили, и потому я вернулся въ свою юламейку.
Когда занялась заря--и степь, погруженная въ мертвеиность, начала пробуждаться, отрядъ опять потянулся обычнымъ порядкомъ по извилистой и ровной дорогѣ; утренній свѣжій вѣтерокъ поднималъ пыль, мракъ разсѣялся, защебетали жаворонки, и вся даль облилась лучезарнымъ потокомъ свѣта. Тощія киргизскія лошаденки почти безъ шерсти облѣзшей отъ соленой воды — двигались потихоньку. Верблюды, смирное и кроткое животное, на половину лысые съ шаршавыми клочками на груди, растянули колонну на безконечное пространство; ихъ долгія шеи съ глупо надменными и продолговатыми мордами повертывались изъ стороны въ сторону, какъ бы гордясь мохнатымъ хохолкомъ торчавшимъ на головѣ въ видѣ дамскаго шиньона; ихъ хвосты были привязаны, а на горбатыхъ туловищахъ наложено тяжести по 17 пудовъ. Они упрямились, ревѣли; плачъ ихъ вмѣстѣ съ ржаніемъ лошадей, скрипомъ колесъ и говоромъ солдатъ, оглашалъ степь дикою гармоніею. Киргизы чабары, грязные, оборванные, шли какъ-то лѣниво и боязливо оглядывали солдатъ. — Казаки тряслись на своихъ лошадяхъ, поправляя безпрестанно ружье, колотившее ихъ въ спину, и для развлеченія постегивали нагайками верблюдовъ.
Дальше и дальше, все одно и то же, иногда отрядъ прокладывалъ путь цѣликомъ по степи, по кочковатымъ и солонцоватымъ плѣшинкамъ, мѣстами зеленѣла пахучая полынь и торчалъ жесткій ковыль. Колеса тяжело скользили по травѣ и часто вязли въ пескѣ. Изрѣдка разнообразили путь — или оврагъ, или высохшее соленое озеро. Чаще всего попадались обширныя киргизскія кладбища, называемыя «мулла», на которыхъ узкіе камни съ чалмами и фесками, исписанные стихами корана, торчали въ разныя стороны какъ разшатавшійся частоколъ; нѣкоторые изъ нихъ вросли уже въ землю, другіе разсыпались. Ничего мало-мальски привлекательнаго не бросалось въ глаза. По моему, рѣдко что можетъ быть безотраднѣе степи, особенно въ разгарѣ лѣта, когда она желтою и сухою могильною скатертью разстилается на безконечное пространство, обезлюденная, заброшенная и часто верстъ на сто безъ воды.
Меня удивляло, что не смотря на то, что до Уильскаго укрѣпленія было много ауловъ, я нигдѣ не встрѣчалъ ни одной мечети. Тамъ муллы совершаютъ свои обряды подъ открытымъ небомъ, на ближайшихъ бугоркахъ; обращаясь лицомъ на западъ[4] и проведя по лицу руками, они затыкаютъ себѣ пальцами уши и звонкимъ дребезжащимъ гнусливымъ голосомъ призываютъ къ намазу. — Женщины, какъ я слышалъ, не допускаются къ общимъ съ мущинами моленіямъ.
Я нашелъ, что киргизы по своей бѣдности народъ очень жалкій, — и хотя они сильны и проворны; но какъ все занятіе ихъ состоитъ только въ скотоводствѣ, то при частыхъ падежахъ скота, они лишаются послѣдняго достоянія и остаются безъ всякихъ средствъ къ жизни.
Кибитки, въ которыхъ они живутъ, тѣсны, грязны; въ нихъ холодно и какъ-то сиротливо. Хотя и постоянно поддерживаютъ въ нихъ огонь, но ѣдкій дымъ отъ кизяка и сдѣланное въ верху отверстіе не можетъ доставить удобства и большаго тепла.
Лица киргизъ — татарско-монгольскаго типа, ростъ средній и ниже средняго, сложеніе слабое, умственное развитіе тупо. Не смотря на это, если оказывается случай, они охотно учатся. — Мнѣ кажется, что они доступны цивилизаціи, только надо умѣть съ ними обращаться. — Въ укрѣпленіи ходили ко мнѣ два киргиза съ дичью и часто просили бумаги; они оба учились писать по русски — и хотя у нихъ еще выходили каракули, которыя я поправлялъ, но они понимали все ими написанное.
