Когда профессоръ уѣхалъ, Сергѣй Ивановичъ обратился къ брату:
— Очень радъ, что ты пріѣхалъ. Надолго? Что хозяйство?
Левинъ зналъ, что хозяйство мало интересуетъ старшаго брата и что онъ, только дѣлая ему уступку, спросилъ его объ этомъ, и потому отвѣтилъ только о продажѣ пшеницы и деньгахъ.
Левинъ хотѣлъ сказать брату о своемъ намѣреніи жениться и спросить его совѣта, онъ даже твердо рѣшился на это; но когда онъ увидѣлъ брата, послушалъ его разговоръ съ профессоромъ, когда услыхалъ потомъ этотъ невольно покровительственный тонъ, съ которымъ братъ разспрашивалъ его о хозяйственныхъ дѣлахъ (материнское имѣніе ихъ было недѣленое и Левинъ завѣдывалъ обѣими частями), Левинъ почувствовалъ, что не можетъ почему-то начать говорить съ братомъ о своемъ рѣшеніи жениться. Онъ чувствовалъ, что братъ его не такъ, какъ ему бы хотѣлось, посмотритъ на это.
— Ну, что у васъ земство какъ? — спросилъ Сергѣй Ивановичъ, который очень интересовался земствомъ и приписывалъ ему большое значеніе.
— А право не знаю…
— Какъ?.. Вѣдь ты членъ управы?
— Нѣтъ, ужъ не членъ; я вышелъ, — отвѣчалъ Левинъ, — и не ѣзжу больше на собранія.
— Жалко! — проговорилъ Сергѣй Ивановичъ, нахмурившись.
Левинъ въ оправданіе сталъ разсказывать, что́ дѣлалось на собраніяхъ въ его уѣздѣ.
— Вотъ это всегда такъ! — перебилъ его Сергѣй Ивановичъ. — Мы, русскіе, всегда такъ. Можетъ быть, это и хорошая наша черта — способность видѣть свои недостатки, но мы пересаливаемъ, мы утѣшаемся ироніей, которая у насъ всегда готова на языкѣ. Я скажу тебѣ только, что дай эти же права, какъ наши земскія учрежденія, другому европейскому народу, — нѣмцы
