В сорока с небольшим верстах к юго-западу от Кишинёва, в пологой и неглубокой котловине, залегает небольшое местечко Гура-Галбина, что по-молдавански значит жёлтая пасть. Местечко это бедное и ровно ничем не отличается от множества подобных ему бессарабских селений. Возвышенности его окружающие совершенно голы, пустынны и словно траншеями изборождены глубокими водомоинами. На одной из прилегающих гор, уже вне селения, торчит мельница-ветрянка без крыльев, на другой, противоположной — одиноко белеет церковь с провалившеюся крышею, построенная некогда из глино-соломенных необжигаемых кирпичей в молдаванском стиле, который не отличается ни особым изяществом, ни особенною характерностию, приближаясь скорее всего к романскому типу самой простейшей формы.
В настоящее время в Гура-Галбине помещается штаб сводной казачьей дивизии, или «гулевых полков», по чрезвычайно меткому выражению генерал-лейтенанта Д. И. Скобелева, их дивизионного начальника. Кроме штаба, тут же расквартирован ещё и Терско-Горский конно-иррегулярный полк, составленный исключительно из кавказских уроженцев, ингушей и осетин. Этот полк сам по себе представляет весьма оригинальное, ярко-характерное и совсем новое явление в рядах европейской русской армии, где кавказские полки появляются ещё впервые со времени своего существования. В случае войны, это будет небезынтересный факт в русской военной истории. Во всяком случае, Горский полк заслуживает, чтобы поговорить о нём подробнее. Но предварительно необходимо сообщить несколько данных вообще о назначении «гулевых» полков и о составе сводной казачьей дивизии.
Уже самое слово «гулево́й» указывает на назначение, предстоящее этим частям войск в случае военных действий. Они первые, быть может, вступят на территорию противника; им же, весьма вероятно, предстоит и первая с ним встреча. Они будут нести сторожевую и партизанскую службу, впереди и по сторонам своей армии, а также по флангам и в тылу армии неприятельской, так сказать, гулять по неприятельскому краю. Они не входят в состав какой-либо крупной тактической единицы, не связаны административно и тактически с каким-либо корпусом, как дивизии регулярной кавалерии, а составляют совершенно самостоятельную часть, состоящую при действующей армии; поэтому и военные их действия будут носить преимущественно самостоятельный характер. Кроме разных специально-военных назначений, которые могут встретиться им на том или другом из пунктов театра войны, гулевые сотни, будучи партизанскими по-преимуществу, должны будут служить для своей армии зорким, недремлющим глазом и чутким ухом. Они должны на всякий день и час быть непрестанною грозою противника, наводить на него смятение внезапным появлением там, где их и не чают, и, лихо исполнив своё дело, исчезать столь же быстро и, для противника, неведомо куда, как было быстро и неведомо самое их появление пред его глазами. Вся сила гулевых частей должна заключаться преимущественно в нравственном влиянии на противника, в том, чтобы он боялся одного уже имени «гулевых», как некогда боялись французы донских казаков, не дававших им ни минуты покоя. «Гулевые» между прочим должны являться грозными мстителями за каждое новое зверство над христианами и быть надёжною опорою этих последних. В этом отношении назначение их будет исполнено блистательным образом, если они достигнут того, что противник — и притом не тот лишь, что входит в состав регулярной армии, а и тот, который составляет местное мусульманское население — проникнется полным убеждением, что ни одно его зверство, ни один возмутительный поступок над безоружною райею[1] не пройдёт ему впредь безнаказанно.
Таково-то в общих чертах назначение нашей сводной казачьей дивизии, в состав которой входят следующие части: 1) полк Кубанский (именно 2-й кубанский) шестисотенного состава, собранный из кубанских линейных казаков; командир — подполковник Кухаренко; 2) полк донской казачий № 30-го, в шестисотенном составе; командир — полковник Орлов; 3) полк Владикавказский терского казачьего войска; состав четырёхсотенный; командир — полковник Левиз-оф-Менар; 4) полк Терско-Горский, конно-иррегулярный, четырёхсотенного состава: командир — полковник Панкратов; 5) конно-горная донская № 1-го батарея; шесть орудий трёхфунтового калибра; командир — войсковой старшина Костин.
