Страница:Адам Мицкевич.pdf/527

женіи «Самуила Зборовскаго», которое даетъ на основаніи нѣсколькихъ современныхъ сообщеній П. Хмѣлевскій (Adam Mickiewicz 1. 361--363), поэтъ импровизировалъ нѣсколько сценъ, въ которыхъ обнаруживалось сильное вліяніе Шекспира. Самуилъ Зборовскій, виновникъ возстанія, находится въ тюрьмѣ вмѣстѣ со своимъ вѣрнымъ слугой Вацлавомъ изъ Рогозина, который, проникнувъ къ заключенному, уговариваетъ его бѣжать. Духъ смѣлаго мятежника былъ такъ выдержанъ въ импровизаціи Мицкевича, что «всѣмъ казалось, будто они слышать и видятъ самого Зборовскаго». Въ другой сценѣ шелъ діалогъ между женой Замойскаго, Гризельдой, и Зборовскимъ. Эта сцена указывала на то, что замыселъ трагедіи давно уже лежалъ на душѣ Мицкевича, потому что она развертываетъ широкія перспективы коллизіи личныхъ чувствъ, которая въ скелетѣ исторической повѣсти о Зборовскомъ отсутствуетъ. Когда -то въ дни юности Гризельда любила Зборовскаго, но разлука, репутація авантюриста, какую пріобрѣлъ этотъ послѣдній, время погасили искру любви въ ея сердцѣ, и она испытала величайшее счастье, «какого только можетъ желать женщина: стала женой великаго человѣка». Вѣрная, однако, своему обѣщанію, данному ею когда- то Зборовскому, что она, не заботясь о себѣ, поможетъ ему въ минуту опасности для жизни, Гризельда проникаетъ въ темницу и тоже уговариваетъ его бѣжать. Она не любить Зборовскаго и на его горячія ревнивыя рѣчи отвѣчаетъ напоминаніемъ о своемъ обѣщаніи, и тогда Зборовскій въ безумномъ порывѣ гнѣва, который давалъ такой просторъ для пламенныхъ изліяній Мицкевича, отказывается отъ помощи Гризельды. Оскорбленная грубой выходкой, она удаляется. Эти сцены занимали почти двѣ тысячи стиховъ, и поэтъ въ изнеможеніи опустился на кресло, окруженный восхищенными слушателями. Скоро вѣсти объ этой импровизаціи дошли до Варшавы, и въ нѣсколькихъ газетахъ появилось восторженное описаніе вечера въ домѣ Рогальскаго, «Казалось, что въ душѣ его вѣщаетъ какое - то божество, говорилось здѣсь о трагедіи Мицкевича. Съ несравненной страстью (gwałtowność) онъ декламировалъ сцены, которыя по силѣ и прелести стиха не уступають лучшимъ сценамъ Шекспира. Онъ произнесъ подъ рядъ нѣсколько сотъ стиховъ. Онъ уже приближался къ концу этого высоко геніальнаго произведенія, но въ рѣчи Замойскаго Самуилу силы его оставили, и онъ почти безъ чувствъ упалъ въ кресло. Слезы