скій разсказъ Осужденный за невѣріе монаха Теллеца, примѣняя къ ихъ собственному положенію случай съ невѣрующимъ, спасшимся только потому, что онъ пользовался милостью избранныхъ. Я долго говорилъ съ ними въ этомъ оправдательномъ тонѣ.
Они не всегда понимали меня, но слушали меня охотно, смотрѣли на меня, чтобы прочесть скорѣе мои мысли въ моихъ глазахъ, чѣмъ на моихъ устахъ, къ тому же интонаціи моего голоса ласкали ихъ и не допускали никакого сомнѣнія въ моихъ чувствахъ.
Впрочемъ, чтобы заставить понять меня этихъ надломленныхъ существъ съ жалкимъ разговоромъ, внушительными, но ограниченными словами, я часто прибѣгалъ къ фразеологіи блестящихъ ораторовъ. Какъ проникнуть въ души этихъ драчуновъ? У меня не было другихъ пріемовъ, какъ повторять имъ много разъ: «я люблю васъ», божась подобно имъ, хлопая ихъ по спинѣ, подталкивая ихъ локтемъ, подъ видомъ сердечныхъ изліяній. Они выражали мнѣ такіе же признаки расположенія или ограничивались только благосклонной улыбкой; въ ихъ глазахъ и ихъ голосахъ было что-то чудесное, что я видѣлъ только у собакъ, которыхъ ласкаютъ, у нищихъ, которымъ подаютъ, у бѣдныхъ крошекъ, которымъ суютъ нѣсколько конфектъ въ руки.
Ахъ! улыбки ихъ большихъ красныхъ губъ,
ский рассказ Осужденный за неверие монаха Теллеца, применяя к их собственному положению случай с неверующим, спасшимся только потому, что он пользовался милостью избранных. Я долго говорил с ними в этом оправдательном тоне.
Они не всегда понимали меня, но слушали меня охотно, смотрели на меня, чтобы прочесть скорее мои мысли в моих глазах, чем на моих устах, к тому же интонации моего голоса ласкали их и не допускали никакого сомнения в моих чувствах.
Впрочем, чтобы заставить понять меня этих надломленных существ с жалким разговором, внушительными, но ограниченными словами, я часто прибегал к фразеологии блестящих ораторов. Как проникнуть в души этих драчунов? У меня не было других приемов, как повторять им много раз: «я люблю вас», божась подобно им, хлопая их по спине, подталкивая их локтем, под видом сердечных излияний. Они выражали мне такие же признаки расположения или ограничивались только благосклонной улыбкой; в их глазах и их голосах было что-то чудесное, что я видел только у собак, которых ласкают, у нищих, которым подают, у бедных крошек, которым суют несколько конфет в руки.
Ах! улыбки их больших красных губ,
