I.
По прiҍздҍ въ Петербургъ, я явился къ старому другу, репортеру Стремглавову, и сказалъ ему такъ:
— Стремглавовъ! Я хочу быть знаменитымъ.
Стремглавовъ кивнулъ одобрительно головой, побарабанилъ пальцами по столу, закурилъ папиросу, закрутилъ на столҍ пепельницу, поболталъ ногой — онъ всегда дҍлалъ нҍсколько дҍлъ сразу — и отвҍчалъ:
— Нынче многіе хотятъ сдҍлаться знаменитыми.
— Я не «многій», — скромно возразилъ я. — Василіевъ, чтобъ они были Максимычами! и въ то же время Кандыбиными — встрҍтишь, братъ, не каждый день. Это очень рҍдкая комбинація!
— Ты давно пишешь? — спросилъ Стремглавовъ.
— Что... пишу?
— Ну, вообще,— сочиняешь!
— Да я ничего и не сочиняю.
— Ага! Значитъ — другая спеціальность. Рубенсомъ думаешь сдҍлаться?
— У меня нҍтъ слуха, — откровенно сознался я.
— На что слуха?
— Чтобы быть этимъ вотъ... какъ ты его тамъ назвалъ? Музыкантомъ...
— Ну, братъ, это ты слишкомъ. Рубенсъ не музыкантъ, а художникъ.
Такъ какъ я не интересовался живописью, то не
I.
По приезде в Петербург, я явился к старому другу, репортёру Стремглавову, и сказал ему так:
— Стремглавов! Я хочу быть знаменитым.
Стремглавов кивнул одобрительно головой, побарабанил пальцами по столу, закурил папиросу, закрутил на столе пепельницу, поболтал ногой — он всегда делал несколько дел сразу — и отвечал:
— Нынче многие хотят сделаться знаменитыми.
— Я не «многий», — скромно возразил я. — Василиев, чтоб они были Максимычами! и в то же время Кандыбиными — встретишь, брат, не каждый день. Это очень редкая комбинация!
— Ты давно пишешь? — спросил Стремглавов.
— Что... пишу?
— Ну, вообще,— сочиняешь!
— Да я ничего и не сочиняю.
— Ага! Значит — другая специальность. Рубенсом думаешь сделаться?
— У меня нет слуха, — откровенно сознался я.
— На что слуха?
— Чтобы быть этим вот... как ты его там назвал? Музыкантом...
— Ну, брат, это ты слишком. Рубенс не музыкант, а художник.
Так как я не интересовался живописью, то не
