Золотой лев в Гронпере (Троллоп)/1873 (ДО)/15

Материал из Викитеки — свободной библиотеки


[112]
XV.

Остатокъ того дня, въ который Георгъ уѣхалъ изъ Гронпера, прошолъ самъ собою разумѣется не весело въ «Золотомъ львѣ». Михаилъ, послѣ своей раздражительной выходки, въ отношеніи Маріи, не говорилъ болѣе съ нею въ этотъ вечеръ, но женѣ сообщилъ о случившемся. Она посовѣтовала ему не обращать вниманія на рѣчи Георга.

[113]— Все пойдетъ по прежнему, если ты только будешь ласковѣе съ ней, успокоивала она мужа. Ты, вообще, не долженъ допустить въ ней предположеніе, будто въ этомъ дѣлѣ возможно малѣйшее колебаніе.

— Я никогда и не думалъ давать ей повода къ подобнымъ мыслямъ, возразилъ онъ гнѣвно.

— Нѣтъ, мой милый, но не слѣдовало и другихъ допустить до этого; теперь же оставимъ дѣло такъ какъ оно есть. Когда она увидитъ, какіе закупки дѣлаются къ ея свадьбѣ и вспомнитъ, что все это происходитъ съ ея согласія, то опа не въ состояніи уже будетъ отказаться. Будь только къ ней ласковѣй.

Михаилъ съ неудовольствіемъ покачалъ головой, будто жена говорила все вздоръ, втихомолку же рѣшился послѣдовать совѣту своей половины, въ тотъ же вечеръ. Встрѣтясь съ Маріею, передъ ужиномъ, онъ осыпалъ ее ласками, поцѣлуями и нѣжными именами, а она, въ свою очередь, схватила его суровую руку и, горячо цѣлуя ее, бросила на него умоляющіе взгляды, какъ бы прося его о пощадѣ. Подобныя нѣжныя изліянія, съ поцѣлуями, рукопожатіями и сладкимъ шопотомъ, вовсе не входили въ расчеты мадамъ Фоссъ, когда она совѣтовала мужу быть ласковымъ съ Маріею. Она терпѣть не могла сентиментальностей, тѣмъ болѣе, что никогда на самой себѣ не испытывала ничего подобнаго; для нея мужъ имѣлъ только весьма односложныя отвѣты, по большей части только да, да, и нѣтъ, нѣтъ. По этому то понятно было ея отвращеніе ко всякимъ поэтическимъ слабостямъ, какъ она называла всѣ нѣжности.

— Я, на твоемъ мѣстѣ, поступала бы такъ какъ будто ничего не случилось, шепнула опа мужу передъ тѣмъ, чѣмъ сѣсть за столъ.

— Вѣдь я такъ и дѣлаю! И, дѣйствительно, чтобы я могъ сказать?

— Оставь, пожалуйста, всѣ свои преувеличенныя нѣжности и будь съ Маріею какъ всегда.

— Я и обращаюсь съ нею какъ всегда, возразилъ онъ, хотя очень хорошо зналъ, что жена была права. Онъ не въ состояніи былъ поступать иначе, потому [114]что золотая середина бита недоступна ему; онъ ужъ предавался самому жестокому гнѣву или не зналъ границъ своимъ нѣжностямъ.

Марія, между тѣмъ, чувствовала, что для нея настало время дѣйствовать. Ея рѣшеніе созрѣло уже въ ту же самую ночь, которая слѣдовала за признаніемъ Георга, когда мучимая безсонницей, она спокойно обсудила и взвѣсила каждое его слово. Узнавши, какъ горячо онъ былъ привязанъ къ ней, ничто уже не могло бы принудитъ се стать женою Адріана Урманда. Все затрудненіе состояло теперь въ томъ, какъ сообщить дяди о своемъ намѣреніи. Она боялась, что если прямо и просто скажетъ ему о немъ, то онъ употребитъ всю свою власть надъ нею, чтобы помѣшать ей. Во избѣжаніе этого, Марія рѣшилась наконецъ, написать Урманду письмо и когда оно уже будетъ далеко отъ Гронпера, показать дяди копію съ него. Марія Бромаръ не была такая артистка въ составленіи писемъ, какъ, по всей вѣроятности, большинство молодыхъ дамъ, читающихъ эту исторію; поэтому она должна была сидѣть надъ нимъ полдня и часть ночи, по отъѣздѣ Георга. Послѣ неимовѣрныхъ трудовъ, письмо было наконецъ написано и отправлено ею.

Вернувшись съ почты, молодой дѣвушкой овладѣло болѣзненное волненіе и безпокойство; теперь надлежало показать дяди копію и собрать все свое мужество, чтобы твердо и спокойно встрѣтить его гнѣвъ.

Отобѣдавъ, Михаилъ, собравшись чтобы отправиться къ своимъ обычнымъ работамъ, вышелъ въ сѣни. Марія тотчасъ же послѣдовала за нимъ.

— Дядя Михаилъ, обратилась она къ нему, могу я тебя попросить, удѣлитъ мнѣ нѣсколько минутъ твоего времени, я бы хотѣла поговорить съ тобой.

— О чемъ же, Марія?

— Когда ты вернешься на минутку въ комнату, то я тебѣ покажу что то?

— Покажешь мнѣ что то? Но что же такое можешь ты мнѣ показать?

— Письмо, дядя Михаилъ. Ну, пойдемъ же со мной. Вошедши съ нимъ въ комнату бывшей теперь [115]пустою, она вынула изъ кармана, копію съ ея письма къ Урманду и передала ее дяди со словами.