Вся дивизия, за исключением донских частей, одета в однообразные форменные черкески чёрного цвета. Полк от полка отличается цветом бешметов, погон, суконных верхушек на бараньих папахах и «газыре́й», т. е. гарусных патронных затычек к наперсным патронникам. Таким образом в Кубанском полку все эти принадлежности красного цвета, во Владикавказском — синего и в Терско-Горском — белого, но при светло-синих погонах. Все эти полки носят бурки и башлыки, которые у терско-горцев, тоже белые, что чрезвычайно красиво, да и вообще весьма красива, ловка и удобна вся своеобразная форма этих трёх полков, богатая серебром, с кавказскою чернью и золотыми насечками, которое блестит и сверкает на оружии, на поясах, на металлическом оружейном наборе и на галунных позументах. Сотенный состав казачьих полков достаточно известен; в Терско-Горском же полку сотня состоит, кроме сотенного командира и офицеров, из 120-ти всадников, двух юнкеров, четырёх урядников и одного трубача; в этот же расчёт входит и один юнкер — знаменосец. Каждая сотня в полках сводной казачьей дивизии имеет свой особый значок, служащий для неё как бы сотенным знаменем и возимый во фронте. Таким образом, каждый всадник, посланный ли с отдельным поручением куда-либо в сторону, или после атаки, во время которой иррегулярные части обыкновенно широко размётываются по полю, может по цвету и форме сотенного значка ещё издали отличить легко и удобно свою сотню. Подобные же значки предполагается присвоить также и регулярным частям на время похода и боевого дела и возить их за старшими начальниками частей. Условный цвет и форма значка определяют строевую должность начальника. Такие значки, как предполагают, должны представлять в бою значительное удобство как дли сбора самих частей, для указания направления какому-либо движению, так и в особенности для ординарцев и адъютантов.
Полковые штабы сводной казачьей дивизии расположены в окрестностях Гура-Галбины, так что в два часа времени все полки могут уже быть на сборном пункте.
Терско-Горский четырёхсотенный полк делится на два дивизиона; в первом дивизионе служат исключительно осетины, а во втором — ингуши. Между первыми есть 170 человек христиан, вторые же исключительно магометанского вероисповедания; все они жители Терской области, владикавказского и осетинского округов (бывший «центр» нашей военно-кавказской «линии»). Весь этот полк составлен исключительно из добровольцев, и когда его формировали, то к заведовавшему формированием полковнику Панкратову являлись охотники целыми аулами, целыми волостями, прося принять их на службу. Эти добродушные люди очень огорчались тем, что зачем-де формируют только один полк, зачем их берут так мало, когда джигитов хватит у них на десять таких полков. И действительно, случись только в них надобность, они все явятся на призыв с величайшею готовностию. Когда осенью прошлого года в одной из газет появились статьи, обвиняющие ингушей в каких-то изменнических намерениях, то туземцы владикавказского округа, возмущённые этим обвинением до глубины души, прислали к окружному начальнику депутацию из пятидесяти старейшин, которые горячо протестовали перед ним против несправедливого газетного извета и усердно просили, чтобы им позволили на свой счёт сформировать из себя полк, дабы не на словах, а на деле убедительно доказать их верность и преданность «Справедливому Царю» и России. Когда формирование Терско-Горского полка было окончено, то особая депутация от осетин и ингушей обратилась к командующему войсками Терской области, генерал-адъютанту Свистунову, с просьбою исходатайствовать о назначении к ним в полк командиром их окружного начальника полковника Панкратова. Ходатайство это было уважено. Весь полк собран был в десять дней. 9-го ноября генерал-адъютант Свистунов, возвратясь из Тифлиса, передал приказ о призыве на службу осетин и ингушей, а 21-го числа того же месяца было уже донесено, что полк сформирован и вполне готов к выступлению. Каждый всадник явился по призыву на собственной лошади, обмундированный и одетый на свой счёт. Теперь они получают от казны содержание: каждый рядовой — по десяти рублей в месяц жалованья, фураж и пищу натурою, причём вместо непривычного для них ржаного хлеба отпускается пшеничный; кроме того, всем им розданы казённые берданки казачьего образца, взамен их собственных кремневых ружей. Между осетинами находятся в первом дивизионе 60 алдаров, то есть местных дворян, из которых есть люди весьма зажиточные и даже богатые, как напр. Ходарцов, имеющий шесть тысяч в год дохода, и большая часть этих алдаров добровольно служит рядовыми всадниками. Вообще, между горскими добровольцами стоят в рядах и отцы с сыновьями, и дяди с племянниками, и по нескольку родных братьев. Между офицерами найдётся, пожалуй, несколько неграмотных, но зато все они с практического