Эпизодъ изъ жизни министра
[править]Хроникёръ англійской жизни, по преимуществу, Антони Троллопъ, въ многочисленныхъ своихъ романахъ, создалъ своего рода «эпосъ» англійскаго общества. Посвященные описанію жизни нѣсколькихъ классовъ этого общества, они находятся во взаимной связи не только по общей мысли, но по отношеніямъ между выведенными въ нихъ типами. Между ними нѣтъ почти ни одного, которое нельзя было бы поставить въ связь съ любымъ изъ остальныхъ; два лица, хотя бы взятые одно изъ перваго романа Троллопа, а другое — изъ послѣдняго, непремѣнно окажутся «знакомыми знакомыхъ». У Троллопа есть цѣлый свой міръ, какъ у Бальзака.
И вотъ, въ ряду его героевъ, одно изъ виднѣйшихъ мѣстъ занимаетъ Плантадженетъ Поллизеръ, впослѣдствіи, по смерти дяди — герцогъ Омніумъ. Въ однихъ романахъ онъ является лично, въ нѣкоторыхъ другихъ упоминается. Слѣдившіе за романами Троллопа, по мѣрѣ ихъ появленія, издавна сжились, съ этимъ типомъ сухого, но въ высшей степени добросовѣстнаго, гордаго, но нѣсколько застѣнчиваго и слишкомъ чувствительнаго аристократа. Знакомство съ нимъ весьма наглядно уясняетъ, сколько ума, трудолюбія и всеобщаго уваженія — не говоря уже о богатствѣ — нужно, чтобы сдѣлаться министромъ въ Англіи. Герои Троллопа и героини его всѣ — необыкновенно живы; это почти виданные нами люди, наши знакомые. Плантадженета Долливера читатели помнятъ еще съ того времени, когда онъ былъ простой «мистеръ», хотя и племянникъ богатѣйшаго лорда — циническаго герцога Омніума; помнятъ, какъ онъ сдѣлался канцлеромъ казначейства, какъ онъ страшно работалъ въ то время и какъ былъ доволенъ, вѣря въ свою полезность; какъ онъ сдѣлался герцогомъ, и какъ положеніе герцогини Омніумъ пристало въ его женѣ, леди Гленкорѣ Поллизеръ, женщинѣ довольно фантастичной и неугомонной, но блестящей по своему уму, связямъ и отчасти — красотѣ.
Теперь оказывается, что передъ герцогомъ Омніумъ открылось еще болѣе широкое поле для дѣятельности: онъ былъ сдѣланъ первымъ министромъ. Если читателямъ угодно, они прослѣдятъ съ нами, какъ это отразилось на внутреннемъ настроеніи и личныхъ вкусахъ выводимаго авторомъ государственнаго человѣка.
Но — одна оговорка, прежде чѣмъ начнемъ. Въ прежнихъ нашихъ очеркахъ[1] англійской общественной жизни по романамъ Троллопа, мы замѣчали, что этотъ авторъ, захватывая живьемъ современность, дѣйствительность, совершенно точенъ только въ отношеніи нравовъ, условій, пріемовъ, общественныхъ положеній; но относительно отдѣльныхъ лицъ не только предоставляетъ себѣ полную свободу компоновки, но и намѣренно вставляетъ въ свои рисунки такія черты, которыя дѣлаютъ ихъ неприложимыми въ частности ни къ кому изъ политическихъ дѣятелей, дѣйствительно живущихъ. Въ картинахъ Троллопа — «виды» и сцены изъ общественной жизни безусловно вѣрны; они просто срисованы съ натуры; но лица нѣсколько измѣнены, такъ — чтобы ихъ нельзя было узнать. Блондинъ сдѣланъ брюнетомъ, холостой — женатымъ, портретъ изъ партіи тори нарочно носить одежду вига. Всѣ черты чисто-личныя, а потому случайныя, у него болѣе или менѣе произвольны. Даже факты измѣнены, но фотографически вѣрно изображены условія жизни.
Поэтому общественныя картины Троллопа — прямая противоположность пресловутымъ «политическимъ» романамъ нѣмецкаго писателя Самарова. У того — напротивъ — все дѣло въ портретахъ; Бисмаркъ, Наполеонъ, Мольтке у него ничего не сдѣлаютъ и не скажутъ, отъ чего не вѣяло бы сильнымъ запахомъ именно Бисмарка, Наполеона или Мольтке, хотя и сомнительно, чтобы эти дѣятели каждую минуту думали только о томъ, какъ бы изобразить самихъ себя, какъ бы остаться вѣрнымъ тѣмъ своимъ типамъ, которые выставлены въ окнахъ всѣхъ торговцевъ канцелярскими принадлежностями въ Берлинѣ и однажды навсегда литературно отчеканены въ «Gartenlaube» и безчисленныхъ альманахахъ. Самая же исторія составлена у Самарова по газетамъ, съ прибавкою разговоровъ между Бисмаркомъ и императоромъ въ тѣни кабинета. Ничего изъ всей этой фальши и дѣланности нѣтъ у Троллопа. Разсказъ о жизни у него течетъ изъ непосредственнаго, точнаго, крайне-трезваго и немного-юмористическаго наблюденія. Въ рисовкѣ лицъ — совершенный просторъ кисти, который даетъ автору право приводить ихъ самые интимные разговоры, даже излагать ихъ внутреннія ощущенія безъ всякой фальши, такъ какъ о лицахъ вымышленныхъ никто не можетъ спросить: откуда то или другое извѣстно автору? Онъ пользуется всѣми правами беллетриста, и благодаря тому, не только избѣгаетъ фальши, но еще имѣетъ возможность досказывать намъ все о своихъ герояхъ, дѣлать ихъ внутренній міръ совершенно прозрачнымъ для насъ, чего невозможно сдѣлать съ Бисмаркомъ. Поэтому изъ нихъ и выходятъ живыя лица, а не говорящіе условные портреты, какъ у Самарова. Но въ той или другой чертѣ, иногда, мы узнаемъ, чувствуемъ, что находимся въ кругу лицъ въ самомъ дѣлѣ намъ современныхъ и извѣстныхъ, — только переодѣтыхъ.
Такъ, въ разныхъ романахъ Троллопа можно подмѣтить, что въ м-рѣ Мильдмеѣ есть нѣкоторыя черты положенія графа Росселя, въ м-рѣ Добени — нѣкоторыя черты Дизраэли, а въ м-рѣ Грешэмѣ — Гладстона. Но это все-таки — не портреты. Положимъ, относительно самого Плантадженета Поллизера поставлена слѣдующая задача: данъ человѣкъ еще молодой (для министра), который нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ канцлеромъ казначейства, а недавно былъ первымъ министромъ; дано, что этотъ человѣкъ носить титулъ герцога и очень богатъ; что у него очаровательная жена, рожденная лэди, и потому сохранившая свой титулъ въ замужствѣ за простымъ мистеромъ; дано, что она — изъ дома не менѣе богатаго, чѣмъ ея мужъ; наконецъ, дано, что этотъ человѣкъ принадлежитъ къ наслѣдственно-вигской фамиліи и сидитъ въ парламентѣ на тѣхъ скамьяхъ, министерства или оппозиціи, гдѣ въ данное время возсѣдаютъ либералы. Затѣмъ требуется составить изъ этихъ элементовъ уравненіе и вывестъ х, то-есть опредѣленное, извѣстное намъ всѣмъ имя. Въ результатѣ непремѣнно получится х = о или = А/о, потому что въ самые опредѣлительные элементы о входилъ множителемъ; итогъ о — произвольныя личныя черты, нарочно взятыя авторомъ. По нѣкоторымъ даннымъ, мы можемъ воображать себѣ, что въ герцогѣ Омніумѣ есть черты маркиза Гартингтона, нынѣшняго leader’а либераловъ; но онъ канцлеромъ казначейства не былъ, и будетъ ли когда первымъ министромъ — неизвѣстно. Можемъ воображать себѣ, что въ герцогѣ Омніумѣ есть черты маркиза Солсбёри или графа Дёрби, хотя портретъ былъ бы совершенно не похожъ на перваго ни по карьерѣ, ни по женитьбѣ, а на второго — по направленію его дѣятельности, не касавшейея финансовъ; наконецъ, оба эти нобльмена — тори, а не виги. Нѣчто взято у одного, нѣчто у другого, у третьяго, многое совершенно произвольно, но тѣмъ не менѣе живо и вѣрно главное — картина общественной жизни.
— Чѣмъ же они васъ теперь сдѣлаютъ? — спросила герцога жена его, лэди Гленкора. Въ тонѣ ея была насмѣшка, и онъ это сознавалъ; онъ зналъ, что она смѣется надъ «педантизмомъ», въ силу котораго онъ готовъ былъ принять меньше того, начто имѣлъ право въ ея глазахъ, какъ герцогъ Омніумъ. Она какъ будто спрашивала, не удовольствуется ли онъ ролью помощника статсъ-секретаря. На такіе попреки, въ формѣ ироническихъ вопросовъ, онъ обыкновенно улыбался и потомъ произносилъ два-три слова о чемъ-либо, чтобъ показать, что не сердится. Но теперь на лицѣ его не показалось улыбки; онъ задумчиво молчалъ.
— Сообщили вамъ, что дѣло обойдется и безъ васъ? — воскликнула она почти страстно: — я такъ и знала заранѣе. Людей цѣнятъ другіе не выше, чѣмъ они сами думаютъ о себѣ.
— Я былъ бы радъ, если бы было такъ, — произнесъ онъ: — я бы крѣпче уснулъ сегодня.
