Последний сын вольности. Повесть (Лермонтов)
| ← Джюлио. Повесть | Последний сын вольности. Повесть («Бывало, для забавы я писал...»)
| Каллы. Черкесская повесть → |
| См. Поэмы. Дата создания: первая половина 1831 года, опубл.: «Русское слово» (1910, № 65, 20 марта); Соч. изд. Академической библиотеки (т. I, 1910, стр. 225 — 253). Источник: 1. Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955. — Т. 3. Поэмы, 1828—1834. — С. 97—123., 2. Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений в 2 томах. — Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. — Т. 2. Стихотворения и поэмы. 1837—1841. — С. 153. • №438 (ПСС 1989) |
- Википроекты
Авторские и издательские редакции текста
[править]- Последний сын вольности. Повесть («Бывало, для забавы я писал...») // Иллюстрированное полное собрание сочинений в 6 т. 1914-15. T.1, 1914 (дореформенная орфография)
- Последний сын вольности. Повесть («Бывало, для забавы я писал...») // Сочинения в 6 т., 1954-57. Т.3
- Последний сын вольности. Повесть («Бывало, для забавы я писал...») // Полное собрание стихотворений: В 2 т., 1989. Т.2
Последний сын вольности. Автограф М. Ю. Лермонтова. 1830
Последний сын вольности. Повесть («Бывало, для забавы я писал...»)
Иллюстрированное полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова / Редакция В. В. Каллаша — М.: Печатник, 1914. — Т. I. (РГБ)
(Повесть)
Посвящается (Н. С. Шеншину)
Бывало, для забавы я писал,
Тревожимый младенческой мечтой;
Бывало, я любовию страдал,
И, с бурною пылающей душой,
5 Я в ветренных стихах изображал
Таинственных видений милый рой.
Но дни надежд ко мне не придут вновь,
Но изменила первая любовь!..
И я один, один был брошен в свет,
10 Искал друзей — и не нашел людей;
Но ты явился: нежный твой привет
Завязку снял с обманутых очей.
Прими ж, товарищ, дружеский обет,
Прими же песню родины моей,
15 Хоть эта песнь, быть может, милый друг, —
Оборванной струны последний звук!..
When shall such hero live again?
The Giaour. Byron.
Приходит осень, золотит
Венцы дубов. Трава полей
От продолжительных дождей
20 К земле прижалась; и бежит
Ловец напрасно по холмам:
Ему не встретить зверя там.
А если даже он найдет,
То ветер стрелы разнесет.
25 На льдинах ветер тот рожден,
Порывисто качает он
Сухой шиповник на брегах
Ильменя. В сизых облаках
Станицы белых журавлей
30 Летят на юг до лучших дней;
И чайки озера кричат
Им вслед, и вьются над водой,
И звезды ночью не блестят,
Одетые сырою мглой.
35 Приходит осень! уж стада
Бегут в гостеприимну сень;
Краснея догорает день
В тумане. Пусть он никогда
Не озарит лучом своим
40 Густой новогородский дым,
Пусть не надуется вовек
Дыханьем теплым ветерка
Летучий парус рыбака
Над волнами славянских рек!
45 Увы! пред властию чужой
Склонилась гордая страна,
И песня вольности святой
(Какая б ни была она)
Уже забвенью предана.
50 Свершилось! дерзостный варяг
Богов славянских победил;
Один неосторожный шаг
Свободный край поработил!
Но есть поныне горсть людей,
55 В дичи лесов, в дичи степей;
Они, увидев падший гром,
Не перестали помышлять
В изгнаньи дальном и глухом,
Как вольность пробудить опять;
60 Отчизны верные сыны
Еще надеждою полны:
Так, меж грядами темных туч,
Сквозь слезы бури, солнца луч
Увеселяет утром взор
65 И золотит туманы гор.
На небо дым валит столбом!
Откуда он? Там, где шумит
Поток сердитый, над холмом,
Треща, большой огонь горит,
70 Пестреет частый лес кругом.
На волчьих кожах, без щитов,
Сидят недвижно у огня,
Молчанье мрачное храня,
Как тени грусти, семь бойцов:
75 Шесть юношей — один старик.