навыка прекрасно знают свое дело, все они украшены тремя-четырьмя серебряными и золотыми знаками военного ордена и почтенными боевыми шрамами на лице и на теле; есть между ними и люди с отрубленными в бою пальцами, а всё-таки служат по доброй охоте и снова рвутся в бой. Все офицеры — превосходные стрелки и умоляют дать и им тоже берданки. На 25 человек офицеров в Терско-Горском полку, за исключением полкового командира, только двое русских, адъютант и казначей, на которых и лежат все административно-письменные обязанности. Впрочем, в дивизионной канцелярии, которая вся состоит только из четырёх писарей (по одному от каждого полка), находится для переписки один молодой осетин, окончивший курс в своей аульной школе и замечательно красиво и правильно пишущий по-русски. По его словам, между туземцами, и особенно в среде молодежи, в последние годы, благодаря школам, русская грамота делает большие успехи. Первоначально было назначено в полк только 14 офицеров, преимущественно из тех, что помоложе, повыносливее и поразвитее. Но этим серьёзно огорчились и даже обиделись офицеры-старики, рубаки былого кавказского времени, входившие в состав той депутации, которая предлагала сформировать из себя полк в доказательство своей верности Русскому Престолу. Хотя между этими стариками есть и шестидесятилетние люди, но они не хотели отстать от своей молодёжи и усерднейше просили разрешить и им тоже стать в ряды, как старым, опытным бойцам, дабы служить для молодёжи добрым примером боевой лихости и походной выносливости. По особому ходатайству генерал-адъютанта Свистунова, было разрешено принять их на службу, и таким образом в Терско-Горском полку очутилось 25 человек офицеров, совершенно счастливых своим «почётным» назначением.
Командные слова в Терско-Горском полку произносятся по-русски; но всадники на приветствие начальника: «здорово ребята» отвечают: «береке́т-берсе́н»! Это, в сущности, исковерканные в произношении турецкие слова, которые выражают собою благодарность старшему лицу за его привет. Сигналы у терско-горцев общекавалерийские. Полк охотно учится в строю, и теперь уже съезжен настолько, что различные ломки фронта, построения и эволюции сомкнутыми частями проделывает весьма порядочно.
Каждый дивизион имеет своё особое знамя, вывозимое в строй со всеми почестями, присвоенными знамёнам и штандартам по уставу. У осетин знамя небесно-голубого цвета, а у ингушей — алое; оба на чрезвычайно высоких древках, аршин до пяти, и очень тяжёлые. Хотя, по уставу, конному полку присваивается ныне только один штандарт, но дело в том, что и осетины и ингуши ещё ранее имели свои собственные знамёна, пожалованные им за верную службу покойным Государем Императором Николаем Павловичем. Оба племени настолько гордятся каждое своим знаменем, что ни то, ни другое ни за что не хотели уступить в этом отношении первенства друг другу. Составили депутацию и послали её просить, чтобы обоим племенам было позволено служить каждому под своим знаменем. Прошение это разрешено в благоприятном для них смысле, и таким образом каждый дивизион Терско-Горского полка выезжает в строй с особым знаменем. По поводу этих знамён в Гура-Галбине рассказывают один случай, который как нельзя лучше характеризует дух и воинские убеждения горцев. На одном из первых строевых учений, в присутствии генерал-лейтенанта Скобелева, оба дивизиона были пущены карьером в примерную атаку. По уставу, во время атаки штандарты с ассистентами не мчатся наряду с фронтом, а остаются позади его и следуют за ним отдельно, умеренным аллюром, которым, по окончании атаки, и входят в своё место. Это уставное постановление было, конечно, применено и в данном случае. Горцы, для которых оно оказалось совершенною новостию, крайне были озадачены и удивлены, не видя во время атаки своих знамён пред собою. Но ещё более смутились этим сами знаменосцы и их ассистенты. По окончании учения они решились подойти к своему командиру за разъяснением, всегда ли это так будет, что они станут оставаться позади прочих? На ответ полковника — что непременно всегда, потому что так положено по уставу — эти добряки с глубоким внутренним убеждением возразили, что «нет, бачка-полковник, так нельзя. Мы такие же джигиты, как и другие, мы тоже хотим быть впереди, чтобы все остальные нас видели; на то мы и знаменщики! И поверь ты нам, мы не отдадим наших знамён, пока хоть один из нас останется в живых. Ну, а перебьют всех до одного, тогда Божья воля; пусть у мёртвых и знамёна берут».
Совершенно под стать этому случаю, есть и ещё один эпизод не менее характерный. На смотру начальника дивизии один взвод Терско-Горского полка оставлен был позади фронта, в прикрытие полкового обоза, который, к слову сказать, весь состоит у них из кавказских двухколёсных арб. Вдруг этот взвод целиком прискакал к полковнику Панкратову.
