мѣстѣ оно поднималось довольно высокимъ отлогимъ холмомъ; но до поверхности воды все-таки оставалось нѣсколько саженъ.
Задумчивая и печальная, вернулась домой царевна. На этотъ разъ она даже не взглянула на синее небо, на зеленѣющій лѣсъ, на шумящія волны: такъ тяжело было у нея на душѣ.
Квета не посмѣла даже спросить ее о результатѣ развѣдокъ. По сумрачному виду госпожи своей она сразу догадалась, что та не можетъ сказать ей ничего утѣшительнаго.
Еще усерднѣй стала служить она царевнѣ, еще ласковѣй глядѣть ей въ очи. Чуткимъ сердцемъ своимъ она угадывала, что предсказаніе ея сбылось. Унда тосковала по солнцѣ и свободѣ. Гадокъ и ненавистенъ сталъ для нея отцовскій дворецъ. Могильнымъ холодомъ вѣяло на нее отъ гладкихъ каменныхъ стѣнъ, отъ сумрачныхъ гротовъ, таившихся въ глубинѣ залъ, отъ сумрачныхъ сводовъ, поддерживаемыхъ колоннами; отъ липкихъ водорослей, обвивающихъ эти колонны и длинными гирляндами свѣшивающихся съ потолковъ.
Но не одно это угнетало ее. Судьба Кветы и другихъ невольниковъ не давала ей покоя. Теперь, когда она повидала то, чего они были насильственно лишены, она не могла не сочувствовать ихъ печальной судьбѣ.
Ей думалось: всѣ они жили на землѣ, въ кругу своихъ родныхъ, были независимы, свободны, работали, когда хотѣли и сколько хотѣли. А теперь!.. По какому праву отецъ ея поработилъ ихъ и подчинилъ ихъ своему произволу?
Недоброе, почти враждебное чувство поднималось въ ней противъ отца. Бывали минуты, когда она ненавидѣла его. Она не могла простить ему, что онъ и ее сдѣлалъ невольной участницей въ его жестокости. Если бы не Квета, изъ царевны вышло бы такое же злобное существо, какимъ былъ ея отецъ.
— Такъ больше не можетъ продолжаться! Я должна ихъ освободить!—горячо повторяла Унда;—это, хоть немного, вознаградитъ ихъ за тѣ муки, которыя они такъ долго несли.
И голова ея неутомимо работала, придумывая, какъ устроить это освобожденіе. Но никому, даже Кветѣ, не говорила
месте оно поднималось довольно высоким отлогим холмом; но до поверхности воды всё-таки оставалось несколько сажен.
Задумчивая и печальная, вернулась домой царевна. На этот раз она даже не взглянула на синее небо, на зеленеющий лес, на шумящие волны: так тяжело было у неё на душе.
Квета не посмела даже спросить ее о результате разведок. По сумрачному виду госпожи своей она сразу догадалась, что та не может сказать ей ничего утешительного.
Еще усердней стала служить она царевне, еще ласковей глядеть ей в очи. Чутким сердцем своим она угадывала, что предсказание её сбылось. Унда тосковала по солнцу и свободе. Гадок и ненавистен стал для неё отцовский дворец. Могильным холодом веяло на нее от гладких каменных стен, от сумрачных гротов, таившихся в глубине зал, от сумрачных сводов, поддерживаемых колоннами; от липких водорослей, обвивающих эти колонны и длинными гирляндами свешивающихся с потолков.
Но не одно это угнетало ее. Судьба Кветы и других невольников не давала ей покоя. Теперь, когда она повидала то, чего они были насильственно лишены, она не могла не сочувствовать их печальной судьбе.
Ей думалось: все они жили на земле, в кругу своих родных, были независимы, свободны, работали, когда хотели и сколько хотели. А теперь!.. По какому праву отец её поработил их и подчинил их своему произволу?
Недоброе, почти враждебное чувство поднималось в ней против отца. Бывали минуты, когда она ненавидела его. Она не могла простить ему, что он и ее сделал невольной участницей в его жестокости. Если бы не Квета, из царевны вышло бы такое же злобное существо, каким был её отец.
— Так больше не может продолжаться! Я должна их освободить! — горячо повторяла Унда; — это, хоть немного, вознаградит их за те муки, которые они так долго несли.
И голова её неутомимо работала, придумывая, как устроить это освобождение. Но никому, даже Квете, не говорила