При этихъ словахъ, она быстро вскочила со стула.
— Плантадженетъ! Скажите же, что такое?
— Пора, я никогда не сердился на ваши шутки, но теперь мнѣ нужно ваше сочувствіе.
— Если вы хотите сдѣлать что-нибудь, въ самомъ дѣлѣ, — то-есть въ самомъ дѣлѣ, то я готова вамъ сочувствовать. О, отъ души готова!
— Я получилъ повелѣніе ея величества явиться въ Виндзоръ; чрезъ полчаса долженъ ѣхать.
— Васъ назначаютъ первымъ министромъ! — воскликнула она, раскрывъ руки и бросаясь къ нему на грудь. — О, Плантадженетъ, — если только я могу чѣмъ-нибудь помочь вамъ, я стану трудиться какъ раба.
— Погодите, Кора. Я еще не знаю пока, что будетъ. Знаю навѣрное одно: если бы не было трусостью уклониться отъ этой задачи, я, конечно, уклонился бы.
— О, нѣтъ! Да это и было бы трусостью, безъ сомнѣнія, — сказала герцогиня, которой было все-равно, какое бы чувство ни связывало его, лишь бы связывало. — Вы обязаны ухватиться за это крѣпко теперь, — прибавила она, сжимая сама пальцы въ кулакъ.
— Изъ личнаго честолюбія я и однимъ пальцемъ не ухвачусь, — возразилъ герцогъ. — Быть можетъ, что я въ самомъ дѣлѣ обязанъ попытаться; а быть можетъ и то, что предпріятіе мнѣ не удастся, и это будетъ для меня очень горько. Но если мнѣ укажутъ возможность такой попытки, я ее сдѣлаю. Герцогъ Сентъ-Бонге будетъ здѣсь вечеромъ. Пусть мнѣ оставятъ обѣдъ, хотя не знаю, когда буду въ состояніи обѣдать. — Съ этими словами онъ вышелъ.
Дѣло въ томъ, что наступило такое время, когда политическія дѣла завязались въ одинъ изъ тѣхъ отчаянныхъ узловъ, которыхъ иногда не въ состояніи распутать мудрость даже семидесятилѣтнихъ государственныхъ мужей. Въ палатѣ общинъ не оказывалось, такъ сказать, большинства ни на той сторонѣ, ни на этой. Умы ея членовъ такъ разошлись, что, по самому вѣрному разсчету, могло предвидѣться большинство въ около десятка голосовъ противъ всякаго министерства, каково бы оно ни было. Такое большинство несомнѣнно оказалось бы противъ любого изъ двухъ наиболѣе испытанныхъ, но мало внушавшихъ довѣрія въ ту минуту, первыхъ министровъ: г. Грешэма и г. Добени. Г. Добени еще сохранялъ должность перваго министра, хотя дважды подавалъ въ отставку. Г. Грешэмъ дважды былъ призванъ въ Виндзоръ, и въ первый разъ взялся, а во второй отказался составить новый кабинетъ. Тогда г. Добени попробовалъ двѣ-три комбинаціи, но безуспѣшно, и не зналъ что далѣе дѣлать. Правда, внѣшняя власть была еще въ рукахъ; онъ мотъ назначать епископовъ, жаловать пэровъ и раздавать ленты. Но онъ не могъ провесть закона и оставался министромъ только вопреки своимъ желаніямъ.
Вотъ, при такихъ-то обстоятельствахъ г. Грешэмъ и посовѣтовалъ королевѣ послать за герцогомъ, а ему сказалъ, что онъ обязанъ вывести страну изъ затрудненія. Между тѣмъ, какъ же отразилось въ умѣ герцогини извѣстіе, весьма впрочемъ еще нерѣшительное, переданное ей мужемъ. Только-что онъ вышелъ, какъ она послала записку къ своей пріятельницѣ, г-жѣ Финнъ, съ просьбой пріѣхать немедленно, такъ какъ сама герцогиня не въ состояніи ѣхать. Г-жа Финнъ тотчасъ же явилась.
— Ну, душа моя, какъ вы полагаете, окончательно ли рѣшено дѣло? — обратилась къ ней герцогиня.
— Герцогъ назначается первымъ министромъ? — спросила та.
— Какимъ образомъ вы могли догадаться?
— Потому что ничто иное не могло бы привесть васъ въ такое возбужденное состояніе. Сверхъ того, у нихъ доселѣ были все тѣ же два, неизмѣнные старые актера; не тотъ, такъ другой. Пора взять свѣжаго человѣка, а въ такомъ случаѣ, кого же взять какъ не герцога?
— Онъ такъ упорно держался позади всѣхъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ перешелъ въ верхнюю палату, что я, признаюсь, была теперь очень удивлена.
— И обрадовались?
— О, да. Вамъ я все могу сказать. Да, я рада, что онъ будетъ первымъ министромъ, хотя для меня это будетъ тяжелой обузой.
— Какъ такъ?
— Съ нимъ такъ трудно; онъ несговорчивъ. Я разумѣю не политику, конечно. Натурально, это должно быть нѣчто въ родѣ смѣси, но мнѣ все равно, какая бы краска въ этой смѣси ни преобладала: радикальная или консервативная. Вѣдь страна, все равно, живетъ сама, худо ли, хорошо ли. Не все ли равно, какіе законы проходятъ? Но между нами, въ нашей средѣ, далеко не все равно, кто получаетъ подвязку и должности лордовъ-лейтенантовъ графствъ, кого жалуютъ въ бароны и въ графы, и чьи имена стоятъ во главѣ всего.
— На такое воззрѣніе — замѣтила г-жа Финнъ, — герцогъ всегда окажется несговорчивъ.
— Всегда — это еще вопросъ. Сперва принципы, конечно, но вѣдь и власть что-нибудь значитъ. Уважите мнѣ такого перваго министра, которому бы надоѣла власть. Вѣдь я не требую, чтобы онъ продалъ свое отечество Германіи или превратилъ Англію въ американскую республику для того собственно, чтобы купить себѣ безсмѣнность. Но я хочу и надѣюсь настоять на томъ, чтобы, взявъ поводья въ руку и почувствовавъ ихъ въ ней, онъ не упускалъ ихъ. Мы должны сдѣлать такъ, чтобы онъ убѣдился, что самое существованіе страны зависитъ отъ прочности его на мѣстѣ.
— Не думаю, чтобы это удалось; онъ вѣритъ только въ то, къ чему издавна привыкъ или въ то, что вывелъ самъ личными размышленіями.
— Ну, вы всегда поете ему хвалы. Г. Финнъ, конечно, тоже войдетъ въ кабинетъ. Вы будете довольны?
— Совсѣмъ нѣтъ. Его тогда въ домѣ не будетъ видно. Но пусть дѣлаетъ, какъ самъ хочетъ.
— То-то думать теперь есть о чемъ. Если это рѣшится…
— А развѣ еще не рѣшено?
— Вѣдь онъ еще въ первый разъ вызванъ въ Виндзоръ, а тѣ, другіе, вотъ уже три недѣли летаютъ изъ Лондона въ Виндзоръ и обратно, какъ мячики въ воланѣ. Но если рѣшится… Тогда я хочу имѣть свой собственный маленькій кабинетъ, для моихъ дѣлъ; вы будете министромъ внѣшнихъ сношеній.
— Сдѣлайте меня лучше канцлеромъ казначейства.
— Нѣтъ, это я сама буду. Дѣло въ томъ, что я пущу въ ходъ такіе сверхсмѣтные кредиты, которые напугали бы самыхъ безстрашныхъ, и, конечно, васъ. Министромъ внутреннихъ дѣлъ также буду сама, и оберъ-церемоніймейстеромъ. Знаете, — мнѣ хотѣлось бы спустить внизъ королеву.
— Что съ вами, что вы говорите?
— Не о государственномъ преступленіи. Но мнѣ хотѣлось бы, чтобы Бокингемскій дворецъ отошелъ на задній планъ въ жизни свѣта. Вижу, что вы несовсѣмъ понимаете.
— Это правда.
— Скоро поймете. Заѣзжайте завтра, къ завтраку. Но навѣрно, вся моя корзинка съ хрустальными чудесами будетъ уже въ дребезгахъ.
Этого однако не случилось. Г. Грешэмъ, старый герцогъ Сентъ-Бонге и другіе политическіе друзья убѣдили герцога, что долгъ велитъ ему стать во главѣ коалиціоннаго кабинета, единственно возможнаго. Прежде и выше всего — странѣ нужно правительство. А оно состояться не могло безъ герцога Омніума. Герцогъ покорился. Но въ приведенныхъ двухъ разговорахъ уже ясно опредѣляется все, что имѣетъ произойти далѣе. Герцогъ съ трепетомъ и неувѣренностью въ себѣ принялъ великій постъ; онъ считалъ себя неспособнымъ; въ дѣйствительности же онъ былъ только слишкомъ щекотливъ. Герцогиня предприняла упрочить его на мѣстѣ своимй усиліями. Какихъ обѣдовъ, баловъ, пріемовъ всякаго рода, охотъ и спектаклей, какихъ чудесъ нельзя было вызвать къ жизни, какой обворожительной панорамой нельзя было увлечь и плѣнить навсегда общество, сдѣлавъ въ немъ герцога популярнѣйшимъ изъ всѣхъ когда-либо бывшихъ, на будущее время совершенно необходимымъ первымъ министромъ? Вѣдь соединенные доходы ея и ея мужа были столь громадны, что такой рядъ чудесъ могъ непрерывно тянуться шесть и болѣе лѣтъ, не причинивъ все-таки ущерба наслѣдству ихъ дѣтей. А мало ли могли значить любезность, находчивость, умѣнье всякаго привлечь, собрать вокругъ себя все выдающееся изъ ряда свойства, которыми обладала герцогиня съ полнымъ сознаніемъ, что обладаетъ ими? Для Англіи могло наступить нѣчто въ родѣ продолжительнаго вавилонскаго плѣненія подъ управленіемъ герцога, но плѣненія въ самомъ дѣлѣ плѣнительнаго. Бѣда была только въ томъ, что герцогиня дѣйствовала слишкомъ страстно, а потому не всегда могла дѣйствовать съ разборомъ. На мужѣ ея это отозвалось непріятно очень скоро. Еще не появился оффиціально списокъ новыхъ министровъ, когда она пристала къ нему, чтобы онъ назначилъ ее оберъ-гофмейстериной. Мысль просить милости для жены, и на первыхъ же порахъ, должна была крайне не понравиться такому человѣку. Но эту непріятность легко было устранить: онъ просто отказалъ женѣ.