— Вы зачем? Кто вас требовал? изумился полковник.
— Виноваты, бачка! Мы затем, что нам очень уже обидно, и мы хотим знать, всегда ли нас будут в обоз ссылать? Потому что если всегда, и только нас одних, то это нам такая обида, что хуже всякого позора!.. Разве мы хуже других джигитов?.. И за что же все прочие над нами смеяться будут?!..
Успокоились только тогда, когда получили уверение, что караул к обозу каждый раз будет назначаться по новой очереди.
Сколько можно судить в настоящее время, воинский дух у этих людей прекрасный. По свидетельству офицеров, они «рвутся к бою». Как сказано было выше, оба племени целыми волостями являлись к полковнику Панкратову, прося их всех принять на службу. Когда же им было разъяснено, что такая жертва пока ещё не вызывается необходимостию, то выборные от обоих племён отправились к представителю высшей власти и заявили ему приблизительно следующее: «богачи наши все на конях и все почти пошли теперь на призыв доброю охотою. Мы — люди бедные и простые, не можем жертвовать деньгами, и, если нельзя нас всех поголовно принять на службу, то мы всё-таки не желаем отставать от других, хотим жертвовать чем можем, и потому предлагаем для нужд армии столько подвод, сколько сил и средств наших хватит».
На походе во время следования к Кишинёву было получено предписание сдать в бендерский арсенал старые кремневые ружья, взамен которых горцам имеют быть розданы берданки. Горец обыкновенно не любит расставаться со своим оружием, но тут это было исполнено охотно, потому что ещё у себя дома они наслышались о «дивных свойствах» скорострелок. Однако присылка оружия в Гура-Галбину последовала не так скоро, как того хотелось бы нетерпеливым горцам и они приуныли; но наконец перед великим постом прибыл столь жадно ожидаемый транспорт. И надо было видеть эту живую, детски наивную радость горцев, когда приступили к раздаче им берданок. Они по этому поводу устроили у себя целый праздник, танцевали свой особенный танец «кипена́», где плясуны смыкаются, обнявшись, в плотный круг, другие становятся к ним на плечи, а к этим, в свою очередь, взбираются третьи и строят таким образом плавно кружащуюся в такт пирамиду. Старики чуть не с благоговением принимали берданки из рук командиров, как бы нечто священное и заветное; они любовались на своё новое оружие и даже целовали его. Одни пешком, другие на конях намечали себе известное расстояние и пробовали, сколько раз на бегу или на карьере успеют примерно зарядить, прицелиться и спустить курок, пока достигнут до намеченного пункта. Это был общий праздник, общая радость.
У магометан в Терско-Горском полку есть свой мулла, который однако выезжает в строй и вообще несёт всю службу наряду со всеми всадниками. Он же служит им и за медика вместе с другим всадником, его помощником. Горцы, отправляясь в поход, нарочно захватили с собою этих двух своих собственных медиков, искусство которых уже неоднократно было испытано ими на деле. Хотя в Терско-Горском полку и имеется ординарный медицинский персонал, полагаемый по штатам, но горцам не препятствуют лечиться и у своих собственных докторов, в тех случаях когда характер болезни не требует специального участия действительного врача, и тем более что эти азиатские медики оказываются весьма искусными в лечении некоторых болезней. Так например, они замечательно хорошо вылечивают переломы, ушибы, холодные и огнестрельные раны, никогда не прибегая при этом к ампутации, потому что умеют отлично предупреждать гангрену. Лечат они своими специальными способами и средствами, причём весь секрет счастливого исхода болезни заключается главнейшим образом в чистом, опрятном уходе за раною и в умении сделать перевязку. В состав их медицинских средств входят преимущественно бараний жир и припарки из бараньих внутренностей; но и кроме того существуют у них всякие разноцветные пластыри, мази, травы и вообще свои специальные секреты. Весь способ лечения ран ограничивается наружными средствами, причём в смысле необходимейшего условия является то, чтобы больному отнюдь не давать спать. Для этого к раненому собираются поочерёдно его друзья, приятели и знакомцы и принимаются развлекать его без перерыва песнями и плясками; а чуть станет долить его сон, они начинают усердно барабанить во что попало и изо всей силы колотить в медные котелки и тазы. Азиатские медики запрещают раненому спать, во избежание приливов крови к голове, и только впоследствии, когда счастливый исход болезни уже не подлежит сомнению, разрешают они пациенту пользоваться сном, сначала на короткое время, а потом постепенно всё более и более, строго сообразуясь однако с ходом выздоровления. Каждый зажиточный горец, узнав, что такой-то «кунак» его ранен, спешит послать ему в дар целого барана на вырезку припарок и на угощение певцов и плясунов. Таков уж обычай.