Они славяне! — бранный клик
Своих дружин им не слыхать,
И долго, долго не видать
Им милых ближних... но они
80 Простились с озером родным,
Чтоб не промчалися их дни
Под самовластием чужим,
Чтоб не склоняться вечно в прах,
Чтоб тени предков, из земли
85 Восстав, с упреком на устах,
Тревожить сон их не пришли!..
О! если б только Чернобог
Удару мщения помог!..
Не равная была борьба...
90 И вот война! и вот судьба!..
«Зачем я меч свой вынимал,
И душу веселила кровь? —
Один из юношей сказал. —
Победы мы не встретим вновь,
95 И наши имена покрыть
Должно забвенье, может быть;
И несвершонный подвиг наш
Изгладится в умах людей:
Так недостроенный шалаш
100 Разносит буйный вихрь степей!»
«О! Горе нам, — сказал другой, —
Велик, ужасен гнев богов!
Но пусть и на главу врагов
Спадет он гибельной звездой,
105 Пусть в битве страх обымет их,
Пускай падут от стрел своих!»
Так говорили меж собой
Изгнанники. Вот встал один...
С руками, сжатыми крестом,
110 И с бледным пасмурным челом
На мглу волнистую долин
Он посмотрел, и, наконец,
Так молвил старику боец:
«Подобно ласке женских рук,
115 Смягчает горе песни звук,
Так спой же, добрый Ингелот,
О чем-нибудь! о чем-нибудь
Ты спой, чтоб облегчилась грудь,
Которую тоска гнетет.
120 Пой для других! моя же месть
Их детской жалобы сильней:
Что было, будет и что есть,
Всё упадает перед ней!»
«Вадим! — старик ему в ответ, —
125 Зачем не для тебя?.. иль нет!
Не надо! что̀ ты вверил мне,
Уснет в сердечной глубине!
Другую песню я спою:
Садись и слушай песнь мою!»
130 И в белых кудрях старика
Играли крылья ветерка,
И вдохновенный взор блеснул,
И песня громко раздалась.
Прерывисто она неслась,
135 Как битвы отдаленный гул.
Поток, вблизи холма катясь,
Срывая мох с камней и пней,
Согласовал свой ропот с ней,
И даже призраки бойцов,
140 Склонясь из дымных облаков,
Внимали с высоты порой
Сей песни дикой и простой!
Собралися люди мудрые
Вкруг постели Гостомысловой.
145 Смерть над ним летает коршуном!
Но, махнувши слабою рукой,
Говорит он речь друзьям своим:
«Ax, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
150 Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины!» —
Так сказал и умер Гостомысл.
Кривичи, славяне, весь и чудь
Шлют послов за море синее,
155 Чтобы звать князей варяжских стран.
«Край наш славен — но порядка нет!»
Говорят послы князьям чужим.
Рурик, Трувор и Синав клялись
Не вести дружины за собой;
160 Но с зарей блеснуло множество
Острых копий, белых парусов
Сквозь синеющий туман морской!..
Обманулись вы, сыны славян!
Чей белеет стан под городом?
165 Завтра, завтра дерзостный варяг
Будет князем Новагорода,
Завтра будете рабами вы!..
Тридцать юношей сбираются,
Месть в душе, в глазах отчаянье...
170 Ночи мгла спустилась на холмы,
Полный месяц встал, и юноши
В спящий стан врагов являются!
На щиты склонясь, варяги спят,
Луч луны играет по кудрям.
175 Вот струею потекла их кровь,
Гибнет враг — но что за громкий звук?
Чье копье ударилось о щит?
И вскочили пробужденные,
Злоба в крике и движениях!
180 Долго защищались юноши.
Много пало... только шесть осталось...
Мир костям убитых в поле том!
Княжит Рурик в Новегороде,
В диких дебрях бродят юноши;
185 С ними есть один старик седой —
Он поет о родине святой,
Он поет о милой вольности!
«Ужель мы только будем петь,
Иль с безнадежием немым
190 На стыд отечества глядеть,
Друзья мои? — спросил Вадим. —
Клянусь, великий Чернобог,
И в первый и в последний раз:
Не буду у варяжских ног.
