Председатель.— Вы еще упоминали о деле Шорниковой и Пруссак.
Виссарионов. — По делу Шорниковой я не могу даже доложить вам, в чем заключалась моя вина. Я хотел доложить, у меня в памяти еще два-три сведения, но лично своего участия в этом деле я никак не могу восстановить. Приблизительно в 1911 году до меня дошли сведения, что чиновник Дьяченко производит очень конспиративно расследование в военно-морской организации. Я по этому поводу переговорил с полковником Ереминым и спросил директора, что это за расследование, но никаких определенных сведений не было ни у меня, ни у Еремина. Потом оказалось, что это было расследование о тех беспорядках, которые были установлены на учебном судне «Северная Двина». За этим память меня переносит на дело матроса, бывшего на этом учебном судне, «Северная Двина», Орлова. Он был перемещен на судно «Рюрик», после чего к нам стали поступать копии показаний, не помню только, в особый отдел или в 7 делопроизводство. Когда я увидал Дьяченко, я его спросил, что это за расследование. Он отвечал, что производит его по особому распоряжению Курлова и настолько секретно, что и мне никаких сведений пока сообщить не может. И я успокоился.
Председатель. — Вы не помните, какие еще клички были у этого Орлова?
Виссарионов. — Нет, не помню.
Председатель. — Ведь он фигурировал потом в процессе?
Виссарионов. — Да. Когда стали поступать сведения, то я и полковник Еремин пошли к директору, кажется, уже к Белецкому, а может быть, еще к Зуеву. В 1911 году был Зуев, а в 1912 Белецкий. Мы доложили ему, что то положение, которое получается, очень нас беспокоит. Едва Орлов появился на судне, как там появилась какая-то организация, и что если дело дойдет до суда, несомненно, это произведет впечатление, что здесь все это насаждено не без участия Орлова. Наше беспокойство так и осталось без всяких последствий. Я был приглашен к товарищу министра Золотареву на совещание осенью 1912 года (может быть, время неправильно передаю). Здесь был поднят вопрос о том, насколько показания Орлова и объяснения других лиц поставят в необходимость постановки[*] дела на суд. И тогда, я помню, полковник Еремин и я высказывали взгляд, что, если Орлов принимал участие в организации, то, как бы показания других участников ни были убедительны, у суда может явиться предположение, что дело носит искусственный характер. В совещании участвовали: товарищ министра, товарищ прокурора Смирнов, И. К., впоследствии товарищ прокурора петроградской палаты, полковник Еремин и кто-то из жандармских офицеров (я сейчас не помню). В конце концов, было принято решение — дело это поставить на