— Это самое письмо послала я сегодня утромъ къ господину Урманду.

— Письмо къ Урманду? вскричалъ онъ, окидывая лоскутокъ бумаги недовѣрчивыми взглядами.

— Да, дядя, я ему написала, потому что считала своей обязанностью сказать ему всю правду, съ тѣмъ чтобы не взять на свою душу грѣха обмана. Боюсь что ты разгнѣваешься и прогонишь меня отъ себя, но видитъ Богъ, что я не могла поступить иначе!

Содержаніе письма было слѣдующее:

«Гронперъ Золотой левъ,»
1 Октября 187* года.

Господинъ Урмандъ!

Съ большимъ уныніемъ и горемъ, берусь я за перо, чтобы попросить Васъ не пріѣзжать за мной, черезъ двѣ недѣли, какъ это было условлено между нами. Правда, и дала слово быть вашею женою, по теперь рѣшительно не въ состояніи выполнить его. Я знаю, что мое поведеніе достойно порицанія, но оно было бы непростительнымъ, еслибъ я скрыла отъ васъ истину. Прежде еще чѣмъ мы съ вами познакомились, полюбила я другаго, и какъ ни боролась сама съ собой, чтобы повиноваться воли моего дяди, но ясно убѣдилась, что принять ваше предложеніе выше моихъ силъ.

Дяди мое рѣшеніе еще неизвѣстно, но я ему сообщу все, когда отправлю это письмо къ вамъ.

Мой поступокъ въ отношеніи васъ огорчаетъ меня до глубины сердца; но, увѣряю васъ, что онъ былъ сдѣланъ, съ моей стороны, безъ всякаго дурнаго умысла. Смѣю предаваться надеждѣ, что вы постараетесь забыть и простить меня. Никто лучше меня не знаетъ какъ, дурно поступила я въ отношеніи васъ.

Ваша всепокорнѣйшая слуга
съ полнымъ уваженіемъ
Марія Бромаръ.

[116]Долго писала Марія это письмо, по и не мало времени употребилъ дядя, чтобы прочесть его. Онъ прерывалъ себя на каждомъ слонѣ и каждое новое предложеніе вызывало въ немъ цѣлый рядъ размышленій, которыми онъ опровергалъ все написанное, считая его чистѣйшимъ вздоромъ и такъ какъ такимъ образомъ содержаніе письма только постепенно открывалось ему, то и гнѣвъ его не разразился въ такой сильной степени, какъ ожидала Марія.

— Хорошую кашу заварила ты тутъ, вскричалъ онъ, наконецъ. Но все это ничего не значитъ.

— Однако дядя Михаилъ, это должно что нибудь да значить!

— Говорю тебѣ, что я всей этой дребедени не придаю никакой цѣны и тотчасъ объясню тебѣ планъ своего дѣйствія. Немедленно отправлюсь я въ Базель, куда черезъ Кольмаръ, пріѣду къ полуночи и постараюсь перехватить твое письмо. Въ случаѣ же неудачи, во что бы то пи стало увижусь съ Урмандомъ, прежде чѣмъ онъ его получитъ. Вотъ что я сдѣлаю Марія и ты должна дать мнѣ уполномочіе, сообщить ему, какъ раскаиваешься въ томъ, что написала это письмо.

— Но, дядя Михаилъ, увѣряю тебя, что я вовсе не раскаиваюсь въ томъ. Да какъ же это и могло бы быть, когда все написанное есть мое искреннѣйшее убѣжденіе! Никогда я де соглашусь стать его женою— нѣтъ, никогда! О, милый дядя, прошу тебя, не ѣзди въ Базель.

Но то что Михаилъ Фоссъ разъ забралъ себѣ въ голову, то обыкновенно приводилъ въ исполненіе и такимъ образомъ опъ собрался въ Базель. Къ несчастію для Маріи, поѣздъ отходилъ только черезъ нѣсколько часовъ и ей такимъ образомъ пришлось вынести еще одну бурную, тяжелую сцену съ дядей. Истощивъ всѣ ласки и просьбы, чтобы добромъ склонить ее къ опроверженію письма, Михаилъ сталъ осыпать ее самыми жестокими, несправедливыми упреками, но все было тщетно, молодая дѣвушка оставалась тверда и непоколебима.

[117]— Дядя Михаилъ, сказала она наконецъ съ такимъ достоинствомъ и такимъ рѣшительнымъ тономъ, что не замедлила произвести впечатлѣніе на него, если я такая, какою тебѣ угодно меня называть, то мнѣ не остается другаго исхода, какъ покинуть твой домъ. Знаю, какъ дурно я поступила, принявъ предложеніе господина Урманда и не смѣю противъ этого защищаться; но, не смотря на то, я все таки не въ состояніи сдѣлаться его женой и никто въ мірѣ не принудитъ меня къ тому. Позволь же мнѣ лучше уйти и поступить въ услуженіе къ нашимъ родственникамъ въ Епиналѣ.

Ничего подобнаго не входило въ расчеты Михаила Фосса, потому что онъ искренно былъ преданъ ей, хотя и обходился съ ною такъ дурно въ эту минуту и если опа только позволила бы ему заботиться о ея благѣ, по собственному благоусмотрѣнію, то съ радостью готовъ бы былъ прижать ее къ своей груди, какъ свое дорогое дитя. Но она не уступала; и въ самомъ сильномъ гнѣвѣ отправился Михаилъ въ Базель.