195 Иль он, иль я: один из нас
Падет! в пример другим падет!..
Молва об нем из рода в род
Пускай передает рассказ;
Но до конца вражда!» — Сказал,
200 И на колена он упал,
И руки сжал, и поднял взор,
И страшно взгляд его блестел,
И темнокрасный метеор
Из тучи в тучу пролетел!
205 И встали, и пошли они
Пустынной узкою тропой.
Курился долго дым густой
На том холме, и долго пни
Трещали в медленном огне,
210 Маня беспечных пастухов,
Пугая кроликов и сов
И ласточек на вышине!..
Скользнув между вечерних туч,
На море лег кровавый луч;
215 И солнце пламенным щитом
Нисходит в свой подводный дом.
Одни варяжские струи,
Поднявши головы свои,
Любуясь на его закат,
220 Теснятся, шепчут и шумят;
И серна на крутой скале,
Чернея в отдаленной мгле,
Как дух недвижима, глядит
Туда, где небосклон горит.
225 Сегодня с этих берегов
В ладью ступило семь бойцов:
Один старик, шесть молодых! —
Вадим отважный был меж них.
И белый парус понесло
230 Порывом ветра, и весло
Ударилось о синий вал.
И в той ладье Вадим стоял
Между изгнанников-друзей,
Подобный призраку морей!
235 Что думал он, о чем грустил,
Он даже старцу не открыл.
В прощальном, мутном взоре том
Изобразилось то, о чем
Пересказать почти нельзя.
240 Так удалялася ладья,
Оставя пены белый след;
Всё мрачен в ней стоял Вадим;
Воспоминаньем прежних лет,
Быть может, витязь был томим...
245 В какой далекий край они
Отправились, чего искать?
Кто может это рассказать?
Их нет. — Бегут толпою дни!..
На вышине скалы крутой
250 Растет порой цветок младой:
И в сердце грозного бойца
Любви есть место. До конца
Он верен чувству одному,
Как верен слову своему.
255 Вадим любил. Кто не любил?
Кто, вечно следуя уму,
Врожденный голос заглушил?
Как моря вид, как вид степей,
Любовь дика в стране моей...
260 Прекрасна Леда, как звезда
На небе утреннем. Она
Свежа, как южная весна,
И, как пустынный цвет, горда.
Как песня юности, жива,
265 Как птица вольности, резва,
Как вспоминание детей,
Мила и грустию своей
Младая Леда. И Вадим
Любил. Но был ли он любим?..
270 Нет! равнодушной Леды взор
Презренья холод оковал:
Отвергнут витязь; но с тех пор
Он всё любил, он всё страдал.
До униженья, до мольбы
275 Он не хотел себя склонить;
Мог презирать удар судьбы
И мог об нем не говорить.
Желал он на другой предмет
Излить огонь страстей своих;
280 Но память, слезы многих лет!..
Кто устоит противу них?
И рана, легкая сперва,
Была всё глубже день со днем,
И утешения слова
285 Встречал он с пасмурным челом.
Свобода, мщенье и любовь,
Всё вдруг в нем волновало кровь;
Старался часто Ингелот
Тревожить пыл его страстей
290 И полагал, что в них найдет
Он пользу родины своей.
Я не виню тебя, старик!
Ты славянин: суров и дик,
Но и под этой пеленой
295 Ты воспитал огонь святой!..
Когда на челноке Вадим
Помчался по волнам морским,
То показал во взоре он
Души глубокую тоску,
300 Но ни один прощальный стон
Он не поверил ветерку,
И ни единая слеза
Не отуманила глаза.
И он покинул край родной,
305 Где игры детства, как могли,
Ему веселье принесли
И где лукавою толпой
Его надежды обошли,
И в мире может только месть
310 Опять назад его привесть!
Зима сребристой пеленой
Одела горы и луга.
Князь Рурик с силой боевой
Пошел недавно на врага.
315 Глубоки ранние снега;
На сучьях иней. Звучный лед
Сковал поверхность гладких вод.