Раздача должностей вообще тяготила его; домогательства и интриги, неизбѣжныя въ такомъ случаѣ, его возмущали. Онъ однажды крайне удивилъ своего стараго друга герцога Сентъ-Бонге, который половину своей жизни провелъ въ министерствахъ виговъ и давно пріобрѣлъ олимпійское спокойствіе въ государственныхъ дѣлахъ. Старый герцогъ зналъ Плантадженета Долливера за человѣка серьёзнаго, даже сухого и крайне-трезваго въ выраженіяхъ. Вдругъ новый премьеръ, при окончательномъ составленіи списка, выразился, что «желалъ бы вдохновенія съ неба». — Доброй ночи, — говорилъ ему старый герцогъ уходя, — и не думайте слишкомъ много о великости всего этого дѣла. Старинный нашъ премьеръ лордъ Брокъ сказалъ мнѣ разъ, что хорошаго кучера гораздо труднѣе найти, чѣмъ хорошаго министра". Но это замѣчаніе не исправило молодого герцога. Онъ только подумалъ, что лордъ Брокъ былъ въ сущности недостоинъ въ свое время быть премьеромъ Великобританіи, если могъ отпускать подобныя шутки о вещахъ, которыя должны внушать почти благоговѣніе.
Такъ какъ новый кабинетъ имѣлъ характеръ коалиціонный, то нѣкоторые члены торійскаго министерства остались на мѣстахъ, другіе уступили мѣста вигамъ. Это произвело неизбѣжныя неудовольствія въ обоихъ лагеряхъ: неудовольствіе въ тѣхъ, которыхъ просьбы объ отставкѣ были приняты, неудовольствіе въ тѣхъ, которые не попали, согласно своимъ ожиданіямъ, на мѣста, оставшіяся занятыми членами прежняго кабинета. Такъ, лордъ Рамсденъ остался лордомъ-канцлеромъ, а, стало быть, сэръ Грегори Грограмъ, старый и весьма значительный вигъ — судья — не получилъ этого мѣста, на которое онъ разсчитывалъ навѣрное, на которомъ онъ сдѣлался бы пэромъ и послѣ котораго сохранилъ бы на весь остатокъ жизни огромную пенсію. Иные назначенія были противны главѣ новаго кабинета, но должны были состояться въ видѣ уступокъ съ его стороны. Таково особенно было назначеніе сэра Орландо Дроута первымъ лордомъ адмиралтейства; по мнѣнію новаго премьера, это былъ человѣкъ пошлый и несносный. Однако, пришлось его включить и, мало того — поручить ему такъ-называемое руководительство въ палатѣ общинъ, то-есть поручить ему быть въ ней главнымъ органомъ новаго правительства, такъ какъ самъ премьеръ былъ членомъ верхней палаты, а г. Монкъ, новый канцлеръ казначейства, не умѣлъ заставить себя слушать въ палатѣ, не пользовался авторитетомъ оратора.
Когда начались роскошные пріемы и вечера герцогини, то и здѣсь ожидали герцога непріятности. Онъ жалѣлъ не денегъ, конечно, хотя расходы поднялись баснословнымъ образомъ. Но ему докучала вѣчная толпа, и онъ угадывалъ, что въ ней много людей лишнихъ, такихъ людей, которымъ бы не слѣдовало быть въ его домѣ, которымъ онъ бы неохотно подалъ руку; угадывалъ, что они приглашаются, и что передъ ними расточаются любезности и заискиванья — кѣмъ же? — его женою. Онъ понималъ, что она думаетъ этимъ подкупить такихъ людей въ его пользу, въ пользу премьера Великобританіи, который, конечно, не на своемъ мѣстѣ, если его не держитъ сила вещей, если ему могутъ быть полезны подобныя средства. Въ свою очередь, и герцогиня была недовольна мужемъ. Она признавалась своей подругѣ, г-жѣ Финнъ, что трудно все сдѣлать за него ей, герцогинѣ, одной. Онъ, напримѣръ, покажется на своемъ собственномъ балѣ ровно полчаса и изъ нихъ двадцать минутъ проведетъ съ пріятелемъ, вмѣсто того, чтобы подойти къ тому и другому, одного привлечь, другого примирить дружескимъ словомъ; къ женщинамъ онъ и вовсе не подходилъ. — «Вотъ я наговорила съ три короба этому старому хомяку, сэру Орландо Дроуту, — сѣтовала она, — а между тѣмъ, знаю, что почти напрасно; это не замѣнитъ одного дружескаго слова со стороны мужа; одно такое слово, сказанное имъ, сдѣлало бы больше, чѣмъ все мое тараторство. Ну, скажите на милость, кккъ мнѣ одной провесть его благополучно сквозь всѣ затрудненія, если онъ будетъ продолжать такъ?»
Въ политическомъ мірѣ сперва вообще думали, что коалиція продержится не долго. Однако она держалась благополучно. Одно изъ главныхъ ея преимуществъ было — отсутствіе надобности въ ирландскихъ членахъ палаты, безъ которыхъ министерство г. Грешема не могло обходиться. Съ приверженцами Home Rule трудно было имѣть дѣло, такъ какъ за союзъ ихъ надо было дѣлать и имъ уступки, въ видѣ хотя незначительныхъ, но неудобныхъ мѣръ. Коалиція по своей численности не нуждалась въ такомъ союзѣ, и это одно уже давало палатѣ чувство облегченія, такъ что на коалицію стали смотрѣть какъ на нѣчто необходимое, а потому, вѣроятно — прочное. Но съ радикалами дѣло было труднѣе. Сэръ Орландо Дроутъ возражалъ на ихъ философію шутками. Шутки, дѣйствительно, хорошее оружіе, но только тогда, когда министръ вполнѣ увѣренъ въ сонмѣ своихъ приверженцевъ. Первая же стычка съ радикалами выказала, что сэръ Орландо не былъ на высотѣ своей задачи. Но это бы еще ничего, — только облачко. Вдали показывалась однако туча. Пивовары и владѣльцы винокуренныхъ заводовъ давно домогались отмѣны нѣкоторыхъ стѣсненій въ продажѣ напитковъ и уменьшенія патентнаго сбора. Они присылали депутацію изъ своей среды къ разнымъ министерствамъ. Партія пивоваровъ и винокуровъ могущественна. Если сложить капиталы однихъ членовъ любой ихъ депутаціи, то окажется сумма, на которую можно купить половину города Лондона. Но г. Монкъ не включилъ въ свой бюджетъ ни отмѣны, ни уменьшенія патентнаго сбора. Были и въ кабинетѣ такіе члены, которые склонялись въ уступкѣ, тѣмъ болѣе, что пивовары и винокуры были рѣшительно расположены въ пользу новаго кабинета при его образованіи. Но г. Монкъ остался твердъ, и самъ герцогъ не хотѣлъ слышать объ уступкѣ. Тогда впервые прошла по странѣ молва, что министерство слабо по части финансовъ. Это было, во-первыхъ, обидно для главы кабинета, который самъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, былъ канцлеромъ казначейства; во-вторыхъ, это было опасно, такъ какъ если бы кабинетъ оказался вынужденнымъ на уступку пивоварамъ, г. Монкъ, очевидно, не могъ бы остаться министромъ. Въ палатѣ бюджетъ прошелъ благополучно, и поправка, предложенная передъ вторымъ чтеніемъ въ пользу пивоваровъ, была отвергнута. Но общее впечатлѣніе къ концу сессіи было таково, что коалиція нѣсколько ослабла.
