вались съ его устъ, какъ это бываетъ, когда человѣкъ весь находится подъ обаяньемъ какого-нибудь ощущенья.
Вдругъ раздался крикъ чайки, и раздался, какъ будто изъ за плеча пана Кныша.
Тотчасъ же издалека, съ противоположнаго берега, пронесся такой же отвѣтный крикъ.
— Пара откликается! замѣтилъ бандуристъ.
— О, эти птицы пречуткія! отвѣчалъ панъ Кнышъ, усаживаясь въ челнокъ. Садись, дивчинка, прибавилъ онъ, обращаясь къ Маруси и протягивая ей руку.
— Гдѣ другое весло? спросилъ бандуристъ, впрыгивая такъ легко и ловко въ челнокъ, что челнокъ даже не покачнулся.
— Въ челнокѣ, на днѣ. Отчаливай!
Челнокъ быстро соскользнулъ на воду и понесся по темному Днѣпру.
вались с его уст, как это бывает, когда человек весь находится под обаяньем какого-нибудь ощущенья.
Вдруг раздался крик чайки, и раздался, как будто из-за плеча пана Кныша.
Тотчас же издалека, с противоположного берега, пронесся такой же ответный крик.
— Пара откликается! заметил бандурист.
— О, эти птицы пречуткие! отвечал пан Кныш, усаживаясь в челнок. Садись, дивчинка, прибавил он, обращаясь к Маруси и протягивая ей руку.
— Где другое весло? спросил бандурист, впрыгивая так легко и ловко в челнок, что челнок даже не покачнулся.
— В челноке, на дне. Отчаливай!
Челнок быстро соскользнул на воду и понесся по темному Днепру.
