дѣтской загорѣлись занавѣски, а Георгъ явился первымъ пожарнымъ. Изъ окна была видна акація, тоже воскрешавшая воспоминанія дѣтства. На ней не было теперь ни цвѣтовъ, ни листьевъ, только бахрома изъ инея, такъ что дерево напоминало гигантскую коралловую вѣтвь. Мѣсяцъ просвѣчивалъ между вѣтвями, все такой же большой, яркій! Онъ, несмотря на всю свою измѣнчивость, ничуть не измѣнился съ того времени, когда Георгъ дѣлился съ Эмиліей бутербродомъ.
Молодая дѣвушка вынула изъ ящика рисунки „Кремль“ и „Эмиліинъ замокъ“. Они тоже говорили о Георгѣ, и она заглядѣлась на нихъ. Много думъ пробудили въ ней они! Ей припомнилось, какъ она тайкомъ отъ родителей спустилась внизъ къ женѣ привратника, лежавшей на смертномъ одрѣ, какъ сѣла возлѣ нея, взяла ее за руку и приняла ея послѣдній вздохъ, ея послѣднюю молитву: „Георгъ… благословляю!“… Мать думала только о сынѣ, но Эмилія вложила въ ея слова особенный смыслъ. Да, Георгъ провелъ таки съ Эмиліей день ея рожденія!
На другой день тоже случилось рожденіе—рожденіе самого генерала. Онъ родился днемъ позже своей дочери—конечно, многими годами раньше. Опять посыпались подарки. Въ числѣ ихъ было превосходное, необыкновенно удобное и дорогое сѣдло; такое имѣлось пока только у одного изъ принцевъ. Кто бы это могъ прислать его? Генералъ былъ отъ него въ полномъ восхищеніи. Къ сѣдлу была приложена записка. Гласи она: „Мегçi за вчерашнее!“ всѣ догадались бы отъ кого оно было, но она гласила: „Отъ лица, котораго господинъ генералъ не знаетъ!“
— Кого же я не знаю въ свѣтѣ?—сказалъ генералъ.—Всѣхъ знаю!—И мысли его отправились гулять по большому свѣту. Нѣтъ, тамъ онъ зналъ всѣхъ.—Это отъ жены!—рѣшилъ онъ, наконецъ.—Она вздумала интриговать меня! Charmant!
Но она и не думала интриговать его,—миновала эта пора.
Опять готовилось празднество, но ужъ не у генерала, а у одного изъ принцевъ. Назначенъ былъ костюмированный балъ; разрѣшалось быть и въ маскахъ.
Генералъ явился Рубенсомъ, въ испанскомъ костюмѣ, съ небольшимъ стоячимъ воротникомъ, при шпагѣ, щеголяя своею осанкой. Генеральша изображала супругу Рубенса и задыхалась отъ жары въ закрытомъ черномъ бархатномъ платьѣ, съ жерновомъ на шеѣ—т. е., съ большимъ плоеннымъ воротникомъ. Ко-
детской загорелись занавески, а Георг явился первым пожарным. Из окна была видна акация, тоже воскрешавшая воспоминания детства. На ней не было теперь ни цветов, ни листьев, только бахрома из инея, так что дерево напоминало гигантскую коралловую ветвь. Месяц просвечивал между ветвями, всё такой же большой, яркий! Он, несмотря на всю свою изменчивость, ничуть не изменился с того времени, когда Георг делился с Эмилией бутербродом.
Молодая девушка вынула из ящика рисунки «Кремль» и «Эмилиин замок». Они тоже говорили о Георге, и она загляделась на них. Много дум пробудили в ней они! Ей припомнилось, как она тайком от родителей спустилась вниз к жене привратника, лежавшей на смертном одре, как села возле неё, взяла её за руку и приняла её последний вздох, её последнюю молитву: «Георг… благословляю!»… Мать думала только о сыне, но Эмилия вложила в её слова особенный смысл. Да, Георг провёл таки с Эмилией день её рождения!
На другой день тоже случилось рождение — рождение самого генерала. Он родился днём позже своей дочери — конечно, многими годами раньше. Опять посыпались подарки. В числе их было превосходное, необыкновенно удобное и дорогое седло; такое имелось пока только у одного из принцев. Кто бы это мог прислать его? Генерал был от него в полном восхищении. К седлу была приложена записка. Гласи она: «Мегçi за вчерашнее!» все догадались бы от кого оно было, но она гласила: «От лица, которого господин генерал не знает!»
— Кого же я не знаю в свете? — сказал генерал. — Всех знаю! — И мысли его отправились гулять по большому свету. Нет, там он знал всех. — Это от жены! — решил он, наконец. — Она вздумала интриговать меня! Charmant!
Но она и не думала интриговать его, — миновала эта пора.
Опять готовилось празднество, но уж не у генерала, а у одного из принцев. Назначен был костюмированный бал; разрешалось быть и в масках.
Генерал явился Рубенсом, в испанском костюме, с небольшим стоячим воротником, при шпаге, щеголяя своею осанкой. Генеральша изображала супругу Рубенса и задыхалась от жары в закрытом чёрном бархатном платье, с жерновом на шее — т. е., с большим плоеным воротником. Ко-