По окончаніи сессіи, герцогъ съ семействомъ уѣхалъ въ свой замокъ Гэзромъ-Кэстль. Это былъ огромный, великолѣпный домъ, выстроенный его дядей. Настоящій герцогъ терпѣть не могъ этого громаднаго зданія, построеннаго собственно для цѣлей остентаціи. Онъ гораздо охотнѣе переселился бы въ другое свое имѣніе — Матчингъ, гдѣ домъ былъ уютнѣе, хотя вполнѣ достаточенъ даже для самой пышной жизни. Но герцогиня для приведенія въ исполненіе своихъ плановъ считала необходимымъ продолжать свои великолѣпные пріемы въ такомъ помѣщеніи, какъ Гэзромъ-Кэстль, и уговорила мужа, что если когда жить тамъ, то именно при настоящихъ обстоятельствахъ, — иначе Гэзромъ-Кэстль никогда и не понадобится. Герцогъ согласился, и Омніумы переселились туда. Разумѣется, лэди Гленкора поставила тамъ все вверхъ дномъ. Армія каменьщиковъ, плотниковъ и обойщиковъ вторглась въ замокъ; устроили новую оранжерею, сняли нѣкоторыя внутреннія стѣны, перемѣнили обои, мебель и т. д. Постоянное гостепріимство было разсчитано на сорокъ персонъ. Сорокъ душъ гостей, живущихъ, спящихъ и ѣдящихъ въ замкѣ, не говоря объ ихъ прислугѣ! Гости были раздѣлены на категоріи или очереди, и одна очередь смѣняла другую, согласно числамъ, условленнымъ въ перепискѣ между приглашенными и герцогинею, которая была обременена не только строительной и гофмаршальской частями, но еще огромной перепиской. Главный управляющій жаловался-жаловался ей на расходы, наконецъ долженъ былъ докладывать герцогу, такъ какъ наличныхъ суммъ, регулярно поступавшихъ на хозяйство, конечно, не хватало. Герцогъ задумался, но только на нѣсколько минутъ. Жена принесла ему приданое, равное его собственнымъ средствамъ, и онъ не счелъ ни справедливымъ, ни сообразнымъ съ его привязанностью къ женѣ лишать ее средствъ на удовольствія. Въ разговорахъ съ нею, онъ протестовалъ только противъ того значенія, какое она придавала всему этому. Подобныя средства онъ считалъ, разумѣется, не серьёзными, но главное — несоотвѣтствующими ихъ личному достоинству. Однажды, въ подобномъ разговорѣ съ женой, онъ даже назвалъ это «вульгарностью», чѣмъ привелъ ее въ негодованіе.
Неудовольствіе его усилилось, когда онъ получилъ отъ издателя пошлаго, хотя ядовитаго листва «Народное Знамя», г. Слайда, письмо съ предложеніемъ поручить ему, Слайду, репортерство о «великолѣпныхъ празднествахъ, предназначенныхъ къ умноженію вполнѣ заслуженной имъ, премьеромъ, популярности», и съ выраженіемъ надежды, что ему, Слайду, будетъ прислано съ этой цѣлью приглашеніе въ Гэзромъ-Кэстль. Онъ показалъ это письмо своему старому другу, герцогу Сентъ-Бонге. Тотъ, прочитавъ, разсмѣялся.
— Вы, конечно, оставили безъ отвѣта? — спросилъ онъ.
— У меня заведено отвѣчать на всѣ письма, кромѣ писемъ людей положительно-сумасшедшихъ. Я поручилъ Уорбертону, моему частному секретарю, отвѣтить этому человѣку, что онъ не можетъ получить просимаго приглашенія. Но вѣдь это крайне непріятно; человѣкъ вторгается въ мой домъ.
— Вторгнуться онъ, положимъ, не можетъ.
— Какъ не можетъ? Да вѣдь уже это письмо его есть вторженіе. И не онъ одинъ совершаетъ такое вторженіе. И все равно, онъ будетъ писать о моемъ домѣ, хочу я этого или нѣтъ. Боюсь, что Гленкора перешла мѣру. Не вижу, по какому праву надоѣдаю вамъ такими вещами, но я чувствую себя не по себѣ.
— Отчего же?
— Мнѣ кажется, она забрала себѣ въ голову — удивить свѣтъ мишурнымъ блескомъ.
— А я думаю, что она можетъ и хочетъ завоевать его своей любезностью и гостепріимствомъ.
— Это — одно и то же. Къ чему ей завоевывать то, что мы называемъ свѣтомъ? Естественно съ ея стороны принять моихъ друзей и заботиться о нихъ, потому что они мои друзья; если на томъ мѣстѣ, которое мнѣ пришлось занять, у меня такъ-называемыхъ друзей оказывается больше, пусть принимаетъ больше гостей, но далѣе этого не о чемъ заботиться. Мысль о завоеваніи людей, какъ вы выразились, и подчиненіи ихъ себѣ посредствомъ кормленія ихъ, мнѣ невыносима. Если это будетъ продолжаться, я сойду съ ума; или брошу все, такъ какъ не могу перенесть такого бремени. — Онъ говорилъ съ такой страстностью, какой никогда еще не высказывалъ передъ своимъ маститымъ другомъ. Въ концѣ, онъ даже прибавилъ — «мнѣ не слѣдовало принимать этого поста; я неспособенъ къ нему».
На это герцогъ Сентъ-Бонге возразилъ, что никто не имѣетъ ни возможности, ни права судить, способенъ или не способенъ онъ быть первымъ министромъ. Это опредѣляется только силою вещей. И когда королева, по совѣту вождей главныхъ партій, поручаетъ извѣстному человѣку взять на себя эту должность, онъ обязанъ это сдѣлать, если только это не идетъ въ разрѣзъ прямо съ его совѣстью или если болѣзнъ не дозволяетъ ему исполнить долга. «А остальное, то-есть веденіе дома, — заключилъ старый герцогъ, отечески любившій лэди Гленкору, — предоставьте герцогинѣ. Она лучше и легче, чѣмъ мы съ вами, устроитъ все какъ слѣдуетъ, а на г. Слайда вамъ не слѣдуетъ обращать вниманія».
Но мы сейчасъ увидимъ, что г. Слайдъ самъ нашелъ средства обратить на себя вниманіе премьера. Въ Гэзромъ-Кэстль явились, въ числѣ приглашенныхъ, между прочими и такіе люди, которые просто шатались изъ салона въ салокъ, настоящіе свѣтскіе паразиты, люди, которыкъ премьеръ не зналъ и которыхъ, если бы онъ узналъ ихъ, сталъ бы презирать. Явились даже и такіе, которыхъ знали еще очень немногіе, и о которыхъ сама герцогиня случайно узнала отъ кого-либо, будто они, «идутъ въ гору», хотя никому не было извѣстно, откуда они идутъ въ гору и какова эта гора.
Таковъ былъ нѣкто Лопесъ, по всей вѣроятности португальскій еврей, занимавшійся коммиссіонной торговлей, красавецъ, и по манерамъ — совершенный джентльменъ. Его романъ, романъ трагическій, идетъ въ разсказѣ Троллопа параллельно съ исторіею этого эпизода въ жизни Плантадженета Долливера. Онъ очень понравился герцогинѣ, и такъ какъ предстояли выборы въ принадлежавшемъ герцогу городкѣ Сильвербриджѣ, то она просила муяка, чтобы онъ выставилъ Лопеса своимъ кандидатомъ на эти выборы. Не могло быть малѣйшаго сомнѣнія, что торговцы, которые всѣ зависѣли отъ герцога, выберутъ его кандидатомъ.
— Вамъ требуются люди новые, свѣжіе, вамъ надо новой крови, — убѣждала она. — Повѣрьте мнѣ и выдвиньте этого человѣка. Онъ не бѣднякъ, онъ не въ деньгахъ нуждается. — Такъ отзывалась она о Лопесѣ на основаніи его туалета, вѣроятно, и затѣмъ нѣсколькихъ словъ, которыми обмѣнялась съ нимъ на раутѣ.
— Кора, — сказалъ герцогъ, — у васъ всѣ гуси — лебеди.
— Вотъ что называется быть несправедливымъ. Еще ни разу я вамъ не представила гуся. Всѣ мои лебеди были настоящіе лебеди — и она сослалась ему на примѣры.
— Да, главное, — продолжалъ онъ, — не въ моей власти избрать члена палаты за Сильвербриджъ. — Тогда она взглянула на него такъ, что даже онъ едва не разгнѣвался. — Вы не совсѣмъ ясно понимаете эти вещи, — сказалъ герцогъ далѣе. — То вліяніе, которымъ пользовались въ мѣстечкахъ крупные землевладѣльцы, съ каждымъ днемъ падаетъ, и представляется вопросъ, можетъ ли нынѣ человѣкъ добросовѣстный пользоваться въ этихъ случаяхъ той долей вліянія, какое еще сохранилось.
— Неужели вамъ будетъ пріятно, если представитель вашего Сильвербриджа (старшій мальчикъ герцога даже носитъ титулъ: лордъ Сильвербриджъ) будетъ въ оппозиціи противъ вашего кабинета? О какой тутъ иной добросовѣстности можетъ быть рѣчь? Вѣдь, Лопесъ — человѣкъ совершенно посторонній, вы избрали бы его просто по его личнымъ качествамъ.
— Наконецъ, я совсѣмъ не знаю личныхъ качествъ г. Лопеса, — сказалъ еще герцогъ.
— За нихъ я поручаюсь вамъ, — произнесла герцогиня. Мужъ ея разсмѣялся и ушелъ. Но герцогиня, при первой же встрѣчѣ, сообщила уже свой проектъ самому Лопесу. Тотъ быль въ восхищеніи и разсказалъ ей о предстоящей своей женитьбѣ на дочери очень извѣстнаго человѣка, судьи, члена хорошей фамиліи. Любовной романъ окончательно увлекъ герцогиню на сторону Лопеса.
Премьеръ видѣлъ себя какъ-бы чужимъ въ собственной своей гостиной и за собственномъ своихъ столомъ. Такая вѣчно была масса народу незнакомаго, лишняго, противнаго герцогу, потому что онъ зналъ, что большинство его явилось изъ разсчета, что ни одна фраза не говорится даромъ, что всѣ обращенные къ нему взгляды, улыбки и фразы имѣютъ смыслъ особый, скрытый, означаютъ не то, чѣмъ кажутся; что за всѣмъ этимъ кроется желаніе влѣзть къ нему въ душу, произвесть эффектъ, подѣйствовать на него такъ или иначе и потомъ пріобрѣлъ что-нибудь; все равно что, но непремѣнно пріобрѣсти Онъ чувствовалъ себя постоянно такъ, какъ будто на него насѣла масса паразитовъ, онъ живетъ не для страны и не для семейства, — наконецъ, не для себя, а для нихъ.