Одежда ихъ, какъ у мужчинъ, такъ и женщинъ, не затѣйлива. У первыхъ два стеганыхъ халата, чембары или панталоны изъ кожи, рубашка изъ грубой бязи, все это носится до разрушенія; на головѣ зимой малахай изъ верблюжьяго сукна, лѣтомъ завязанный платокъ, сапоги изъ толстой кожи съ высокими желѣзными или мѣдными каблуками. У женщинъ костюмъ мало разнится отъ мужчинъ; тѣ же сапоги и халаты иногда полушелковые, ситцевые штаны, голова окутана двумя большими кусками бумажнаго полотна; одинъ закрываетъ плечи, грудь и спину, а другой навертывается на головѣ въ видѣ ведра. — Надо къ этому прибавить, что всѣ вообще киргизы ужасно нечистоплотны; имъ не слѣдуетъ позволять подходить близко, отъ нихъ такъ и сыпятся разныя насѣкомыя.
Передвиженіе на кочевки совершается у нихъ очень просто: впереди ѣдутъ мущины верхами, женщины идутъ пѣшкомъ возлѣ вьючныхъ лошадей съ перекинутыми черезъ сѣдло плетенками, въ которыхъ торчатъ маленькіе дѣти; сзади слѣдуютъ вьюки съ домашнимъ скарбомъ и разобранными кибитками, положенными на верблюдахъ. Табуны и стада гонятъ поодаль, вокругъ нихъ движется конная цбпь, сопровождаемая стаей злыхъ волкообразныхъ собакъ.
Къ тремъ часамъ мы добрались до рѣки Сагизъ, переправа была довольно затруднительна, рѣка еще послѣ разлива мало усохла, мы перебрались благополучно и расположились на другой сторонѣ обыкновеннымъ порядкомъ.
День за день тянулся нашъ отрядъ; мы подвигались все далѣе и далѣе, останавливаясь на назначенныхъ по маршруту мѣстахъ для ночлеговъ и дневокъ и ни гдѣ не встрѣчая ни души; хотя бы для разнообразія поймали какихъ нибудь лазутчиковъ; но и тѣхъ не оказывалось — и такимъ образомъ мы прошли болѣе двухъ сотъ верстъ.
Все время жара была невыносимая, комары и мошки стали кусать безъ милосердія, а на лошадей и верблюдовъ напали мухи и слѣпни. — По дорогѣ сновали изъ стороны въ сторону зеленыя ящерицы, прямо подъ копыта лошадей. — Страшная скука… нить нечего, вода вездѣ отвратительная; мяса достать негдѣ, я его не пробовалъ уже нѣсколько дней. Всѣ забранные съ собой припасы вышли; одинъ только чай, который я пилъ нѣсколько разъ въ день съ солдатскими сухарями, поддерживалъ мое существованіе; еслибы не онъ, то не знаю чтобы со мной было, чай благодѣяніе для степи. Солдатамъ варили кашицу съ соленой бараниной на обѣдъ и на ужинъ, они уже привыкли.
Мы дѣлали привалъ на Тась Кійчу, гдѣ къ намъ долженъ былъ присоединиться Главный Начальникъ Экспедиціи съ сотнею казаковъ; но потомъ, за измѣненіемъ маршрута, онъ отправился прямо на Эмбу и ожидалъ нашего прибытія. — Вотъ миновали горько-соленое озеро Ромбоякты, гдѣ оставались совсѣмъ безъ воды, добрались до озера Бартадаклы (тоже соленаго) и остались дневать Николинъ день. Тутъ мы нашли еще невысохшіе колодцы съ прѣсною водою и хотя грязною, но и той были чрезвычайно рады.
Солдаты чистились, приготовляясь на смотръ главнаго начальника; киргизы чабары весело болтали, радуясь окончанію пути; казаки пѣли пѣсни по случаю имянинъ сотеннаго командира; только я одинъ хандрилъ, потому что отъ жары и непривычныхъ лишеній разхворался не на шутку.
Еще двадцать верстъ — и конецъ нашему странствованію.
VI.
Два мѣсяца на Эмбѣ.
[править]Мы оставили озеро Бартадаклы рано, чтобы до полудня быть на мѣстѣ; солдаты, отдохнувши полтора дня, шли бодро, лошади и верблюды были сыты — и потому мы довольно скоро увидѣли ожидаемое озеро Масше близь Эмбы. Оно казалось близко, какъ бы подъ рукою, между тѣмъ какъ до него оставалось еще верстъ десять по прямой линіи.
Болѣе двухъ часовъ пробирались до озера но болотистой мѣстности, миновали большое кладбище въ видѣ какихъ-то разрушенныхъ мечетей, казавшихся издали громадными зданіями. Я сначала предполагалъ, что это и есть ново-заложенное укрѣпленіе, но потомъ, когда подъѣхалъ ближе, замѣтилъ свою ошибку: никакого укрѣпленія не было, да и быть не могло, потому что инженеры и матеріалы явились чрезъ два мѣсяца послѣ нашего прибытія — и только 11-го іюля была назначена закладка.
