къ небу, гдѣ уже роились и перемигивались звѣзды. Онъ ходилъ много, почти до усталости, а тревога въ немъ, какая-то ищущая, неопредѣленная, печальная тревога все не унималась. О, какъ Базаровъ посмѣялся бы надъ нимъ, еслибъ онъ узналъ, что въ немъ тогда происходило! Самъ Аркадій осудилъ был его. У него, у сорокачетырехлѣтняго человѣка, агронома и хозяина, навертывались слезы, безпричинныя слезы; это было во сто разъ хуже віолончели» (стр. 524—25).
И такого-то человѣка оттолкнула отъ себя молодежь и даже помѣшала ему продекламировать «любимые стихи». Но главное его достоинство заключалось все-таки въ его строгой нравственности. Послѣ смерти своей нѣжно имъ любимой супруги, онъ рѣшился жить съ Ѳеничкой, вѣроятно, послѣ упорной и продолжительной борьбы съ самимъ собою; онъ постоянно мучился и стыдился самого себя, чувствовалъ угрызенія и упреки совѣсти до тѣхъ поръ, пока не сочетался законнымъ бракомъ съ Ѳеничкой. Онъ чистосердечно и откровенно исповѣдался передъ сыномъ въ своемъ грѣхѣ, въ незаконномъ сожитіи до брака. И что же? Оказалось, что молодое поколѣніе вовсе не имѣетъ нравственныхъ убѣжденій на этотъ счетъ; сынъ вздумалъ увѣрять отца, что это ничего, что жить съ Ѳеничкой до брака вовсе не предосудительный поступокъ, что это дѣло самое обыкновенное, что слѣдовательно отецъ стыдится ложно и напрасно. Такія слова глубоко возмутили нравственное чувство отца. А все-таки въ Аркадіѣ оставалась еще частичка сознанія нравственныхъ обязанностей и онъ находилъ, что отецъ долженъ вступить непремѣнно въ законный бракъ съ Ѳеничкой. Но другъ его, Базаровъ, уничтожилъ своей ироніей и эту частичку. «Эге-ге! сказалъ онъ Аркадію. — Вотъ мы какіе великодушные! Ты придаешь еще значеніе браку; я этого отъ тебя не ожидалъ». Понятно, какъ послѣ этого Аркадій смотрѣлъ на поступокъ отца.
«— Строгій моралистъ, говорилъ отецъ сыну: — найдетъ мою откровенность неумѣстною, но, во-первыхъ, это скрыть нельзя, а во-вторыхъ, тебѣ извѣстно, у меня всегда были особенные принципы насчетъ отношеній отца къ сыну. Впрочемъ, ты, конечно, будешь въ правѣ осудить меня. Въ мои лѣта… Словомъ, эта… эта дѣвушка, про которую ты, вѣроятно, уже слышалъ…
«— Ѳеничка? развязно спросилъ Аркадій.
«— Николай Петровичъ покраснѣлъ.
«— Конечно, мнѣ должно быть совѣстно, говорилъ Николай Петровичъ, все болѣе и болѣе краснѣя.
«— Полно, папаша, полно, сдѣлай одолженіе! — Аркадій ласково улыбнулся. «Въ чемъ извиняется!» подумалъ онъ про себя и чувство снисходительной нѣжности къ доброму и мягкому отцу, смѣшанное съ ощущеніемъ какого-то тайнаго превосходства, наполнило его душу. —