Были, конечно, люди и иного рода. Была, напримѣръ, пожилая дѣвица, леди Розина де-Курси. Ей нечего было домогаться, и все міровоззрѣніе ея было искреннее; оно заключалось въ томъ, чтобы все дѣлать въ назначенный часъ. Разговоръ ея быль не блестящъ, но на немъ можно было отвесть душу, потому что въ немъ всѣ слова имѣли только то значеніе, какое имѣютъ въ лексиконѣ. Ей было лѣтъ пятьдесятъ, но главная прелесть ея заключалась въ томъ, что она совершенно игнорировала въ герцогѣ перваго министра, никогда даже намека не дѣлала на политическія дѣлѣ, между тѣмъ какъ герцогъ не могъ ступить шагу, чтобы кто-либо или не попросилъ у него чего-нибудь, или не подалъ ему какого-либо совѣта, что даже со стороны сотоварищей-министровъ всегда раздражало герцога, такъ какъ онъ видѣлъ въ этомъ нескромность.
Примѣръ: леди Розина, встрѣтивъ герцога утромъ въ паркѣ, продолжаетъ съ нимъ свою, заранѣе опредѣленную прогулку, хотя аллеи покрыты только-что выпавшимъ осеннимъ снѣгомъ.
— Погода васъ не устрашаетъ? — замѣтилъ герцогъ.
— Никогда, ваша свѣтлость. У меня всегда толстые сапоги и пробочныя подошвы.
— Отличное дѣло, пробочныя подошвы, — замѣтилъ герцогъ.
— Я, право, думаю, — объяснила она, — что не разь онѣ мнѣ сохранили жизнь. У васъ въ Сильвербриджѣ есть человѣкъ, который ихъ дѣлаетъ. Его зовутъ Спрутъ. Ваша свѣтлость никогда ему не заказывали?
— Что-то не помню — отвѣчалъ первый министръ.
— Въ такомъ случаѣ попробуйте. Въ Лондонѣ, тамъ торговцы ставятъ цѣны какія хотятъ и все еще думаютъ, что мало. А отъ Спрута сапоги я вотъ ношу цѣлую зиму, и потомъ къ нимъ можно еще сдѣлать подметки; они выдерживаютъ. Вы, конечно, никогда не думаете о такихъ вещахъ?
— Я люблю, чтобы у меня ноги не промокали.
— А мнѣ приходится считать, сколько на нихъ идетъ.
Въ это время они встрѣтили одного изъ гостей, маіора Понтни, который давно тутъ прогуливался и теперь снялъ шляпу и раскланялся съ вѣжливостью большею, чѣмъ слѣдовало.
— Не знаю, какъ зовутъ этого джентльмена, — замѣтила лэди Розина.
— Кажется, его зовутъ маіоръ Понтни.
— Понтни? Есть фамилія Понтни въ Лейстершерѣ, — можетъ, онъ происходить отъ нихъ? — спросила пожилая дѣвица.
— Право, не знаю, — отвѣтилъ герцогъ, — откуда онъ происходитъ, да правду сказать, не интересуюсь и тѣмъ, куда онъ дѣнется впослѣдствіи.
Лэди Розина взглянула съ любопытствомъ на своего собесѣдника.
— Кажется, онъ изъ тѣхъ людей, которые проводятъ жизнь, ходя изъ салона въ салонъ и ничего не дѣлая.
— Вы же его пригласили? — спросила она.
— Нѣтъ, вѣроятно, жена.
— Вотъ странно, если она думаетъ, что — вы.
— Что дѣлать, — какъ-бы извинился герцогъ: — ей приходится принимать людей всякаго сорта.
— Да, конечно, когда у васъ бываетъ такъ много. Вотъ и мое время кончилось; завтра уже я ѣду, и на мое мѣсто прибудетъ другое лицо.
— Надѣюсь, лоди Розина, что вы не уѣдете; развѣ обѣщали быть гдѣ-нибудь. Мы вамъ очень рады…
— Герцогиня очень добра, но…
— Боюсь, что она не можетъ удѣлить достаточно своего времени дѣйствительнымъ друзьямъ. Мнѣ ваше присутствіе здѣсь доставляетъ большое удовольствіе.
— Вы слишкомъ добры ко мнѣ. Но мое назначенное время кончается, и я полагаю, герцогъ, что уѣду. Я, видите ли, вообще методична и во всемъ слѣдую правиламъ. Вотъ, теперь я прошла свои двѣ мили и потому войду въ домъ. Если вамъ въ самомъ дѣлѣ нужны сапоги на пробочныхъ подошвахъ, вы, смотрите, обратитесь въ Спруту. Ахъ… но этотъ маіоръ Понтни — опять; это ужъ въ пятый разъ съ тѣхъ поръ, какъ мы начали ходить сегодня.
Лэди Розина вошла въ домъ, а герцогъ повернулъ назадъ и шелъ, думая о своей собесѣдницѣ, а можетъ быть и о пробочныхъ подошвахъ. Понятно, что разговоры съ лэди Розиной не могли удовлетворять его умственныхъ потребностей. Но тѣмъ не менѣе она ему нравилась и никогда не была ему въ тягость. Она была натуральна и ничего отъ него не ждала. Когда она говорила о пробочныхъ подошвахъ, то разумѣла именно только пробочныя подошвы, и больше ничего. И притомъ, никогда она не наступала на многочисленныя его мозоли. Думая такъ, онъ сдѣлалъ еще поворотъ въ другую аллею и хотѣлъ идти домой, когда увидѣлъ маіора Понтни, ставшаго ему поперекъ дороги.
— Холодно вамъ, — произнесъ герцогъ, чувствуя себя обязаннымъ не пройти мимо гостя безмолвно.
— Даже очень холодно, ваша свѣтлость, очень.
Герцотъ хотѣлъ пройти мимо, но тотъ не двигался. Маіоръ ошибался въ характерѣ герцога; считалъ его застѣнчивымъ и подлежащимъ нѣкоторому насилію, посредствомъ постановки въ стѣсненное положеніе.
— Очень холодно, но до сихъ поръ погода была чудесная, — продолжалъ онъ. Потомъ, протянувъ руку въ направленіи замка, воскликнулъ съ паѳосомъ: — замѣчательное созданіе архитекиуры!
— Домъ большой, — сказалъ герцогъ.
— Истинно благороднаго стиля замокъ; во всѣхъ трехъ королевствахъ едва ли есть болѣе величественный, — сказалъ маіоръ Понтни, и, видя, что собесѣдникъ его сдѣлалъ движеніе впередъ, онъ произнесъ поспѣшно: — кстати, у меня есть дѣло до вашей свѣтлости, если вашей свѣтлости угодно будетъ удѣлить мнѣ двѣ минуты. Я желаю служить государству.
— Вы ужъ служите, — прервалъ герцогъ.
— Да, я въ арміи; былъ въ Канадѣ при штабѣ и намѣренъ спеціально посвятить себя арміи, но — въ парламентѣ. У меня есть просьба. Трудно пріискать такой округъ, въ которомъ можно бы имѣть вѣрные шансы избранія. — Герцогъ взглянулъ ему прямо въ глаза. Но майоръ не понялъ и ринулся впередъ, къ своей погибели. — «Мы всѣ знаемъ, что въ Сильвербриджѣ открывается вакансія. Могу увѣрить вашу свѣтлость, что если бы могло войти въ разсчеты вашей свѣтлости обратить благосклонное ваше расположеніе въ мою пользу, то вы нашли бы во мнѣ приверженца самаго вѣрнаго, и быть можетъ, не совершенно безполезнаго!» Мѣсто о «благосклонномъ расположеніи» было выучено наизусть и произнесено въ носъ. Маіоръ слѣдовалъ всю жизнь убѣжденію, что смѣлость города беретъ. — «Если бы я могъ почитать себя кандидатомъ вашей свѣтлости», заключилъ онъ, «я былъ бы истинно счастливъ».
— Я полагаю, сэръ, — отвѣчалъ ему герцогъ, — что ваше предложеніе — самое неприличное и дерзкое изъ всѣхъ, какія я когда-либо слышалъ. — У маіора опустились углы рта, а глаза онъ выпялилъ на министра. — Прощайте, — прибавилъ тотъ уходя. Маіоръ съ минуту простоялъ на мѣстѣ и, несмотря на холодъ, былъ весь въ поту. На моментъ даже ему было тяжко сознаніе, что «ну, пропалъ». Затѣмъ онъ утѣшилъ себя тѣмъ, что, во всякомъ случаѣ, герцогъ «его не съѣстъ» и пошелъ въ домъ, въ свою комнату.
