Сахалин (Дорошевич)/Каторжное кладбище/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Сахалинъ (Каторга) — Каторжное кладбище
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 27.

Похоронная процессія на Сахалинѣ.

Отъ Корсаковскаго лазарета недалеко до кладбища.

Проѣдемъ къ «маяку».

Кладбище расположено на горѣ около Корсаковскаго маяка.

— Нѣтъ ужъ, ваше высокое благородіе, видать, мнѣ къ маяку пора! — говорилъ одинъ тяжкій больной утѣшавшему его доктору.

Что это за странная процессія взбирается по косогору?

Десятокъ каторжныхъ, уцѣпившись за оглобли, подталкивая сзади, тащатъ телѣгу, на которой лежитъ большой, неуклюжій, бѣлый, некрашенный гробъ и лопата.

Сзади со скучающимъ видомъ идетъ посланный смотрѣть за каторжниками надзиратель, съ револьверомъ на шнуркѣ.

Вотъ и вся похоронная процессія.

— Ну! Ну! Наддай! — покрикиваютъ каторжные.

Вотъ и все похоронное пѣніе.

Что-то щемящее, что-то хватающее за душу есть въ этой картинѣ сахалинскихъ похоронъ… Эта телѣга, этотъ надзиратель, эти сѣрыя куртки…

Единственное лицо, которое могло бы проводить покончившаго свои дни «несчастнаго» въ мѣсто послѣдняго упокоенія, — тоже лежитъ въ могилѣ.

Хоронятъ поселенца.

Изъ ревности онъ зарѣзалъ «сожительницу» и самъ убѣжалъ изъ дома и отравился «борцомъ». Его трупъ ужъ черезъ нѣсколько дней нашли въ тайгѣ.

Борецъ — ядовитое растеніе, растущее въ Корсаковскомъ округѣ, на югѣ Сахалина. Корень «борца» тамъ имѣется «на всякій случай» у каждаго каторжнаго, у каждаго поселенца. Мнѣ показывали этотъ корень многіе.

— Да на кой вамъ шутъ держать эту дрянь?

— Такое ужъ заведеніе… На всякій случай… Можетъ, и понадобится! — отвѣчали поселенцы съ улыбкой, какой не дай Богъ, чтобы улыбался человѣкъ.

Сойдемъ, проводимъ.

Телѣга медленно вползла на гору.

Ее подвезли къ первой выкопанной могилѣ. На веревкахъ опустили гробъ. Достали съ телѣги лопаты, поплевали на руки, — и застучала земля по гробовой крышкѣ.

Застучала сильно: здѣсь почва глинисто-каменистая. Не земля, а словно какой-то щебень, битый кирпичъ наваленъ около вырытыхъ могилъ.

Глуше и глуше шумитъ земля… Маленькій холмикъ выросъ надъ могилой. Въ него воткнули наскоро сколоченный изъ двухъ «планокъ» некрашенный крестъ безъ надписи.

Кто перекрестился, а кто и нѣтъ, — и взялись за телѣгу.

— Теперича ходчѣе пойдемъ!

Пошли бѣгомъ и скрылись за спускомъ.

— Тише, черти! — доносится отчаянный голосъ запыхавшагося надзирателя.

— Легче! Легче!.. — слышится подъ горой.

Мы — среди безыменныхъ могилъ.

— Что это? Неужели въ лазаретѣ такъ много покойниковъ? — съ изумленіемъ смотрю я на массу вырытыхъ «ямъ».

— Никакъ нѣтъ! — снимая шапку, отвѣчаетъ кучеръ-каторжный.

— Да надѣнь ты шапку, Бога ради! На кладбищѣ всѣ равны.

— Никакъ нѣтъ, ваше высокоблагородіе. Это про запасъ ямы приготовлены. Дѣлать-то было нечего, пароходы не приходили, — вотъ и посылали ямы копать. А то горячка пойдетъ, люди на работы нужны будутъ, — не до ямы!

Что за унылая картина!

Маленькіе холмики, на которыхъ торчатъ только какія-то палки вмѣсто крестовъ. Почти ни на одной могилѣ цѣльнаго креста.

А на большинствѣ и совсѣмъ ничего нѣтъ.

— Кто это?

