вленіе этихъ благородныхъ, самоотверженныхъ, прекрасныхъ юношей передъ комиссіей было зловѣщимъ memento mori для Николая. Призракъ 14 Декабря являлся не даромъ черезъ двадцать пять лѣтъ, цвѣтущій, поюнѣлый. Что-же было выиграно страшнымъ гнетомъ дома и вселенской низостію?
Къ тому-же послѣ торжества наступила страшная пустота. Безплодность самодержавія, ставящаго себя цѣлью, оказалась вполнѣ на другой послѣ побѣды.
Ни одной плодотворной мысли, ни одного улучшенія, все сѣдѣетъ вмѣстѣ съ Николаемъ, старѣется, костенѣетъ. Онъ могъ одно сдѣлать, освободить крестьянъ, онъ хотѣлъ этого — но трудно, страшно трудно для неограниченнаго монарха — дать чему-нибудь волю…
Въ томъ-же положеніи находился другой деспотизмъ. Онъ тоже торжествовалъ; онъ тоже усмирилъ свою Польшу, его Польша называется только Франціей. Порядокъ царилъ въ Парижѣ и ему было нужно что-нибудь дѣлать.
Наполеонъ и Николай играли другъ другу въ масть. Они выдумали войну.
Война все перемѣнила! Николай первый упалъ въ пропасть открытую имъ; онъ не послѣдній—будьте увѣрены.
Николаевское управленіе опущено съ нимъ вмѣстѣ въ могилу. Не бойтесь, оно не воскреснетъ; можетъ быть хуже, но не можетъ быть того-же.
Мы почти ничего не знаемъ о его преемникѣ. Но обстоятельства его восшествія на тронъ опредѣляютъ долю его положенія, помимо его воли.
Какая разница!
Шаткой ногой входитъ Николай на престолъ, вмѣсто старшаго брата своего. Его встрѣчаетъ бунтъ, онъ побѣждаетъ его картечью, но за падшими рядами открывается колосальный заговоръ. Въ немъ вся Россія — крестьянинъ представленъ солдатомъ; Рюриковъ домъ—князьями; генералы покрытые
