ствовалъ желаніе убить — «увидѣть красное», какъ картинно выражаются нѣкоторые наши писатели. Жизнь вообще можетъ быть священна; но жизнь Томаса Могриджа дѣйствительно ничего не стоила. Я испугался, когда созналъ свое желаніе увидѣть «красное», и у меня въ головѣ промелькнула мысль: «не заразился ли я безчеловѣчіемъ окружающихъ?» Я, отрицавшій даже за правосудіемъ право карать смертью даже за самыя ужасныя преступленія?
Прошло еще съполчаса, ия увидѣлъ, что Джонсонъ и Луисъ о чемъ-то горячо препираются. Въ концѣ-концовъ, Джонсонъ отстранилъ удерживавшаго его Луиса и пошелъ впередъ. Онъ прошелъ палубу, вскочилъ на снасти и сталъ быстро карабкаться вверхъ. Но зоркій глазъ Волка Ларсена уже замѣтилъ его.
— Эй, зачѣмъ лѣзете наверхъ? — закричалъ онъ.
Джонсонъ остановился. Онъ посмотрѣлъ капитану прямо въ глаза и медленно отвѣтилъ:
— Я хочу помочь парню спуститься.
— Вы, кажется, сами хотите полетѣть къ чорту съ этихъ снастей! Слышите? Слѣзайте сейчасъ!
Джонсонъ колебался, но многолѣтняя привычка повиноваться хозяину судна взяла верхъ, и онъ молча спустился на палубу.
Въ половинѣ щестого я пошелъ въ каютъ-кампанію накрывать на столъ, но я былъ самъ не свой, потому что передъ моими глазами неотступно стоялъ блѣдный, дрожащій Гэрисонъ, комично, точно козявка, уцѣпившійся за какой-то ничтожный тросъ, отъ котораго зависѣла его жизнь. Въ шесть часовъ, когда я подавалъ ужинъ и ходилъ
