лать, что ему не хочется. На четвертомъ мѣсяцѣ, а можетъ быть и гораздо ранѣе, стало ужь очень замѣтно, по сильному приливу крови къ лицу и по краснотѣ кожи на всей головѣ, что онъ злится. Для этого достаточно было иногда самой ничтожной причины; такъ разъ на седьмомъ мѣсяцѣ онъ разозлился, потому что у него изъ рукъ выпалъ лимонъ. Одиннадцати мѣсяцевъ онъ отталкивалъ и билъ игрушку, если ему подавали не ту, которую онъ желалъ; это послѣднее движеніе (билъ) я считаю за инстинктивное выраженіе гнѣва, подобное щелканью челюстями крокодила тотчасъ по выходѣ изъ яйца, а вовсе не за выраженіе желанія причинить боль. Въ два года и три мѣсяца онъ взялъ привычку бросать книгами, палками и всѣмъ, что попадется подъ руку въ тѣхъ, кто ему не нравился; это же я замѣчалъ и у другихъ моихъ сыновей, но у дочерей я не замѣтилъ даже и слѣдовъ подобной наклонности, почему я и заключаю, что мальчикамъ достается по наслѣдству наклонность швырять вещами.
Страхъ. Это чувство пріобрѣтается маленькими дѣтьми вѣроятно прежде всѣхъ другихъ, потому что когда имъ только нѣсколько недѣль они уже вздрагиваютъ и плачутъ при малѣйшемъ шумѣ.
Прежде, чѣмъ ребенокъ, о которомъ я говорю, достигъ четырехмѣсячнаго возраста, я сталъ нарочно дѣлать около его кровати самые разнообразные, странные и громкіе крики и шумы, что онъ и принималъ обыкновенно за шутку; но разъ, когда ему было мѣсяца четыре, я сталъ возлѣ него снова храпѣть, чего прежде никогда не дѣлалъ; онъ тотчасъ сильно задумался и потомъ расплакался. Дня черезъ два или три я опять нечаянно захрапѣлъ — результатъ былъ тотъ же. Около того же времени, на сто тридцать седьмой день, я подходилъ къ нему задомъ и вдругъ остановился: онъ сдѣлался очень озабоченнымъ и удивленнымъ и вѣрно сильно расплакался бы, еслибъ я не повернулся къ нему; тогда на немъ просіяло что-то въ родѣ улыбки. Всѣмъ извѣстно какія страшныя и дѣйствительныя мученія переносятъ и болѣе взрослыя дѣти отъ воображаемыхъ и неопредѣленныхъ страховъ, когда имъ
лать, что ему не хочется. На четвертом месяце, а может быть и гораздо ранее, стало уж очень заметно, по сильному приливу крови к лицу и по красноте кожи на всей голове, что он злится. Для этого достаточно было иногда самой ничтожной причины; так раз на седьмом месяце он разозлился, потому что у него из рук выпал лимон. Одиннадцати месяцев он отталкивал и бил игрушку, если ему подавали не ту, которую он желал; это последнее движение (бил) я считаю за инстинктивное выражение гнева, подобное щелканью челюстями крокодила тотчас по выходе из яйца, а вовсе не за выражение желания причинить боль. В два года и три месяца он взял привычку бросать книгами, палками и всем, что попадется под руку в тех, кто ему не нравился; это же я замечал и у других моих сыновей, но у дочерей я не заметил даже и следов подобной наклонности, почему я и заключаю, что мальчикам достается по наследству наклонность швырять вещами.
Страх. Это чувство приобретается маленькими детьми вероятно прежде всех других, потому что когда им только несколько недель они уже вздрагивают и плачут при малейшем шуме.
Прежде, чем ребенок, о котором я говорю, достиг четырехмесячного возраста, я стал нарочно делать около его кровати самые разнообразные, странные и громкие крики и шумы, что он и принимал обыкновенно за шутку; но раз, когда ему было месяца четыре, я стал возле него снова храпеть, чего прежде никогда не делал; он тотчас сильно задумался и потом расплакался. Дня через два или три я опять нечаянно захрапел — результат был тот же. Около того же времени, на сто тридцать седьмой день, я подходил к нему задом и вдруг остановился: он сделался очень озабоченным и удивленным и верно сильно расплакался бы, если б я не повернулся к нему; тогда на нём просияло что-то в роде улыбки. Всем известно какие страшные и действительные мучения переносят и более взрослые дети от воображаемых и неопределенных страхов, когда им
