звука. Еще замѣтилъ я съ судорожнымъ ужасомъ легкое, почти неуловимое колебаніе черныхъ занавѣсей по стѣнамъ комнаты; а затѣмъ мой взглядъ упалъ на семь высокихъ свѣчей, стоявшихъ на столѣ. Сначала онѣ явились передо мною какъ символъ милосердія, — показались мнѣ свѣтлыми ангелами, готовыми спасти меня; но въ ту же минуту смертная истома охватила мою душу, каждая фибра моего тѣла затрепетала, точно прикоснувшись къ гальванической баттареѣ, ангелы превратились въ пустыхъ призраковъ съ огненными головами и я увидѣлъ, что отъ нихъ нечего ждать помощи. Но тутъ въ душѣ моей проскользнула, точно богатая музыкальная нота, мысль о сладкомъ покоѣ могилы. Она явилась украдкой, въ неясной формѣ, и я долго не могъ донять ея значенія, когда же, наконецъ, мой умъ освоился съ нею, — фигуры судей исчезли точно по волшебству, высокія свѣчи пропали, пламя ихъ угасло, настала кромѣшная тьма; всѣ чувства слились въ одномъ головокружительномъ ощущеніи, — какъ будто душа моя стремглавъ провалилась въ преисподнюю. Затѣмъ вселенная превратилась въ безмолвіе, тишину и ночь.
Я лишился чувствъ; однако, не вполнѣ утратилъ сознаніе. Не пытаюсь опредѣлить, ни даже описать, что именно уцѣлѣло отъ него; знаю только, что не все исчезло. Этого не бываетъ. Въ глубочайшемъ снѣ — нѣтъ! Въ горячкѣ — нѣтъ! Въ обморокѣ — нѣтъ! Въ смерти — нѣтъ! Даже въ могилѣ не все исчезаетъ. Иначе не было бы безсмертія. Пробуждаясь отъ глубочайшаго сна, мы разрываемъ воздушную ткань какой-нибудь грезы. Но секунду спустя (такъ тонка эта ткань) мы уже не помнимъ о ней. Возвращеніе къ жизни послѣ обморока проходитъ двѣ стадіи: во-первыхъ, чувство духовнаго существованія, во-вторыхъ, чувство существованія физическаго. Весьма вѣроятно, что если бы мы, достигнувъ второй стадіи, могли сохранить впечатлѣнія первой, — онѣ оказались бы краснорѣчивыми воспоминаніями о безтѣлесной жизни. Что же такое эта безтѣлесная жизнь? Какъ отличить ее отъ жизни замогильной? Но если намъ не дано по произволу-вызывать въ памяти впечатлѣнія первой стадіи, то не могутъ-ли они являться непрошенныя, сами собою, черезъ значительные промежутки времени, такъ что мы удивляемся, откуда онѣ взялись? Тотъ, кому не случалось падать въ обморокъ, — не видитъ фантастическихъ замковъ и странно-знакомыхъ лицъ надъ тлѣющими углями камина; передъ нимъ не всплываютъ въ воздухѣ мрачныя видѣнія, недоступныя взору другихъ; онъ не вдыхаетъ аромата невѣдомыхъ цвѣтовъ; его умъ не поражался значеніемъ какой-нибудь музыкальной строфы, никогда раньше не привлекавшей его вниманія.
Среди постоянныхъ и часто повторяемыхъ попытокъ вспом-
