— А если тотъ спроситъ: «Какого Кандыбина?»
— Не спроситъ. Тотъ скажетъ только: «Да? А я думалъ, что ему хуже».
— Стремглавовъ! Вҍдь они сейчасъ-же и забудутъ обо мнҍ!
— Забудутъ. А я завтра пущу еще такую замҍтку:
«Въ здоровьи нашего маститаго»... Ты чҍмъ хочешь быть: писателемъ? художникомъ?
— Можно писателемъ.
«Въ здоровьи нашего маститаго писателя Кандыбина наступило временное ухудшеніе. Вчера онъ съҍлъ только одну котлетку и два яйца въ смятку. Температура 39,7».
— А портрета еще не нужно?
— Рано. Ты меня извини, я долженъ сейчасъ ҍхать давать замҍтку о котлетҍ.
И онъ, озабоченный, убҍжалъ.
III.
Я съ лихорадочнымъ любопытствомъ слҍдилъ за своей новой жизнью.
Поправлялся я медленно, но вҍрно. Температура падала, количество котлетъ, нашедшихъ пріютъ въ моемъ желудкҍ, все увеличивалось, а яйца я рисковалъ уже ҍсть не только въ смятку, но вкрутую.
Наконецъ, я не только выздоровҍлъ, но даже пустился въ авантюры.
— «Вчера, — писала одна газета, — на вокзалҍ произошло печальное столкновеніе, которое можетъ окончиться дуэлью. Извҍстный Кандыбинъ, возмущенный рҍзкимъ отзывомъ капитана въ отставкҍ Ч* о русской литературҍ, далъ послҍднему пощечину. Противники обмҍнялись карточками».
Этотъ инцидентъ вызвалъ въ газетахъ шумъ.
Некоторые писали, что я долженъ отказаться отъ всякой дуэли, такъ какъ въ пощечинҍ не было состава оскорбленія, и что общество должно беречь русскіе таланты, находящіеся въ расцвҍтҍ силъ.
— А если тот спросит: «Какого Кандыбина?»
— Не спросит. Тот скажет только: «Да? А я думал, что ему хуже».
— Стремглавов! Ведь они сейчас-же и забудут обо мне!
— Забудут. А я завтра пущу ещё такую заметку:
«В здоровьи нашего маститого»... Ты чем хочешь быть: писателем? художником?
— Можно писателем.
«В здоровьи нашего маститого писателя Кандыбина наступило временное ухудшение. Вчера он съел только одну котлетку и два яйца в смятку. Температура 39,7».
— А портрета еще не нужно?
— Рано. Ты меня извини, я должен сейчас ехать давать заметку о котлете.
И он, озабоченный, убежал.
III.
Я с лихорадочным любопытством следил за своей новой жизнью.
Поправлялся я медленно, но верно. Температура падала, количество котлет, нашедших приют в моём желудке, всё увеличивалось, а яйца я рисковал уже есть не только в смятку, но вкрутую.
Наконец, я не только выздоровел, но даже пустился в авантюры.
— «Вчера, — писала одна газета, — на вокзале произошло печальное столкновение, которое может окончиться дуэлью. Известный Кандыбин, возмущённый резким отзывом капитана в отставке Ч* о русской литературе, дал последнему пощёчину. Противники обменялись карточками».
Этот инцидент вызвал в газетах шум.
Некоторые писали, что я должен отказаться от всякой дуэли, так как в пощёчине не было состава оскорбления, и что общество должно беречь русские таланты, находящиеся в расцвете сил.