Все что представилось моему взору, это было небольшое пространство заросшее сорною травою, на которомъ разставлено было въ линію до двадцати юламеекъ; около нихъ суетились казаки въ бѣлыхъ фуражкахъ. Направо большое озеро, на лѣво невысокіе обрывистые берега мутной Эмбы, уже довольно повысохшей. Съ боку на очищенной площадкѣ стоялъ маленькій деревянный домикъ, привезенный изъ Гурьева городка; къ нему вела протоптанная дорожка. Это было жилище главнаго начальника. За тѣмъ болѣе ничего показывалось. Я разочаровался; столько ожиданій найдти что нибудь необыкновенное — и вдругъ увы!.. то же самое, что нѣсколько разъ встрѣчалось ко время похода.
Начальникъ нижне-эмбенскаго отряда, онъ же и начальникъ Гурьевскаго уѣзда, былъ морякъ, съ теплымъ сердцемъ и стремленіемъ ко всему хорошему, настоящій джентльменъ. Киргизы его любятъ и вмѣстѣ съ тѣмъ боятся; съ прибытіемъ его на Эмбу, явилось съ кочевки два аула. При немъ состояли двѣ личности чрезвычайно симпатичныя; со стороны всѣхъ ихъ, я нашелъ содѣйствіе въ моихъ начинаніяхъ и участіе во время моей болѣзни. У меня появился хлѣбъ, мясо, а потомъ кумысъ.
Мѣсто, выбранное между Эмбой и озеромъ Масше, для новаго укрѣпленія находится въ Гурьевскомъ уѣздѣ, отъ города Гурьева въ 260 верстахъ, Уильскаго укрѣпленія 242 и Оренбурга 575. Земля очень дурна, все солонецъ, кругомъ болото; сѣнокосы въ двадцати верстахъ плохіе, камышу очень мало. Вода въ Эмбѣ до іюня мѣсяца прѣсная, немного мутна, но пить можно. На дальнѣйшее время солдаты начали рыть колодцы — и несмотря на то, что перерыли много, все-таки добились того, что нашлись два колодца съ хорошею прѣсною водою. Терпѣніе солдата все преодолѣваетъ. Въ озерѣ Масше вода совсѣмъ соленая, есть въ немъ и рыба, только ее нельзя употреблять въ пищу. Въ Эмбѣ казаки сначала ловили судаковъ и карасей; но въ іюнѣ мѣсяцѣ и тамъ вся рыба пропала, а въ водѣ показались какіе-то преотвратительныя инфузоріи. Дичи въ этомъ мѣстѣ мало; но далѣе много, болѣе всего куропатокъ и дикихъ гусей.
Съ прибытіемъ нашимъ оживился пустынный уголокъ, явились маркитанты, кабаки — сначала одинъ, потомъ другой, а во время моего отъѣзда ихъ было четыре.
Для каждой отдѣльной части назначено было мѣсто и поставлены знаки. Я принялся за дѣло и увлекъ другихъ; закипѣла работа, каждый старался превзойдти другаго, сгладились неровности… и хотя ни у кого, кромѣ четырехъ лопатъ и топоровъ, никакихъ инструментовъ не было, но мы все-таки перебивались кое-какъ. Недостатокъ чувствовался во всемъ, начиная съ гвоздя до полочки; ничего что было нужно и что мы надѣялись найдти на мѣстѣ вмѣстѣ съ инженерами — не было; а между тѣмъ я для интендантскаго склада успѣлъ вырыть для спирту подвалъ, поставилъ громадные бунты, устроилъ будку для часоваго, сдѣлалъ вѣсы на столбахъ изъ кулей овса, обвелъ все валомъ съ рѣшеткой изъ камыша и выкинулъ красный флагъ.
Чтобы лучше и скорѣе устроить все это, я нанималъ солдатъ на работы на собственный свой счетъ, болѣе по праздникамъ, и платилъ имъ табакомъ, мыломъ и сушками.
Мое намѣреніе было читать солдатамъ по воскреснымъ днямъ Евангеліе, но на заведенную мною объ этомъ переписку, до отъѣзда не получилъ отвѣта.
По неимѣнію овощей, а также погребовъ для храненія мяса, пища у солдатъ и здѣсь была незавидная: кашица съ безчисленнымъ множествомъ перцу, два раза въ недѣлю каша съ бараньимъ саломъ — вотъ и все, что было при мнѣ безъ перемѣны въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ; спирту по случаю жаровъ не полагалось, а вмѣсто него увеличена была порція чаю. Отъ такой однообразной и не совсѣмъ питательной пищи больныхъ было не мало.
