Пришелъ еще одинъ гость — газетный рецензентъ Блюхинъ.
— Морозъ, — заявилъ онъ, — а хорошо! Холодно до гадости. Я сейчасъ часа два на конькахъ катался. Прекрасный на Бассейной катокъ.
— А жена тоже сейчасъ только оттуда, — прихлебывая чай изъ стакана, сообщилъ Лязговъ. — Встрѣтились?
— Что вы говорите?! — изумился Блюхинъ. — Я все время катался и васъ, Серафима Петровна, не видѣлъ.
Серафима Петровна улыбнулась.
— Однако, я тамъ была. Съ Марьей Александровной Шемшуриной.
— Удивительно... Ни васъ, ни ея я не видѣлъ. Это тѣмъ болѣе странно, что катокъ вѣдь крошечный — все, какъ на ладони.
— Мы больше сидѣли все... около музыки,— сказала Серафима Петровна. — У меня винтъ на конькѣ расшатался.
— Ахъ, такъ! Хотите, я вамъ сейчасъ исправлю? Я мастеръ на эти дѣла. Гдѣ онъ у васъ?
Нога нервно застучала по ковру.
— Я уже отдала его слесарю.
— Какъ же это ты ухитрилась отдать слесарю, когда теперь ночь? — спросилъ Лязговъ.
Серафима Петровна разсердилась.
— Такъ и отдала! Что ты присталъ? Слесарная, по случаю срочной работы, была открыта. Я и отдала. Слесаря Матвѣемъ зовутъ.
*
Наконецъ, явился давно ожидаемый драматургъ Селиванскій съ пьесой, свернутой въ трубку и перевязанной ленточкой.
— Извиняюсь, что опоздалъ, — раскланялся онъ. — Задержалъ прекрасный полъ.
— На драматурга большой спросъ, — улыбнулся Лязговъ. — Кто же это тебя задержалъ? — Шемшурина, Марья Александровна. Читалъ ей пьесу.
Пришёл ещё один гость — газетный рецензент Блюхин.
— Мороз, — заявил он, — а хорошо! Холодно до гадости. Я сейчас часа два на коньках катался. Прекрасный на Бассейной каток.
— А жена тоже сейчас только оттуда, — прихлебывая чай из стакана, сообщил Лязгов. — Встретились?
— Что вы говорите?! — изумился Блюхин. — Я всё время катался и вас, Серафима Петровна, не видел.
Серафима Петровна улыбнулась.
— Однако, я там была. С Марьей Александровной Шемшуриной.
— Удивительно... Ни вас, ни её я не видел. Это тем более странно, что каток ведь крошечный — все, как на ладони.
— Мы больше сидели всё... около музыки,— сказала Серафима Петровна. — У меня винт на коньке расшатался.
— Ах, так! Хотите, я вам сейчас исправлю? Я мастер на эти дела. Где он у вас?
Нога нервно застучала по ковру.
— Я уже отдала его слесарю.
— Как же это ты ухитрилась отдать слесарю, когда теперь ночь? — спросил Лязгов.
Серафима Петровна рассердилась.
— Так и отдала! Что ты пристал? Слесарная, по случаю срочной работы, была открыта. Я и отдала. Слесаря Матвеем зовут.
*
Наконец, явился давно ожидаемый драматург Селиванский с пьесой, свёрнутой в трубку и перевязанной ленточкой.
— Извиняюсь, что опоздал, — раскланялся он. — Задержал прекрасный пол.
— На драматурга большой спрос, — улыбнулся Лязгов. — Кто же это тебя задержал? — Шемшурина, Марья Александровна. Читал ей пьесу.
