триваясь вверхъ (фигура находилась какъ разъ надо мною), я замѣтилъ, что маятникъ какъ будто движется. Минуту спустя, это подтвердилось. Онъ раскачивался очень медленно, короткими взмахами. Я слѣдилъ за нимъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, скорѣе съ удивленіемъ, чѣмъ со страхомъ. Наконецъ, уставъ слѣдить за его однообразнымъ движеніемъ, я перевелъ взглядъ на другіе предметы.
Легкій шумъ привлекъ мое вниманіе и, взглянувъ на полъ, я увидѣлъ нѣсколько громадныхъ крысъ. Онѣ выходили изъ колодца, находившагося по правую руку отъ меня. На моихъ глазахъ онѣ выползали кучами, торопливо, съ алчными взорами, привлеченныя запахомъ пищи. Мнѣ стоило большаго труда отгонять ихъ.
Прошло полчаса, можетъ быть, часъ (я могъ только приблизительно опредѣлять время), прежде чѣмъ я снова взглянулъ вверхъ. То, что я увидѣлъ теперь, поразило меня ужасомъ и изумленіемъ. Размахи маятника увеличились почти на цѣлый ярдъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, разумѣется, возросла быстрота его движенія. Но пуще всего смутила меня мысль, что онъ замѣтно опустился. Я разсмотрѣлъ теперь, не нужно и говорить съ какимъ ужасомъ, что его нижняя часть представляла блестящій стальной полумѣсяцъ, длиною около фута отъ одного рога до другого; рога были направлены кверху, лезвіе казалось острымъ, какъ бритва. Какъ бритва же онъ былъ тяжелъ и массивенъ, значительно расширялся и утолщался кверху. Онъ висѣлъ на тяжеломъ мѣдномъ стержнѣ и со свистомъ раскачивался въ воздухѣ.
Теперь мнѣ стало ясно, какую казнь изобрѣла для меня затѣйливая жестокость монаховъ. Агенты инквизиціи замѣтили, что я избѣжалъ колодца, — колодца, ужасы котораго предзначались для такихъ дерзкихъ еретиковъ, какъ я, — колодца, прообраза ада и, по слухамъ, Ultima Thule ихъ казней. Чистая случайность избавила меня отъ паденія, но мнѣ извѣстно было, что неожиданность играла важную роль въ этихъ вычурныхъ пыткахъ. Разъ я избѣжалъ западни, въ адскій разсчетъ моихъ гонителей вовсе не входило бросить меня туда насильно; и мнѣ назначили (иного исхода не было) другую, болѣе гуманную казнь. Гуманную! Даже въ своей агоніи я улыбнулся, примѣнивъ этотъ терминъ при такихъ обстоятельствахъ.
Къ чему разсказывать о долгихъ, долгихъ часахъ нечеловѣческаго ужаса, въ теченіе которыхъ я считалъ свистящіе взмахи маятника? Дюймъ за дюймомъ, линія за линіей, онъ опускался медленнымъ, ровнымъ движеніемъ, замѣтнымъ только черезъ большіе промежутки времени, казавшіеся мнѣ вѣками — опускался все ниже, ниже! Прошли дни, можетъ бытъ, много дней, прежде чѣмъ онъ очу-