Выше было сказано, что горцы получают пшеничный хлеб вместо ржаного. В Одессе, в особой пекарне, на случай похода приготовляются для них из пшеничной муки очень приятные на вид и на вкус галеты, которые, в сушёном состоянии, по отзыву самих потребителей, несравненно вкуснее их кавказского чурека. Наиболее любимую и лакомую пищу горцев составляют три блюда: чихиртма, похлёбка из курицы, подбиваемая яичными желтками с приправою из лимона; шашлык, на который употребляется молодой барашек целиком и жарится на вертеле, и наконец рисовый плов из жирной курицы, приправленный кишмишем и курагой (сушёный абрикос) или черносливом. Вообще, едят ни отлично и — надо отдать справедливость — очень вкусно. Некоторые из более достаточных христиан захватили с собою на чужбину и запас кахетинского в бурдючках, очень удобных для похода.
Как ингуши, так и осетины — народ чрезвычайно добродушный, даже во многом детски наивный, честный и весёлый. Те и другие очень любят пение и пляску, которые у них весьма своеобразны. Поют обыкновенно хором, но так, что хор служит чем-то вроде аккомпанемента. Теноры, баритоны и басы обыкновенно тянут в унисон несколько тактов какую-нибудь ноту, затем меняют её на другую, на третью и к окончанию строфы возвращаются к ноте первоначальной. Звук, издаваемый ими при этом, есть просто А, произносимое протяжно. И вот, на этом-то хоральном фоне один наиболее искусный певец выводит голосом, часто переходящим в высокий фальцет, разные азиатские завитки, узоры и арабески, сопровождая всё это, конечно, словами стихов и очень выразительными мимикою и жестикуляциею. В общем такое пение, при всей своей оригинальности, быть может и странной для европейского уха, выходит очень недурно.
Пляски у них довольно разнообразны, но все происходят хороводным порядком, т. е. в кругу, в котором танцует один или пара, либо же сообща весь круг принимается за пляску. К первым относятся лезгинка и кавка, а ко вторым вульки, кипена́ и сими́т-симге́. В лезгинке и кавке весь хоровод, за исключением пляшущей пары, всё время остается неподвижно в круге и мерно бьёт в ладоши, то учащая, то замедляя темп, сообразно ходу пляски. В середине круга иногда помещается барабан, сделанный из простого лукошка, на котором выколачивает такт один из музыкантов, в то время как другой, вне круга, наигрывает однообразную и весьма небогатую мелодию на осетинской берестяной дудке.
Гура-галбинские обыватели очень довольны пока своими постояльцами. Они относятся[2] о горцах с похвалою, свидетельствуя, что это народ смирный, весьма трезвый и честный: ни воровства, ни буйства, ни обид или притеснений хозяевам за ними не водится. Но горцы жалуются на конокрадов — вероятнее всего цыган, — которые успели уже увести у них несколько лошадей, что впрочем и немудрено в здешние тёмные ночи, нередко сопровождаемые бурными метелями, и тем более, что эти превосходные по своим боевым качествам горские лошади всю зиму проводят без конюшен, которых здесь вовсе не имеется, и даже без навесов, а просто-себе стоят приткнувшись к стогу соломы или камыша, на дворах, часто ровно ничем не огороженных. Вообще гура-галбинскую стоянку далеко нельзя назвать завидною.
Между всеми полками сводной дивизии как-то с первого же разу установился братский дух военного товарищества, или, как они называют, куначества. Тут нет и в помине ни зависти, ни бахвальства одной части перед другою; полк на полк смотрит как на своего верного кунака, надёжную поддержку и братскую помощь в боевом деле. Донской № 30-го полк несколько позже других назначен был в состав «гулевой» дивизии и пришёл к месту своего нового назначения пред самою масленицею. На последнем своём переходе донцы сделали привал в селении Чимишли, где стоят кубанцы. Эти последние тотчас же сами, без всяких внушений с чьей бы то ни было стороны, «покуначились» с донцами, разобрали их по своим квартирам и, в силу кавказского обычая, отдали им весь свой обед и винную порцию, — одним словом, угостили на славу, за что донцы, проголодавшиеся всухомятку, остались им очень благодарны и на второй неделе поста, пригласив к себе в гости кубанцев после бригадного ученья, отблагодарили их подобным же угощением. Дух такого доброго согласия и военного братства, без сомнения, служит залогом доблестной боевой деятельности наших «гулевых» полков и сотен.