Стадами волки по ночам
Подходят к тихим деревням:
320 Трещит мороз. Шумит метель:
Вершиною качает ель.
С полнеба день на степь глядит
И за туман уйти спешит,
И путник посреди полей
325 Неверный тщетно ищет путь;
Ему не зреть своих друзей,
Ему холодным сном заснуть,
И должен сгнить в чужих снегах
Его непогребенный прах!..
330 Откуда зарево блестит?
Не град враждебный ли горит?
Тот город Руриком зажжен.
Но скоро ль возвратится он
С богатой данью? скоро ль меч
335 Князь вложит в мирные ножны?
И не пора ль ему пресечь
Зловещий, буйный клик войны?
Ночь. Темен зимний небосклон.
В Новгороде глубокий сон,
340 И всё объято тишиной;
Лишь лай домашних псов порой
Набегом ветра принесен.
И только в хижине одной
Лучина поздняя горит;
345 И Леда перед ней сидит
Одна; немолчное давно
Прядет, гудёт веретено
В ее руке. Старуха мать
Над снегом вышла погадать.
350 И, наконец, она вошла:
Морщины бледного чела
И скорый, хитрый взгляд очей,
Всё ужасом дышало в ней.
В движеньи судорожном рук
355 Видна душевная борьба.
Ужель бедой грозит судьба?
Ужели ряд жестоких мук
Искусством тайным эту ночь
В грядущем видела она?
360 Трепещет и не смеет дочь
Спросить. Волшебница мрачна,
Сама в себя погружена.
Пока петух не прокричал,
Старухи бред и чудный стон
365 Дремоту Леды прерывал,
И краткий сон был ей не в сон!..
И поутру перед окном
Приметили широкий круг,
И снег был весь истоптан в нем,
370 И долго в городе о том
Ходил тогда недобрый слух.
....................
....................
Шесть раз менялася луна;
Давно окончена война.
Князь Рурик и его вожди
375 Спокойно ждут, когда весна
Свое дыханье и дожди
Пошлет на белые снега,
Когда печальные луга
Покроют пестрые цветы,
380 Когда над озером кусты
Позеленеют, и струи
Заблещут пеной молодой,
И в роще Лады в час ночной
Затянут песню соловьи.
385 Тогда опять поднимут меч,
И кровь соседей станет течь,
И зарево, как метеор,
На тучах испугает взор.
Надеждою обольщена,
390 Вотще душа славян ждала
Возврата вольности: весна
Пришла, но вольность не пришла.
Их заговоры, их слова
Варяг-властитель презирал;
395 Все их законы, все права,
Казалось, он пренебрегал.
Своей дружиной окружен,
Перед народ являлся он;
Свои победы исчислял,
400 Лукавой речью убеждал!
Рука искусного льстеца
Играла глупою толпой;
И благородные сердца
Томились тайною тоской...
405 И праздник Лады настает:
Повсюду радость! как весной
Из улья мчится шумный рой,
Так в рощу близкую народ
Из Новагорода идет.
410 Пришли. Из ветвей и цветов
Видны венки на головах,
И звучно песни в честь богов
Уж раздались на берегах
Ильменя синего. Любовь
415 Под тенью липовых ветвей
Скрывается от глаз людей.
С досадою, нахмуря бровь,
На игры юношей глядеть
Старик не смеет. Седина
420 Ему не запрещает петь
Про Диди-Ладо. Вот луна
Явилась, будто шар златой,
Над рощей темной и густой;
Она была тиха, ясна
425 Как сердце Леды в этот час...
Но отчего в четвертый раз
Князь Рурик, к липе прислонен,
С нее не сводит светлых глаз?
Какою думой занят он?
430 Зачем лишь этот хоровод
Его внимание влечет?..
Страшись, невинная душа!
Страшися! Пылкий этот взор,
Желаньем, страстию дыша,
435 Тебя погубит; и позор
Подавит голову твою;
Страшись, как гибели своей,
Чтобы не молвил он: «люблю!»
Опасен яд его речей.
440 Нет сожаленья у князей:
Их ненависть, как их любовь,
Бедою вечною грозит;
Насытит первую лишь кровь,
Вторую лишь девичий стыд.
