— Осмѣлишься-ли ты послѣдовать за мною?—спросило видѣніе.—Я смерть!
Мать утвердительно кивнула головой. Въ то же мгновенье ей показалось, что каждая звѣзда надъ нею вспыхнула, словно полная луна, и освѣтила разноцвѣтный цвѣточный коверъ на могилѣ; затѣмъ земляной покровъ мягко осѣлъ подъ нею, точно развѣвавшійся по воздуху покровъ, и она стала погружаться въ землю. Видѣніе накрыло ее своимъ чернымъ плащемъ, и вокругъ нея воцарился могильный мракъ. Мать опустилась глубже, чѣмъ проникаетъ могильный заступъ; кладбище легло кровлей надъ ея головой.
Плащъ отодвинулся въ сторону. Мать очутилась въ огромномъ, привѣтливомъ покоѣ. Здѣсь царилъ какой-то полусвѣтъ, но она въ то же мгновеніе почувствовала, что прижимаетъ къ сердцу своего ребенка. Онъ улыбался ей, сіяя новою, незнакомою ей красотой; она вскрикнула, но крика ея не было слышно: возлѣ нея, то удаляясь, то приближаясь, раздавалась чудная музыка. Никогда въ жизни не слыхала она такихъ дивныхъ звуковъ; они раздавались за черною плотною занавѣсью, отдѣлявшею этотъ покой отъ великой страны вѣчности.
— Мамочка! Милая моя мамочка!—услышала она голосъ своего ребенка. Это былъ его милый, знакомый ей голосъ! Поцѣлуи сыпались за поцѣлуями; мать не помнила себя отъ радости, но дитя указало на черную занавѣсь.
— Какъ тамъ чудесно! Не такъ, какъ на землѣ! Видишь мама! Видишь ихъ всѣхъ, блаженныхъ?
И мать смотрѣла туда, куда указывалъ ребенокъ, но не видѣла ничего, кромѣ черной мглы; она смотрѣла, вѣдь, тѣлесными очами, а не такъ, какъ ребенокъ, отозванный Богомъ къ Себѣ. Мать слышала звуки, но не могла уразумѣть словъ, которыя бы могли вернуть ей вѣру.
— Теперь я умѣю летать, мама!—сказало дитя.—Могу улетѣть вмѣстѣ съ другими добрыми дѣтьми прямо къ Богу! Мнѣ очень хочется летѣть къ Нему, но если ты будешь такъ плакать, я не могу оставить тебя! А мнѣ очень хочется! Можно, вѣдь? Ты и сама скоро придешь ко мнѣ, мамочка!
— О, побудь, побудь со мною!—молила она.—Еще минутку! Дай еще разокъ взглянуть на тебя, поцѣловать тебя, прижать къ сердцу!
И она крѣпко прижимала его къ себѣ, осыпая поцѣлуями.
— Осмелишься ли ты последовать за мною? — спросило видение. — Я смерть!
Мать утвердительно кивнула головой. В то же мгновенье ей показалось, что каждая звезда над нею вспыхнула, словно полная луна, и осветила разноцветный цветочный ковёр на могиле; затем земляной покров мягко осел под нею, точно развевавшийся по воздуху покров, и она стала погружаться в землю. Видение накрыло её своим чёрным плащом, и вокруг неё воцарился могильный мрак. Мать опустилась глубже, чем проникает могильный заступ; кладбище легло кровлей над её головой.
Плащ отодвинулся в сторону. Мать очутилась в огромном, приветливом покое. Здесь царил какой-то полусвет, но она в то же мгновение почувствовала, что прижимает к сердцу своего ребёнка. Он улыбался ей, сияя новою, незнакомою ей красотой; она вскрикнула, но крика её не было слышно: возле неё, то удаляясь, то приближаясь, раздавалась чудная музыка. Никогда в жизни не слыхала она таких дивных звуков; они раздавались за чёрною плотною занавесью, отделявшею этот покой от великой страны вечности.
— Мамочка! Милая моя мамочка! — услышала она голос своего ребёнка. Это был его милый, знакомый ей голос! Поцелуи сыпались за поцелуями; мать не помнила себя от радости, но дитя указало на чёрную занавесь.
— Как там чудесно! Не так, как на земле! Видишь мама! Видишь их всех, блаженных?
И мать смотрела туда, куда указывал ребёнок, но не видела ничего, кроме чёрной мглы; она смотрела, ведь, телесными очами, а не так, как ребёнок, отозванный Богом к Себе. Мать слышала звуки, но не могла уразуметь слов, которые бы могли вернуть ей веру.
— Теперь я умею летать, мама! — сказало дитя. — Могу улететь вместе с другими добрыми детьми прямо к Богу! Мне очень хочется лететь к Нему, но если ты будешь так плакать, я не могу оставить тебя! А мне очень хочется! Можно, ведь? Ты и сама скоро придёшь ко мне, мамочка!
— О, побудь, побудь со мною! — молила она. — Ещё минутку! Дай ещё разок взглянуть на тебя, поцеловать тебя, прижать к сердцу!
И она крепко прижимала его к себе, осыпая поцелуями.