Но для герцога этотъ, пустой повидимому случай, былъ болѣзненнымъ ударомъ. Дерзость этого человѣка унижала въ его глазахъ и герцогиню, и его самого. Человѣкъ, совершенно незнакомый, посмѣлъ обратиться къ нему открыто, какъ къ лорду, занимающемуся запугиваньемъ избирателей! Посмѣлъ ли бы когда-нибудь подобный человѣкъ обратиться такимъ образомъ къ одному изъ прежнихъ премьеровъ: въ лорду Броку, или лорду Де-Террьеру, или г. Мильдмею? Навѣрное, нѣтъ! Они умѣли внушать уваженіе въ себѣ личнымъ своимъ достоинствомъ. Онъ, значитъ, не умѣлъ. Да, наконецъ, развѣ въ его дядѣ, покойному герцогу Омніуму, осмѣлился бы кто-нибудь подступить такимъ образомъ? Едва-ли! И неудивительно, что къ нему, въ Плантадженету Полливеру, подступитъ осмѣлился этотъ человѣкъ. Развѣ и онъ не приглашенъ сюда для того, чтобы быть «завоеваннымъ», «задобреннымъ» гостепріимствомъ Гленхори. Вотъ онъ и указываетъ на средство задобрить себя.
Въ душѣ герцога была буря. Лучше бросить все, министерство и парламентъ, совсѣмъ укрыться въ частную жизнь, чѣмъ подвергаться наглости всякаго Понтни. Входя въ комнату жены, онъ увидѣлъ, что у нея г-жа Финнъ.
— Извините, — мрачно произнесъ онъ.
— Нисколько, — весело сказала герцогиня, сіяя воодушевленіемъ. — Я только-что говорила ей: я хочу, чтобы вы теперь же дали мнѣ обѣщаніе относительно выборовъ въ Сильвербриждѣ; говорите при ней, ничего. Я только-что получила письмо отъ г. Лопеса («въ перепискѣ съ Лопесомъ!» мелькнуло у него въ умѣ). Могу я обѣщать ему положительно вашу поддержку?
— Безъ сомнѣнія — нѣтъ, — сказалъ герцогъ, у котораго лицо на моментъ такъ исказилось гнѣвомъ, что самой женѣ его стало страшно. — Я хотѣлъ поговорить съ вами одной.
Г-жа Финнъ встала. — Не уходите, — сказала ей лэди Гленкера: — онъ будетъ браниться. — Но герцогъ подошелъ къ г-жѣ Финнъ и просилъ извинить его возбужденіе, оставить ихъ вдвоемъ на нѣсколько минутъ, и не обидѣться этой просьбой. Онъ не кончилъ своей фразы; голосъ его задрожалъ; онъ взялъ руку г-жи Финнъ и поднялъ ее къ своимъ губамъ. Конечно, она ушла.
— Ради неба, Плантадженетъ — спросила герцогиня: — что случилось?
— Кто — маіоръ Понтни? спросилъ онъ.
— Кто? Онъ — маіоръ Понтни; онъ бываетъ вездѣ.
— Не приглашайте его никогда въ мой домъ. Но это — мелочь. Прошу васъ, Гленвора, никогда болѣе не говоритъ мнѣ ни слова о выборахъ въ Сильвербриджѣ. Я не могу теперь объяснять вамъ, но я рѣшился ничего не знать объ этихъ выборахъ.
— Зачѣмъ же отказываться отъ своихъ преимуществъ? Вѣдь это слабость.
— Вмѣшательство пэра въ выборы общинъ незаконно.
— А что дѣлаетъ въ Бриксолѣ маркизъ Кромберъ? — энергически возражала лэди Гленвора: — а лордъ Ломлей — у него цѣлое графство въ карманѣ и два города! Пустяки, Плантадженетъ. Все законно или незаконно, — съ какой точки посмотришь.
— Очень хорошо, душа моя, пусть это пустяки. Но я прошу васъ вѣрить, что таково мое намѣреніе, и сообразоваться съ нимъ. И это еще не все. Мнѣ жаль отрывать васъ отъ удовольствій, но до тѣхъ поръ, пока я буду обремененъ этой должностью, я не хочу болѣе принимать гостей въ моемъ домѣ.
— Плантадженетъ!
— Выгнать ихъ нельзя же; но прошу васъ не дѣлать новыхъ приглашеній.
— Да вѣдь они сдѣланы! Мой другъ, вы нездоровы, должно быть.
— Да, нездоровъ — духомъ. Вновь не разсылайте никакихъ приглашеній. Но будьте добры и попросите лэди Розину де-Бурси остаться здѣсь еще. — Герцогиня смотрѣла на него и ей думалось, что что-нибудь въ самомъ дѣлѣ — не такъ. — Все это оказалось полной неудачей — продолжалъ онъ, — и унижаетъ меня. — Затѣмъ, не дождавшись ея слова, онъ ушелъ.
Но и этого ему было мало. Придя на свою половину, герцогъ написалъ маіору записку въ третьемъ лицѣ, прося его оставить Гезромъ-Кэстль и предлагая ему свой экипажъ до Сильвербриджа. Маіоръ уѣхалъ, прислалъ отвѣтную записку, которую министръ бросилъ въ каминъ.
Между тѣмъ, Лопесъ былъ увѣренъ, что будетъ избранъ въ Сильвербриджѣ. Обѣщавъ ему это, лэди Гленкора не хотѣла совсѣмъ отречься отъ обѣщанія. Она написала ему только, что открытаго кандидата герцога не будетъ. Вскорѣ, главноуправляющій герцога прислалъ въ мѣстную газету письмо герцога къ себѣ въ такомъ смыслѣ, что герцогъ не намѣренъ поддерживать никого и проситъ избирателей подавать голоса исключительно по собственному ихъ убѣжденію. Ранѣе этого, лэди Глэнкора тѣмъ не менѣе замолвила два слова въ пользу Лопеса, лично отъ себя, вліятельнѣйшему избирателю — торговцу желѣзными издѣліями, Спруджену. Но письмо секретаря герцога, напечатанное въ газетѣ, убѣдило избирателей въ полной ихъ свободѣ. А Лопесъ, между тѣмъ, сильный обѣщаніемъ герцогини и содѣйствіемъ Спруджена, явился въ Сильвербриджъ и израсходовалъ изъ своихъ денегъ 500 фунтовъ на обычныя издержки. Только обходъ, то-есть визиты въ избирателямъ, вмѣстѣ съ кандидатомъ, убѣдили Спруджена, что на избраніе Лопеса нѣтъ надежды. Онъ совѣтовалъ ему удалиться. Но Лопесъ не хотѣлъ, тѣмъ болѣе, что 500 футовъ для него была сумма огромная. Результатъ былъ тотъ, что онъ провалился.
Это было уже зимой, когда приближалась сессія. Первые ея мѣсяцы были похожи на прошлогодніе. Ничего блестящаго министерство не дѣлало, и казалось празднымъ. Но оппозиція созрѣвала внутри самого министерства или по крайней мѣрѣ внутри коалиціи. Сэръ Орландо Дроутъ непремѣнно хотѣлъ построить четыре новыхъ броненосца, на что требовались деньги. Вслѣдствіе того, онъ былъ убѣжденъ, что Англіи можетъ угрожать въ близкомъ будущемъ вторженіе изъ Германіи и Франціи, а Индія будетъ ими предана Россіи; что Канада будетъ присоединена къ Соединеннымъ Штатамъ, въ Ирландіи установится всемогущая католическая іерархія, а Мальта и Гибралтаръ будутъ отняты у Великобританіи. Чтобы устранить всѣ эти бѣдствія, совершенно необходимо было построить четыре новыхъ броненосца. Это было несносной обузой для кабинета, особенно для премьера, котораго возмущала всякая недобросовѣстность. Но это было не все. Такъ какъ премьеръ и большинство въ кабинетѣ рѣшили не строить этихъ броненосцевъ, то сэръ Орландо Дроутъ не могъ уже затѣмъ никакъ понять, для чего г. Монку непремѣнно требовалось измѣненіе въ избирательномъ правѣ въ графствахъ. Онъ утверждалъ, что его партія, его приверженцы, соглашаясь поддерживать нынѣшнее правительство, никогда не думали соглашаться на такую, разрушительную для ихъ партіи, мѣру. Онъ объяснилъ даже, что если мысль г. Монка одержитъ верхъ въ кабинетѣ, онъ и его друзья должны будутъ удалиться.
Тогда молодой герцогъ просилъ совѣта у стараго герцога. Тотъ совѣтовалъ отсрочить избирательный проектъ и прибавилъ о самомъ сэръ Орландо Дроутѣ: «вы пустите ему веревку вольнѣе; когда конецъ въ его рукахъ будетъ достаточно длиненъ, онъ и самъ повѣсится. Если теперь поссоритесь, то съ нимъ уйдутъ и Дрёммондъ, и Рамеденъ, и Бисваксъ; тогда кабинетъ разстроится; но на слѣдующую сессію онъ самъ уединитъ себя, и вамъ легко будетъ отъ него отдѣлаться».
Но сэръ Орландо Дроутъ, воспользовавшись однимъ запросомъ въ палатѣ общинъ по вопросу объ избирательномъ правѣ, высказался о перемѣнѣ безусловно отрицательно и выдалъ свое личное мнѣніе, какъ будто это было мнѣніе кабинета. Премьеръ негодовалъ, видя въ этомъ ложь и новую недобросовѣстность. Онъ вмѣстѣ и разочаровывался въ людяхъ и въ дѣлахъ, и — страннымъ образомъ — втягивался во вкусъ самой власти.