445 У закоптелого окна
Сидит волшебница одна
И ждет молоденькую дочь.
Но Леды нет. Как быть? — Уж ночь;
Сияет в облаках луна!..
450 Толпа проходит за толпой
Перед окном. Недвижный взгляд
Старухи полон тишиной,
И беспокойства не горят
На ледяных ее чертах;
455 Но тайны чудной налегло
Клеймо на бледное чело,
И вид ее вселяет страх.
Она с луны не сводит глаз.
Бежит за часом скучный час!..
460 И вот у двери слышен стук,
И быстро Леда входит вдруг
И падает к ее ногам:
Власы катятся по плечам,
Испугом взор ее блестит.
465 «Погибла! — дева говорит, —
Он вырвал у меня любовь;
Блаженства не найду я вновь...
Проклятье на него! злодей...
Наш князь!.. Мои мольбы, мой стон
470 Презрительно отвергнул он!
О! ты о мне хоть пожалей,
Мать! мать!.. убей меня!.. убей!..
«Закон судьбы несокрушим;
Мы все ничтожны перед ним», —
475 Старуха отвечает ей.
И встала бедная, и тих
Отчаянный казался взор,
И удалилась. И с тех пор
Не вылетал из уст младых
480 Печальный ропот иль укор.
Всегда с поникшей головой,
Стыдом томима и тоской,
На отуманенный Ильмень
Смотрела Леда целый день
485 С береговых высоких скал.
Никто ее не узнавал:
Надеждой не дышала грудь,
Улыбки гордой больше нет,
На щеки страшно и взглянуть:
490 Бледны, как утра первый свет.
Она увяла в цвете лет!..
С жестокой радостью детей
Смеются девушки над ней,
И мать сердито гонит прочь;
495 Она одна и день и ночь.
Так колос на́ поле пустом,
Забыт неопытным жнецом,
Стоит под бурей одинок,
И буря гнет мой колосок!..
500 И раз в туманный, серый день
Пропала дева. Ночи тень
Прошла; еще заря пришла —
Но что ж? заря не привела
Домой красавицу мою.
505 Никто не знал во всем краю,
Куда сокрылася она;
И смерть, как жизнь ее, темна!..
Жалели юноши об ней,
Проклятья тайные неслись
510 К властителю; ах! не нашлись
В их душах чувства прежних дней,
Когда за отнятую честь
Мечом бойца платила месть.
Но на земле еще была
515 Одна рука, чтоб отомстить,
И было сердце, где убить
Любви чужбина не могла!..
Пока надежды слабой свет
Не вовсе тучами одет,
520 Пока невольная слеза
Еще пытается глаза
Коварной влагой омочить,
Пока мы можем позабыть
Хоть в половину, хоть на миг
525 Измены, страсти лет былых,
Как мы любили в те года,
Как сердце билося тогда,
Пока мы можем как-нибудь
От страшной цели отвернуть
530 Не вовсе углубленный ум,
Как много ядовитых дум
Боятся потревожить нас! —
Но есть неизбежимый час...
И поздно или рано он
535 Разрушит жизни сладкий сон,
Завесу с прошлого стащит
И всё в грядущем отравит;
Осветит бездну пустоты,
И нас (хоть будет тяжело)
540 Презреть заставит, нам на зло,
Правдоподобные мечты;
И с этих пор иной обман
Душевных не излечит ран!
Высокий дуб, краса холмов,
545 Перед явлением снегов
Роняет лист, но вновь весной
Покрыт короной листовой,
И зеленея в жаркий день
Прохладную он стелет тень,
550 И буря вкруг него шумит,
Но великана не свалит;
Когда же пламень громовой
Могучий корень опалит,
То листьев свежею толпой
555 Он не оденется вовек...
Ему подобен человек!..
Светает — побелел восход
И озарил вершины гор,
И стал синеть безмолвный бор.
560 На зеркало недвижных вод
Ложится тень от берегов;
И над болотом, меж кустов,
Огни блудящие спешат
Укрыться от дневных огней;
565 И птицы озера шумят
Между приютных камышей.
Летит в пустыню черный вран,
И в чащу кроется теперь
С каким-то страхом дикий зверь.
