ходитъ вслѣдствіе отношения Скобелева къ солдатамъ; никогда въ немъ не видно ни малѣйшей вспыльчивости, ни малѣйшаго возвышенія голоса, ни малѣйшей брани или рѣзкости; подойдетъ, посмотритъ человѣку въ глаза, спроситъ о чемъ нибудь, поговоритъ или научитъ какой нибудь сноровкѣ, обласкаетъ добрымъ словомъ и отходитъ далѣе, а солдатъ ободренъ, да и не онъ одинъ, а вмѣстѣ съ нимъ ободрено все отдѣленіе, слышавшее бесѣду генерала съ ихъ товарищемъ. Главное условіе его отношеній къ солдату — величайшая простота и искренность. Генералъ Скобелевъ, ежеминутно подставляя свой лобъ подъ пули, не скрываетъ отъ солдата, что и для него самого иногда «тоже боязно» — «да ничего не подѣлаешь, потому что позади еще хуже, еще страшнѣе, а впереди, дастъ Богъ, полегче будетъ.» И солдатъ, видя его постоянно въ огнѣ въ передовой цѣпи, пріучается любить и безусловно вѣритъ въ начальника, раздѣляющаго съ нимъ всѣ солдатскія нужды и невзгоды.
Онъ заботится о солдатѣ настолько, что безъ злобы не можетъ слышать разсужденій, которыя часты у другихъ, въ родѣ: теперь война, следовательно, солдатъ можетъ плохо ѣсть, быть плохо одѣтымъ. У него построены для солдатъ бани. Солдаты говорятъ: со Скобелевымъ драться можно — всегда сытъ будешь. Нигдѣ подъ Плевною не видно было такихъ удобныхъ, просторныхъ и теплыхъ землянокъ, какъ въ отрядѣ Скобелева, вокругъ себя онъ собралъ такихъ-же людей. Начальникъ штаба его, капитанъ Куропаткинъ, одинъ изъ дѣльнѣйшихъ офицеровъ генеральнаго штаба. Въ огнѣ, когда кругомъ тысячи падаютъ, онъ не теряется — умъ его такъ же ясенъ, распоряженія стольже цѣлесообразны. Заботливость его удивительна. Во всякомъ, даже маленькомъ дѣлѣ, какъ, напримѣръ, ночное прорытіе траншеи, онъ оріентируется отлично. Впередъ все обдумано, впередъ все предупреждено… Остальные у Скобелева — армейская молодежь, беззавѣтно вѣрующая въ него, беззавѣтно смѣлая. Объ участи ихъ генералъ сильно тревожится.
— Папенекъ и маменекъ, титулованныхъ родственниковъ — нѣтъ у нихъ, говорилъ однажды Скобелевъ. Самые счастливые выйдутъ изъ службы съ пенсіономъ въ 350 руб., попадутъ въ становые пристава. А вѣдь какая это смѣлая, честная и даровитая молодежъ!
Разсказываютъ, что кто видѣлъ Скобелева въ бою, тотъ не могъ не полюбить его; когда онъ въ дѣлѣ, онъ какъ-то воодушевляется и становится замѣчательно красивъ; его энергія уже сказывается въ томъ, что во время сраженія онъ не можетъ ѣздить иначе, какъ въ карьеръ. Его ординарцы говорятъ, что служить у него очень тяжело: каждый часъ ожидаешь смерти или раны, — но преданы ему, тѣмъ не менѣе, всею душою; онъ каждаго умѣетъ воодушевить и, если можно такъ выразиться,
ходит вследствие отношения Скобелева к солдатам; никогда в нем не видно ни малейшей вспыльчивости, ни малейшего возвышения голоса, ни малейшей брани или резкости; подойдет, посмотрит человеку в глаза, спросит о чем-нибудь, поговорит или научит какой-нибудь сноровке, обласкает добрым словом и отходит далее, а солдат ободрен, да и не он один, а вместе с ним ободрено все отделение, слышавшее беседу генерала с их товарищем. Главное условие его отношений к солдату — величайшая простота и искренность. Генерал Скобелев, ежеминутно подставляя свой лоб под пули, не скрывает от солдата, что и для него самого иногда «тоже боязно» — «да ничего не поделаешь, потому что позади еще хуже, еще страшнее, а впереди, даст бог, полегче будет». И солдат, видя его постоянно в огне в передовой цепи, приучается любить и безусловно верит в начальника, разделяющего с ним все солдатские нужды и невзгоды.
Он заботится о солдате настолько, что без злобы не может слышать рассуждений, которые часты у других, вроде: «Теперь война, следовательно, солдат может плохо есть, быть плохо одетым». У него построены для солдат бани. Солдаты говорят: «Со Скобелевым драться можно — всегда сыт будешь». Нигде под Плевною не видно было таких удобных, просторных и теплых землянок, как в отряде Скобелева, вокруг себя он собрал таких же людей. Начальник штаба его, капитан Куропаткин, один из дельнейших офицеров генерального штаба. В огне, когда кругом тысячи падают, он не теряется — ум его так же ясен, распоряжения столь же целесообразны. Заботливость его удивительна. Во всяком, даже маленьком деле, как, например, ночное прорытие траншеи, он ориентируется отлично. Вперед все обдумано, вперед все предупреждено… Остальные у Скобелева — армейская молодежь, беззаветно верующая в него, беззаветно смелая. Об участи их генерал сильно тревожится.
— Папенек и маменек, титулованных родственников нет у них, — говорил однажды Скобелев. — Самые счастливые выйдут из службы с пенсионом в триста пятьдесят рублей, попадут в становые пристава. А ведь какая это смелая, честная и даровитая молодежь!
Рассказывают, что, кто видел Скобелева в бою, тот не мог не полюбить его; когда он в деле, он как-то воодушевляется и становится замечательно красив; его энергия уже сказывается в том, что во время сражения он не может ездить иначе, как в карьер. Его ординарцы говорят, что служить у него очень тяжело: каждый час ожидаешь смерти или раны, но преданы ему, тем не менее, всею душою; он каждого умеет воодушевить и, если можно так выразиться,