— Поселенцы на подтопку таскаютъ. Кому же больше? Въ тайгу-то итти лѣнь. Вотъ отсюда и тащатъ.

Вотъ могила, — хоронила все-таки, должно-быть, заботливая, можетъ-быть, родная рука. Въ крестъ былъ вдѣланъ образъ.

Крестъ уцѣлѣлъ, а образъ выломанъ.

И молится теперь передъ этимъ выломаннымъ изъ могильнаго креста образкомъ какой-нибудь поселенецъ въ грязной, темной, пустой избушкѣ.

— Можетъ, кто выломалъ да въ карты спустилъ. Копейкахъ въ двухъ образокъ пошелъ! — словно угадывая ваши мысли, говоритъ кучеръ.

И надъ всѣми этими маленькими, безвѣстными, безыменными могильными холмами царитъ, возвышается за высокой оградой массивный чугунный крестъ надъ высокой, камнемъ обдѣланной могилой купца Тимоѳеева.

— Зарѣзали его! — поясняетъ кучеръ.

— За что зарѣзали?

— За деньги.

И, подумавъ, объясняетъ болѣе пространно.

— Деньги у него, сказываютъ, были. За это самое и зарѣзали. Здѣсь это недолго…

Уйти бы поскорѣй съ этого безотраднѣйшаго и во всемъ мірѣ и даже на Сахалинѣ кладбища.

Но тутъ должна быть одна «святая могила».

Могила Наумовой, молодой дѣвушки, учительницы, основательницы Корсаковскаго пріюта для дѣтей ссыльно-каторжныхъ.

Она училась въ Петербургѣ, бросила все и пріѣхала сюда, увлеченная святой мыслью, горя великимъ святымъ желаніемъ отдать жизнь на служеніе, на помощь этимъ бѣднымъ, несчастнымъ, судьбою заброшеннымъ сюда дѣтямъ преступныхъ отцовъ.

У нея были широкіе планы, она мечтала о ремесленныхъ классахъ для дѣтей, о воскресныхъ школахъ для каторжныхъ, о чтеніяхъ…

Она работала всей душой, энергично, горячо отдаваясь дѣлу. Ей удалось кое-что сдѣлать. Корсаковскій пріютъ ей обязанъ своимъ возникновеніемъ.

Но слабой ли дѣвушкѣ было бороться съ сахалинской черствостью, съ сахалинской мертвечиной, съ сахалинскимъ равнодушіемъ къ страданіямъ ближняго.

Молодая дѣвушка не вынесла борьбы съ гг. служащими, враждебно смотрѣвшими на ея «затѣи», не вынесла тяжелой атмосферы каторги и застрѣлилась, оставивъ двѣ записки.

Одну: «Жить тяжело». Въ другой просила всѣ ея скудные достатки продать и деньги отдать на ея дѣтище — на пріютъ.

Ихъ прибыло одновременно три, — три подруги, увлеченныя идеей принести посильную помощь страждущимъ; одна застрѣлилась, другая сошла съ ума, третья[1]… вышла замужъ за бывшаго фельдшера, изъ ссыльныхъ. Такъ разно и въ сущности одинаково кончили всѣ три. Да и трудно было устоять въ непосильномъ трудѣ!

Корсаковская «интеллигенція» устроила Наумовой торжественныя похороны, хотя сахалинская сплетня, сахалинская клевета, ужъ никакъ не могущая понять, что можно жизнь свою отдавать какой-то каторгѣ — даже въ могилѣ не пощадила покойной страдалицы.

Эта могила… Она должна быть здѣсь… Но гдѣ она?

Искалъ, искалъ, — не нашелъ.

— Должно-быть, тамъ! — говорили мнѣ гг. «интеллигенты».

А вѣдь со смерти Наумовой прошло еле-еле два года!

Приамурскій генералъ-губернаторъ прислалъ на могилу Наумовой чудный металлическій вѣнокъ съ прекрасной надписью на мѣдной доскѣ.

Этотъ вѣнокъ виситъ… въ полицейскомъ управленіи.

Повѣсить нельзя. Украдутъ!

Да и гдѣ бы они могли его повѣсить?

Такова «долженствующая быть» святая могила среди безвѣстныхъ грѣшныхъ могилъ.

Примѣчанія[править]

  1. У нея мать была сослана въ каторгу.