Празднества у герцогини продолжались и въ Лондонѣ по прежнему, несмотря на описанную вспышку герцога. Но пользы отъ этого не было, и общее впечатлѣніе въ свѣтѣ было таково, что герцогиня «слишкомъ старается». Молодые люди даже стали привыкать называть ее, въ разговорахъ между собой, просто «Гленкорой», — такъ она хлопотала и заискивала. Наконецъ, старикъ Сентъ-Бонге попытался дружески повліять на нее, чтобы удержать ея пылъ. Но, конечно, ему неудалось ее переспорить. Между тѣмъ, она соображалась съ чувствами мужа только въ одномъ случаѣ, а именно — въ отношеніи сэра Орлардо Дроута. Она перестала приглашать его обѣдать. Онъ имѣлъ неделикатность пожаловаться на это герцогу, сказавъ, что такое отсутствіе радушія между членами кабинета можетъ быть истолковано во вредъ кабинету. Осталось неизвѣстнымъ, что отвѣтилъ ему герцогъ, котораго отъ этого навѣрное покоробило. Секретарю своему Уорбёртону, онъ послѣ сказалъ: «надѣюсь, что я воленъ въ выборѣ своихъ гостей, хотя невольникъ во всемъ прочемъ». Уорбёртонъ намекнулъ герцогинѣ, что слѣдовало бы иногда звать сэра Орландо. Но безуспѣшно. Лэди Гленкора отвѣчала, что пусть герцогъ выразитъ ей свое желаніе; вѣдь онъ самъ — противъ системы «задобриванія».
Между тѣмъ разговоры о пріемахъ и обѣдахъ герцогини составляли главную часть бесѣдъ въ лондонскомъ свѣтѣ и, конечно, стало всѣми признаннымъ фактомъ, что жена перваго министра не пускаетъ въ себѣ въ домъ перваго лорда адмиралтейства. Даже въ «Народномъ Знамени», въ его статьяхъ, всегда совершенно враждебныхъ первому министру, дважды было упомянуто о неприличіи такой исключительности; тѣмъ болѣе, что, по мнѣнію этого листка, одинъ сэръ Орландо Дроутъ и былъ способенъ править націею.
Сэръ Орландо, конечно, видѣлъ эти статьи и въ глубинѣ своей души созналъ, что вотъ, наконецъ, и въ средѣ журналистовъ явился человѣкъ дѣйствительно дѣльный. Въ несчастію, и герцогъ прочелъ тѣ статьи. Въ прежнее время, до премьерства, ему было достаточно двухъ газетъ; одной утренней и одной вечерней; но теперь онъ читалъ всѣ газеты, считалъ нужнымъ непремѣнно дойти до тѣхъ статей, гдѣ его ругали. И тогда онъ бывалъ глубоко уязвленъ ими. Никому на свѣтѣ онъ не признался бы въ томъ, что г. Слайдъ могъ заставить его страдать. Но тѣмъ не менѣе онъ страдалъ. Особенно возмущало его, конечно, трактованіе объ его женѣ и ея «великолѣпныхъ», «слишкомъ великолѣпныхъ» пріемахъ.
Въ свѣтѣ стало даже извѣстно и то, что сэръ Орландо Дроутъ жаловался герцогу на неприглашеніе себя къ обѣдамъ. Въ самомъ дѣлѣ, онъ жаловался даже дважды. Во второй разъ онъ замѣтилъ, что «въ такомъ отчужденіи какъ-бы скрываются сѣмена раздора». Но герцогъ отвѣтилъ только, что, кажется, «такихъ сѣменъ нѣтъ». Тогда сэръ Орландо высокомѣрно поклонился премьеру и уѣхалъ, поклявшись себѣ, что взорветъ коалицію.
Несогласіе его съ многими членами кабинета становилось все болѣе и болѣе очевидно; наконецъ, уже въ іюлѣ, онъ явился къ герцогу, въ оффиціальный его кабинетъ, и сообщилъ ему, что совѣсть побуждаетъ его отказаться отъ должности. Герцогъ поклонялся и сказалъ нѣсколько сковъ сожалѣнія. Затѣмъ, пославъ просьбу объ отставкѣ, сэръ Орландо счелъ нужнымъ за однімъ общественнымъ обѣдомъ разъяснить причины своего выхода изъ министерства, «членовъ котораго онъ вполнѣ уважаетъ», и, какъ водится, отдѣлалъ ихъ, какъ только могъ, въ вѣжливыхъ словахъ. Но онъ былъ чувствительно наказанъ: министерство не рушилось отъ его выхода.
Когда наступили вновь парламентскія вакаціи, герцогъ не хотѣлъ и слышать о Гэзромъ-Кестлѣ. Всѣ убѣжденія жены остались тщетны, и герцогъ съ семействомъ переселился на этотъ разъ — въ Матчингъ. Такъ какъ на вопросъ жены, кого онъ желаетъ пригласить, онъ отвѣчалъ: «никого, кромѣ другей»; и такъ какъ на вопросъ: «какихъ другей?» онъ отвѣчалъ: «напримѣръ, лэди Розину де-Курси», то герцогиня вдругъ вздумала наказать его. Она, впрочемъ, и сама начинала уставать; дѣло ея не удавалось, вліяніе не пріобрѣталось, хотя удовольствіе блеска и кипучей дѣятельности, конечно, было.
Она не пригласила въ Матчингъ — никого, кромѣ лэди Розины де-Курси. «Пусть ухаживаетъ за ней», говорила она пріятельницѣ: «я не ревнива». Сама г-жа Финнъ не могла на первыхъ порахъ поѣхать въ Матчингъ, такъ какъ Финнъ былъ назначенъ на мѣсто сэръ Орланда первымъ лордомъ адмиралтейства, и, соблюдая обычай, отравился въ море, взявъ и ее съ собой.
Герцогъ, между тѣмъ, нисколько не смутился уединеніемъ Матчинга. Напротивъ, онъ былъ радъ отдохнуть, а къ подобнымъ капризамъ и шалостямъ жены, въ пику себѣ, онъ давно привыкъ. Онъ показывалъ видь, что не замѣчаетъ ихъ. Но въ Матчингѣ его ожидалъ другой сюрпризъ. Онъ получилъ тамъ письмо отъ Лопеса съ просьбою и почти требованіемъ возвратить тѣ 500 фунтовъ, въ которые Лопесу обошлись неудачные выборы въ Сильвербриджѣ (хотя, сказать мимоходомъ, Лопесъ уже выманилъ равную сумму у своего тестя подъ тѣмъ же предлогомъ).
Послѣдовало объясненіе премьера съ женой, съ новыми упреками за ея вмѣшательство въ это дѣло вопреки его просьбамъ.
— Заплатите, — сказала она; — для васъ это ничего не значитъ.
— Да, если бы дѣло было только въ расходѣ. Но вѣдь это сдѣлается извѣстнымъ. Скажутъ, что я незаконно вліялъ на выборы, а потомъ далъ человѣку деньги, чтобы онъ молчалъ; это будетъ въ газетахъ. Объ этомъ можетъ быть даже запросъ въ палатѣ.
— И пусть, — равнодушно сказала она. — Пошлите деньги, а потомъ скажите всю правду; объясните, что недоразумѣніе произошло по моей винѣ. Мнѣ это все равно.
— Кора, вы этого не понимаете…
— Я ничего не понимаю.
— По крайней мѣрѣ не понимаете, что чувствуетъ человѣкъ въ отношеніяхъ свѣта въ его женѣ. Неужели вы думаете, что я въ состояніи обвинить васъ передъ кѣмъ-либо, хотя бы передъ другомъ?
Онъ однако послалъ деньги, при письмѣ отъ секретаря. Тогда вскорѣ начался новый походъ на него со стороны «Народнаго Знамени». Сперва появлялись статейки съ требованіемъ разъясненія: «кѣмъ были уплачены избирательные расходы г. Лопеса въ Сильвербриджѣ? Если г. Лопесъ увѣритъ насъ, что имъ самимъ, мы вполнѣ удовольствуемся». Потомъ явился прямой намекъ на перваго министра. Наконецъ, явилось самое письмо секретаря герцога, и за нимъ цѣлый рядъ статей, въ которыхъ съ благороднымъ негодованіемъ доказывалось, что пэръ, нарушившій конституцію посредствомъ попытки подтасовки выборовъ въ палату общинъ, недостоинъ, не можетъ быть долѣе первымъ министромъ Великобританіи.
Герцогъ читалъ все это — и страдалъ, глубоко страдалъ. Но и друзья его всполошились. Старый герцогъ Сентъ-Бонге, въ послѣднее время, сильно безпокоился о своемъ молодомъ другѣ и даже начиналъ раскаяваться, что рекомендовалъ государственнаго человѣка съ столь щекотливой кожею, очевидно слишкомъ чувствительною для должности перваго министра. По мнѣнію старика, можно быть добросовѣстнымъ, но слѣдуетъ быть мужественнымъ. Но кѣмъ же замѣнить его? Г. Грешэмъ — не хочетъ. Г. Добени? Но вѣдь цѣлью всей жизни стараго герцога доселѣ повидимому было — не допускать г. Добени въ управленіе страною или изгонять его изъ управленія ею. «Не слѣдовало бы людямъ быть изъ севрскаго фарфора, но изъ добраго кремневема», думалъ онъ.
Парламентская сессія открылась въ половинѣ февраля и вскорѣ, по совѣту г. Монка, одинъ изъ приверженцевъ кабинета выступилъ съ запросомъ объ издержкахъ при выборахъ въ Сильвербриджѣ, чтобы устранить запросъ изъ враждебнаго лагеря. Палата въ засѣданіе, назначенное для запроса, была биткомъ набита. Отвѣчалъ на запросъ г. Финнъ, и отвѣчалъ въ такомъ смыслѣ, что Лопесъ могъ быть введенъ въ заблужденіе ошибочными отзывами подчиненныхъ герцогу лицъ, и потому герцогъ, какъ частный человѣкъ, счелъ себя обязаннымъ вознаградить его за ошибку, несмотря на несерьезность и нравственное неприличіе требованія Лопеса. Никто не говорилъ за рѣчью Финна, и дѣло было кончено.