Присланная изъ Оренбурга гороховая колбаса отъ жару начала портиться — и никому изъ насъ не понравилась; бульонная каша не дурна, только надо бы поменьше чесноку и болѣе толочь сушеное мясо; лучше всего оказались консервы изъ сушеной капусты, которые я и передалъ въ лазаретъ. — Всего этого было прислано на первый разъ такъ мало, что если раздѣлить на всѣхъ, то не хватило бы и на одинъ день; да и не мудрено, одинъ провозъ отъ Оренбурга чего стоитъ.
Все время, что я пробылъ на Эмбѣ до послѣдняго дня, не было дождя, жара доходила до 45-ти градусовъ; нѣкоторые изъ насъ вырыли землянки и прятались въ нихъ днемъ отъ солнца. Купаться было трудно, въ Эмбѣ воды мало, высохла; въ озерѣ опасно. Ночью особенно подъ пологомъ, хотя и кисейнымъ, душно, только къ разсвѣту дѣлалось немного свѣжѣе.
Главный бичъ нашъ были: мошки, комары, слѣпни и всевозможныя летучія гадины, въ особенности подъ вечеръ. У меня шея, ноги и руки были искусаны до крови, въ струпьяхъ.
Я поселился около озера подлѣ склада, разширилъ свою юламейку, сдѣлалъ кругомъ балконъ изъ купленнаго у солдатъ холста, разставилъ походную мебель, повѣсилъ образъ, зажегъ лампаду — и хотя въ моемъ гнѣздышкѣ было уютно и весело, но за то такъ жарко и душно какъ въ банѣ, даже стоявшіе на столѣ спермацетовыя свѣчи гнулись и падали. — Впослѣдствіи еще стали являться ко мнѣ изъ озера большія змѣи — и одна уже залѣзла подъ кровать, къ счастію я скоро замѣтилъ и велѣлъ убить ее; ящерицы же постоянно такъ и шмыгали у меня подъ ногами.
Самыя многочисленныя и вредныя животныя — это фаланги, змѣи и зеленые пауки каракурты. Укушеніе фаланги очень опасно, да и рана отъ паука не скоро заживаетъ.
Не смотря на невыносимый жаръ и всѣ описываемыя мною неудобства и лишенія, къ намъ на Эмбу явились барыни, провести лѣто съ мужьями. Не знаю на сколько, имъ было пріятію и полезно пребываніе въ такой трущобѣ; но какъ они уроженки степи, то для нихъ всѣ лишенія ни почемъ.
Впрочемъ это доказываетъ, какъ спокойны и мирны киргизы, если барыни рѣшаются безъ страха отправляться на то мѣсто, куда мы веземъ для безопасности орудія и tutti quanti.
VII.
Отъѣздъ.
[править]Съ 10-го Мая но 10-е Іюля, ровно два мѣсяца я былъ мученикомъ на Эмбѣ; мнѣ казалось, что должно быть я совершилъ какое нибудь уголовное преступленіе и меня послали за наказаніе.
Когда я окончилъ возложенное на меня порученіе, то спѣшилъ скорѣе покинуть и Эмбу и озеро Масше. Мигомъ собрался, распрощался со всѣмъ отрядомъ и 10-го Іюля чуть свѣтъ выѣхалъ обратно, благословляя судьбу, что вырвался изъ изгнанія и остался цѣлъ и невредимъ; къ тому же ночью шелъ дождь, освѣжило воздухъ, пыли не было — и я усѣлся въ свой тарантасъ, счастливый и довольный.
Подъѣзжая къ Большой-Хабдѣ, я задумался о томъ, какъ киргизы прокладываютъ дорогу цѣликомъ по степи и никогда не ошибаются въ направленіи; видно ихъ зоркіе глаза узнаютъ путь по теченію рѣки, вѣтру, оврагамъ, или по тѣни солнца и расположенію звѣздъ. Думы мои были прерваны издалека раздававшимся по степи непонятнымъ шумомъ; шумъ этотъ часъ отъ часу дѣлался слышнѣе, какъ будто что нибудь съ грохотомъ катилось къ моему тарантасу. Скоро все загудѣло, рванулъ страшный вѣтеръ, обдало холодомъ, вся степь завыла, застонала, закрутился песокъ и съ необыкновенной быстротой заметался и сталъ забираться повсюду. Наконецъ блеснула ослѣпительная молнія, грянулъ громъ и дождь полился сначала большими каплями, а потомъ стремительными потоками. Какъ я ни закрывался кошмой, все таки мнѣ порядочно досталось; но я уже обтерпѣлся въ пять мѣсяцевъ, привыкъ ко всему — и ни о чемъ болѣе не думалъ, какъ скорѣе добраться до Оренбурга.
Мачулинъ.