570 Грядой волнистою туман
Встает между зубчатых скал,
Куда никто не проникал,
Где камни темной пеленой
Уныло кроет мох сырой!..
575 Взошла заря — зачем? зачем?
Она одно осветит всем:
Она осветит бездну тьмы,
Где гибнем невозвратно мы;
Потери новые людей
580 Она лукаво озарит,
И сердце каждое лишит
Всех удовольствий прежних дней,
И сожаленья не возьмет,
И вспоминанья не убьет!..
585 Два путника лесной тропой
Идут под утреннею мглой
К ущелиям славянских гор:
Заря их привлекает взор,
Играя меж ветвей густых
590 Берез и сосен вековых.
Один еще во цвете лет,
Другой, старик, и худ и сед.
На них одежды чуждых стран.
На младшем с стрелами колчан
595 И лук, и ржавчиной покрыт
Его шишак, и меч звенит
На нем, тяжелых мук бразды
И битв давнишние следы
Хранит его чело, но взгляд
600 И все движенья говорят,
Что не погас огонь святой
Под сей кольчугой боевой...
Их вид суров, и шаг их скор,
И полон грусти разговор:
605 «Прошу тебя, не уменьшай
Восторг души моей! Опять
Я здесь, опять родимый край
Сужден изгнанника принять;
Опять, как алая заря,
610 Надежда веселит меня;
И я увижу милый кров,
Где длился пир моих отцов,
Где я мечом играть любил,
Хоть меч был свыше детских сил.
615 Там вырос я, там защищал
Своих богов, свои права,
Там за свободу я бы пал,
Когда бы не твои слова.
Старик! где ж замыслы твои?
620 Ты зрел ли, как легли в крови
Сыны свободные славян
На берегу далеких стран?
Чужой народ нам не помог,
Он принял правду за предлог,
625 Гостей врагами почитал.
Старик! старик! кто б отгадал,
Что прах друзей моих уснет
В земле безвестной и чужой,
Что под небесной синевой
630 Один Вадим да Ингелот
На сердце будут сохранять
Старинной вольности любовь,
Что им одним лишь увидать
Дано свою отчизну вновь?..
635 Но что ж?.. быть может, наша весть
Не извлечет слезы из глаз,
Которые увидят нас,
Быть может, праведную месть
Судьба обманет в третий раз!..» —
640 Так юный воин говорил,
И влажный взор его бродил
По диким соснам и камням
И по туманным небесам.
«Пусть так! — старик ему в ответ, —
645 Но через много, много лет
Всё будет славиться Вадим;
И грозным именем твоим
Народы устрашат князей
Как тенью вольности своей.
650 И скажут: он за милый край
Не размышляя пролил кровь,
Он презрел счастье и любовь...
Дивись ему — и подражай!»
С улыбкой горькою боец
655 Спешил от старца отвернуть
Свои глаза: младую грудь
Печаль давила как свинец;
Он вспомнил о любви своей,
Невольно сердце потряслось,
660 И всё волнение страстей
Из бледных уст бы излилось,
Когда бы не боялся он,
Что вместо речи только стон
Молчанье возмутит кругом;
665 И он, поникнувши челом,
Шаги приметно ускорял
И спутнику не отвечал.
Идут — и видят вдруг курган
Сквозь синий утренний туман;
670 Шиповник и репей кругом,
И что-то белое на нем
Недвижимо в траве лежит.
И дикий коршун тут сидит,
Как дух лесов, на пне большом —
675 То отлетит, то подлетит;
И вдруг, приметив меж дерев
Вдали нежданых пришлецов,
Он приподнялся на ногах,
Махнул крылом и полетел,
680 И, уменьшаясь в облаках,
Как лодка на́ море, чернел!..
На том холме в траве густой
Бездушный, хладный труп лежал,
Одетый белой пеленой;
685 Пустыни ветр ее срывал,
Кудрями длинными играл,
И даже не боялся дуть
На эту девственную грудь,
Которая была белей,
690 Была нежней и холодней,
Чем снег зимы. Закрытый взгляд
Жестокой смертию объят,
И несравненная рука
Уж посинела и жестка...