Прошло еще полгода. Наступили новыя осеннія вакаціи, а министерство коалиціи въ сущности ничего не сдѣлало доселѣ. Необходимо было приготовить въ слѣдующей сессіи значительную мѣру. Такою мѣрой могло быть только расширеніе избирательства въ графствахъ наравнѣ или почти наравнѣ съ городскимъ. Оно давно было обѣщано министерствомъ, правда, неопредѣленно. Но неопредѣленныя обѣщанія все-таки положительны въ томъ смыслѣ, что влекутъ за собой обѣщанія опредѣленныя. Герцогъ Сентъ-Бонге долго былъ за отсрочку этого дѣла, но г. Монкъ настаивалъ, и его поддерживалъ Финнъ. Премьеръ самъ наконецъ убѣдился, что такъ какъ необходимо было сдѣлать нѣчто, то нельзя было далѣе откладывать мѣры, которая, по личному его убѣжденію, должна была принесть пользу странѣ. Замѣчательно, что старый герцогъ также присоединился къ этому мнѣнію. Онъ все-таки былъ либералъ и долженъ былъ поддерживать реформы; но ему больно было видѣть, какъ одно за другимъ исчезали тѣ учрежденія, въ которыхъ онъ лично признавалъ опоры общества. Ему оставалось только желаніе и самому отправиться въ вѣчность, чтобы не видѣть окончательнаго уничтоженія прежней Англіи.
Итакъ, герцогъ провелъ вакаціи тихо, въ Матчингѣ, съ семействомъ и гг. Монкомъ и Финномъ, а также другими помощниками, выработывая полный проектъ избирательной реформы для графствъ, съ опредѣленіемъ новаго ценза и новымъ распредѣленіемъ парламентскихъ мѣстъ. Но всѣ они дѣлали это съ увѣренностью, смутно сознавая, что правленіе Аристида успѣло уже наскучить.
Уже передъ вторымъ чтеніемъ билля было ясно, что онъ не пройдетъ. Лордъ Дрёммондъ, лордъ Рамсденъ и сэръ Тимоти Бисваксъ, прежде не воспротивившіеся внесенію билля, увидѣвъ расположеніе палаты, вдругъ открыли въ немъ нѣкоторыя статьи, несогласныя съ ихъ убѣжденіями и готовы были подать въ отставку. Оба герцога собрались обсудить вопросъ — не слѣдуетъ ли отложить второе чтеніе? Они признали это напраснымъ. Что касается измѣненій, требуемыхъ названными тремя министрами, то вопросъ ставился такъ: кѣмъ пожертвовать — этими ли, невѣрными союзниками, или г. Монкомъ, который былъ почти душой кабинета. Разумѣется, они рѣшили держаться Монка. Но герцогъ Сентъ-Бонге былъ увѣренъ въ пораженіи.
— Что касается меня, — замѣтилъ онъ, — я нисколько не пожалѣю, если намъ представится случай удалиться. Мы все-таки сдѣлали свое дѣло; страна имѣла правительство, которое иначе не могло состояться. Теперь, я думаю, нашлось бы опять въ палатѣ большинство для г. Грешема или г. Монка, который могъ бы стать предводителемъ либеральной партіи, и я увѣренъ, что это было бы хорошо для страны.
— Отчего же вамъ не удержать бы за собою президентство въ совѣтѣ?
— Нѣтъ, я бы не могъ; — по крайней мѣрѣ — не теперь, вѣроятно — никогда. Но вы — вы въ цвѣтѣ лѣтъ.
Премьеръ нахмурилъ брови, и мрачная тѣнь скользнула по его лицу.
— Не думаю, чтобы я могъ сдѣлать это, — сказалъ онъ. — Цезарь не хотѣлъ бы командовать однимъ изъ легіоновъ Помпея.
— А между тѣмъ, такіе примѣры были — и съ выгодою для страны. Я лично нисколько не пожалѣю, если намъ придется удалиться, — повторилъ старикъ.
— Но вѣдь это — первая важная мѣра, съ которой мы выступили.
— Другъ мой, нашимъ назначеніемъ вовсе и не было провести важныя мѣры. Припомните, много ли важныхъ мѣръ было проведено Питтомъ, — но онъ провелъ благополучно свою страну чрезъ опаснѣйшій кризись.
— Что же нами сдѣлано?
— Благополучно управляли страною три года. Развѣ этого мало? Мы сдѣлали то, чего отъ насъ ожидали парламентъ и страна.
Премьеръ за послѣднее время замѣтно постарѣлъ. Онъ былъ худъ, а въ рѣдкихъ волосахъ его стало гораздо замѣтнѣе сѣдина. Онъ постоянно былъ недоволенъ всѣмъ и собою. Такъ и теперь: онъ былъ недоволенъ своей ссылкой на Цезаря, которая казалась ему притязательной и неумѣстной. Конечно, въ данномъ случаѣ, Цезарь былъ малъ; но вѣдь и Помпей былъ не великъ. Сравненіе все-таки было вѣрно. По крайней мѣрѣ, онъ чувствовалъ, что кто бы ни сдѣлался Помпеемъ, онъ, маленькій Цезарь, никогда не будетъ въ состояніи вести легіонъ.
Судьба билля, однако, осталась нерѣшенной въ день, назначенный для второго чтенія. Пренія затянулись, и поздно ночью были отсрочены до завтра. На другой день, не позже полуночи, пренія окончились безъ особеннаго успѣха для которой бы то ни было стороны, и исхода нельзя было даже въ тотъ моментъ предвидѣть съ точностью. Голосованіе происходило по поправкѣ, внесенной сэромъ Орландо Дроутомъ и направленной противъ важной части билля. Результатомъ голосованія было, что поправка эта была отвергнута, по боладяшствомъ всего девяти голосовъ.
Съ такимъ большинствомъ по вопросу о существованіи кабинета онъ существовать долѣе не могъ. Министры подали въ отставку. Составленіе новаго кабинета было поруіено г. Грешэму; онъ предложилъ герцогу Омніуму президентство въ совѣтѣ, или должность хранителя печати, или что тотъ захочетъ взять. Но герцогъ быль непоколебихъ.
— Жаль, — сказалъ г. Грешэмъ, когда онъ уѣхалъ.
— Нѣтъ человѣка, — замѣтилъ лордъ Кентрипъ, — котораго бы болѣе чѣмъ его уважали тѣ, которые его близко знаютъ.
Возвратясь долой, герцогъ вошелъ къ женѣ. — Теперь рѣшено, — сказалъ онъ ей. — Г. Грешемъ — первый министръ.
— И напрасно, — сердито отвѣчала герцогиня.
— Напротивъ, онъ имѣетъ наиболѣе правъ.
— А вы?
— Я — частный человѣкъ, и могу теперь удѣлять болѣе времени женѣ и дѣтямъ, чѣлъ могъ когда-либо доселѣ.
— Какъ мило! И вы довольны?
— Долженъ бы быть доволенъ. Но для меня теперь важнѣе знать, довольны ли вы, Кора?
— Если вы меня спрашиваете, Плантадженетъ, то вѣдь вы знаете, что я скажу правду.
— И скажите.
— Человѣку, который долго пилъ коньякъ, едва ли понравится красное вино по шиллингу бутылка. На мой желудокъ оно слабо. Вы спрашиваете правду, и вотъ вамъ правда, голая правда.
— Совсѣмъ голая.
— Вы же хотѣли знать.
— И хорошо сдѣлали, что сказали, хотя несовсѣмъ пріятно слышать. Впрочемъ, тому, кто слишкомъ много пилъ коньяку, можетъ быть даже полезно вино по шиллингу бутылка.
— Я думаю о васъ больше чѣмъ о себѣ. Я способна, по крайней мѣрѣ, дѣлать разныя непріятности кому попало, и этимъ путемъ добыть себѣ нѣкоторое возбужденіе. Но что станете дѣлать вы? Вы говорите о мнѣ и дѣтяхъ; это все такъ. Но что же вамъ придумывать для насъ? Реформу для насъ вы придумать не можете. Десятичной системы мѣръ и вѣсовъ и монеты вы намъ не дадите. Усилить наше потребленіе уменьшеніемъ нашихъ налоговъ вы не въ состояніи. Напрасно вы не пошли въ какое-нибудь вѣдомство. — А между тѣмъ она любила его, по-своему. Она даже признавалась своей подругѣ, что «онъ — совершенство, нѣкій богъ; только бѣда, что я — не богиня. Впрочемъ, онъ — богъ сухой, дѣловой и много сердитый. Я предпочла бы грѣшника; но грѣшникъ, о которомъ я мечтала въ молодости, былъ совершенный негодяй». А герцогъ былъ все-таки счастливъ съ нею, хотя она его мучила. Осенью, въ Матчингѣ, Монкъ уговаривалъ герцога принять какое-нибудь мѣсто при первомъ преобразованіи въ кабинетѣ, какія всегда болѣе или менѣе предвидятся. И герцогъ на этотъ разъ не отвѣчалъ безусловнымъ отказомъ. Онъ только теперь бы не желалъ.
— Во главѣ правительства я никогда не стану, — сказалъ онъ; — но постараюсь думать о такомъ времени, когда буду въ состояніи принять болѣе скромную роль и быть полезнымъ по моимъ способностямъ.
- ↑ См. 1876 г. дек., 726 стр.