695 И к мертвой подошел Вадим...
Но что за перемена с ним? —
Затрясся, побледнел, упал...
И раздался меж ближних скал
Какой-то длинный крик иль стон...
700 Похож был на последний он!
И кто бы крик сей услыхал,
Наверно б сам в себе сказал,
Что сердца лучшая струна
В минуту эту порвана!..
705 О! если бы одна любовь
В душе у витязя жила,
То он бы не очнулся вновь;
Но месть любовь превозмогла.
Он долго на земле лежал
710 И странные слова шептал,
И только мог понять старик,
Что то родной его язык.
И наконец страдалец встал.
«Не всё ль я вынес? — он сказал, —
715 О, Ингелот! любил ли ты?
Взгляни на бледные черты
Умершей Леды... посмотри...
Скажи... иль нет! не говори...
Свершилось! я на месть иду,
720 Я в мире ничего не жду:
Здесь я нашел, здесь погубил
Всё, что искал, всё, что любил!..»
И меч спешит он обнажить
И начал им могилу рыть.
725 Старик невольно испустил
Тяжелый сожаленья вздох,
И безнадежному помог.
Готов уж смерти тесный дом,
И дерн готов, и камень тут;
730 И бедной Леды труп кладут
В сырую яму... И потом
Ее засыпали землей,
И дерн покрыл ее сырой,
И камень положен над ним.
735 Без дум, без трепета, без слез
Последний долг свершил Вадим,
И этот день, как легкий дым,
Надежду и любовь унес.
Он стал на свете сирота.
740 Душа его была пуста.
Он сел на камень гробовой
И по челу провел рукой;
Но грусть ужасный властелин:
С чела не сгладил он морщин!
745 Но сердце билося опять —
И он не мог его унять!..
«Девица! мир твоим костям! —
Промолвил тихо Ингелот, —
Одна лишь цель богами нам
750 Дана — и каждый к ней придет,
И жалок, и безумец тот,
Кто ропщет на закон судьбы:
К чему? — мы все его рабы!»
И оба встали и пошли,
755 И скрылись в голубой дали!..
Горит на небе ясный день,
Бегут златые облака,
Синеет быстрая река,
И ровен как стекло Ильмень.
760 Из Новагорода народ
Тесняся на берег идет.
Там есть возвышенный курган;
На нем священный истукан,
Изображая бога битв,
765 Белеет издали. Предмет
Благодарений и молитв,
Стоит он здесь уж много лет;
Но лишь недавно князь пред ним
Склонен с почтением немым.
770 Толпой варягов окружен,
На жертву предлагает он
Добычу счастливой войны.
Песнь раздалася в честь богов;
И груды пышные даров
775 На холм святой положены!..
Рассыпались толпы людей;
Зажглися пни, и пир шумит,
И Рурик весело сидит
Между седых своих вождей!..
780 Но что за крик? откуда он?
Кто этот воин молодой?
Кто Рурика зовет на бой?
Кто для погибели рожден?..
В своем заржавом шишаке
785 Предстал Вадим — булат в руке,
Как змеи кудри на плечах,
Отчаянье и месть в очах.
«Варяг! — сказал он, — выходи!
Свободное в моей груди
790 Трепещет сердце... испытай,
Сверши злодейство до конца;
Паденье одного бойца
Не может погубить мой край:
И так уж он у ног чужих,
795 Забыв победы дней былых!..
Новогородцы! обо мне
Не плачьте... я родной стране
И жизнь и счастие принес...
Не требует свобода слез!»
800 И он мечом своим взмахнул, —
И меч как молния сверкнул;
И речь все души потрясла,
Но пробудить их не могла!..
Вскочил надменный буйный князь
805 И мрачно также вынул меч,
Известный в буре грозных сеч;
Вскочил — и битва началась.
Кипя, с оружием своим,
На князя кинулся Вадим;
810 Так, над пучиной бурных вод,
На легкий чёлн бежит волна —
И — сразу лодку разобьет
Или сама раздроблена.
И долго билися они,
815 И долго ожиданья страх
Блестел у зрителей в глазах, —
Но витязя младого дни
Уж сочтены на небесах!..
Дружины радостно шумят,
820 И бросил князь довольный взгляд:
Над непреклонной головой
Удар спустился роковой.
Вадим на землю тихо пал,
Не посмотрел, не простонал.
825 Он пал в крови, и пал один —
Последний вольный славянин!
Когда росистой ночи мгла
На холмы темные легла,
Когда на небе чередой
830 Являлись звезды, и луной
Сребрилась в озере струя,
Через туманные поля
Охотник поздний проходил
И вот что после говорил,
835 Сидя с женой, между друзей,
Перед лачугою своей:
«Мне чудилось, что за холмом
Согнувшись человек стоял,
С трудом кого-то поднимал:
840 Власы белели над челом;
И, что-то на плеча взвалив,
Пошел — и показалось мне,
Что труп чернелся на спине
У старика. Поворотив
845 С своей дороги, при луне
Я видел: в недалекий лес
Спешил с своею ношей он,
И наконец совсем исчез,
Как перед утром лживый сон!..»
850 Над озером видал ли ты,
Жилец простой окрестных сел,
Скалу огромной высоты,
У ног ее зеленый дол?
Уныло желтые цветы
855 Да можжевельника кусты
Забыты ветрами растут
В тени сырой. Два камня тут,
Увязши в землю, из травы
Являют серые главы:
860 Под ними спит последним сном,
С своим мечом, с своим щитом,
Забыт славянскою страной,
Свободы витязь молодой.
A tale of the times of old!..
The deeds of days of other years!..
Примечания
[править]Последний сын вольности (стр. 97, 291)
Печатается по беловому автографу — ИРЛИ, оп. 1, № 46, 18 лл. В посвящении имя Н. С. Шеншина заключено в скобки.
Впервые опубликовано в газете «Русск. слово» (1910, № 65, 20 марта) и одновременно в Соч. изд. Академической библиотеки (т. I, 1910, стр. 225 — 253).
Датируется предположительно первой половиной 1831 года. Ранее 1830 года поэма не могла быть написана, так как в ней имеется реминисценция из VII главы «Евгения Онегина» (стих 109), вышедшей в свет в марте 1830 года. Эта же строка Пушкина повторена в стихотворении Лермонтова «Наполеон», написанном в марте — апреле того же 1830 года (см. том I настоящего издания, стр. 102, стих 10). Не могла быть написана поэма и позднее 1831 года, так как в конце тетради, вслед за поэмой приписано стихотворение «Романс к И...», датированное 1831 годом (см. том I настоящего издания, стр. 417).
Вадим Храбрый упоминается в Никоновской летописи, где сказано, что вместе со своими сподвижниками он погиб от руки Рюрика, защищая независимость Новгорода. Вадиму посвящен ряд вольнолюбивых произведений, начиная со второй половины XVIII века; для декабристов он служил символом борьбы за политическую свободу. В поэме отсутствуют явные реминисценции из декабристской поэзии и нет оснований утверждать, что Лермонтов был знаком со списками этих произведений, не напечатанных при его жизни, однако трактовка образа Вадима как борца за вольность народную и характеристика эпохи в поэме Лермонтова по своим освободительным устремлениям находились в тесной зависимости от идей передовой литературы века.
Николай Семенович Шеншин, в автографе Шиншин (1813 — 1835), которому посвящена поэма, — друг Лермонтова университетской поры, поступивший одновременно с ним в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Эпиграф — из поэмы Байрона «Гяур», стих 6.
Заметна некоторая связь поэмы (стихи: 137 — 151, 629 — 635, 765 — 802, 834 — 847) с повестью Карамзина «Марфа Посадница».
Стих 116. Ингелот — имя, встречающееся у Карамзина в «Истории Государства Российского». В тексте договора с греками в числе подписей русских послов стоит имя Ингелота.
Стихи 273 и 280 — 281 с незначительными изменениями перенесены из стихотворения Лермонтова «Ночь» (см. том I настоящего издания, стр. 163, стих 20 и стр. 164, стихи 39 — 40).
Заключительная цитата взята из поэмы Оссиана «Картон».