АМЕРИКАНСКІЕ ЭСКИЗЫ.
[править]Чарльса Вайта 1.
[править]1 Эти два разсказа, помcщенные въ октябрьской и ноябрьской книжкахъ Нью-Йоркскаго журнала Screbner’s Magazine, поставили съ разу ихъ автора на первое мcсто среди талантливыхъ разсказчиковъ, которыми въ послcднее время стала такъ богата американская литература. Отличительными чертами этихъ мелкихъ по объему, но глубоко задуманныхъ и художественно исполненныхъ произведеній — свѣжесть красокъ, реальность типовъ и жизненность сюжетовъ, такъ что нельзя не согласиться съ англійскими критиками, что они стоятъ большинства трехтомныхъ романовъ, постоянно наполняющихъ англійскую литературу.
I.
Арестантъ.
[править]— Любопытно бы знать, вернулся ли Эфъ? говорятъ, что вчера вышелъ ему срокъ, произнесъ Джонъ Доннъ, загорѣлый рыбакъ, сидя въ кругу пріятелей передъ печкой въ сельской мелочной лавкѣ.
— Да, отвѣчалъ капитанъ Сетъ, маленькой человѣкъ, среднихъ лѣтъ, съ серьгами въ ушахъ: — онъ пріѣхалъ съ утреннимъ дилижансомъ. По словамъ Джима, онъ ни съ кѣмъ не хотѣлъ разговаривать и казался мрачнымъ, но трезвымъ.
— Ну, замѣтилъ снова первый изъ собесѣдниковъ: — надѣюсь, что онъ не станетъ поджигать наши дома, какъ онъ поджогъ скотный дворъ Элифалета. По правдѣ сказать, я думалъ, что онъ уйдетъ на Западъ. Я на его мѣстѣ не вернулся бы въ свое селеніе, побывавъ въ тюрьмѣ.
— Мнѣ всегда онъ очень нравился, сказалъ толстый, коренастый шкиперъ, лѣниво куря трубку на стулѣ о трехъ ножкахъ, придвинутомъ къ бочкѣ: — не забудьте, ему было только двадцать два года, когда это случилось, и у него всегда былъ горячій характеръ, а Элифалетъ поступилъ жестоко съ его матерью, выгнавъ ее зимой изъ фермы, тогда какъ всѣмъ было извѣстно, что современемъ она поправилась бы и сполна бы ему заплатила. Эфъ ее ужасно любилъ и просто сошелъ съума отъ злобы въ эту роковую ночь.
— Я всегда находилъ похвальнымъ, что онъ вывелъ изъ скотнаго двора всѣхъ животныхъ прежде, чѣмъ его поджечь, добавилъ Доннъ: — не всякій сдѣлалъ бы это на его мѣстѣ. Но все-таки, я говорилъ сегодня Сарѣ, что теперь буду плохо спать по ночамъ, зная, что въ селеніи арестантъ.
— У меня нѣтъ скотнаго двора, замѣтилъ капитанъ Сетъ: — но если онъ вздумаетъ поджечь мой птичникъ, то я надѣюсь, что онъ прежде выведетъ куръ и разсадитъ ихъ по яблонямъ. Если онъ поступилъ такъ гуманно съ скотиной Элифалета, то долженъ выказать столько же уваженія и къ моимъ курамъ.
Эта шутка вызвала общій смѣхъ и капитанъ Сетъ прибавилъ:
— Все-таки жаль, что я не застраховалъ своего курятника. Но, что это Вильямъ? къ тебѣ кажется идутъ покупщики.
Дѣйствительно, на порогѣ за дверью кто-то обчищалъ сапоги отъ снѣга.
Черезъ минуту дверь отворилась и въ лавку вошелъ молодой человѣкъ, двадцати шести или семи лѣтъ, хорошо сложенный, съ черными волосами, добродушнымъ лицомъ и въ одеждѣ, изъ которой онъ давно выросъ. Несмотря на холодную погоду, на немъ не было пальто. Онъ прошелъ мимо прилавка въ темный уголокъ, гдѣ разговаривали сосѣди, кивнувъ головой каждому изъ нихъ, но серьёзно, безъ тѣни улыбки, и спросилъ у лавочника самые простѣйшіе изъ съѣстныхъ припасовъ. Это и былъ Эфъ.
Пока ему отпускали товаръ, въ лавкѣ воцарилось странное, неловкое молчаніе. Эфъ спокойно осматривалъ лавку. Ничего въ ней не измѣнилось. Все было по старому, даже на прежнемъ мѣстѣ висѣло знакомое объявленіе:
Сельскій парламентъ безмолвствовалъ. На него нашелъ какой-то столбнякъ. Мистеръ Адамсъ, завязавъ товаръ, спросилъ:
— Записать на васъ?
Онъ сказалъ это вовсе не потому, что желалъ открыть кредитъ арестанту, но готовъ былъ скорѣе отпустить на книжку цѣлую бочку патоки, чѣмъ возбудить противъ себя неудовольствіе такого опаснаго человѣка.
— Нѣтъ, отвѣчалъ Эфъ: — я сейчасъ заплачу.
Онъ положилъ купленный товаръ въ холщевый мѣшокъ, выбралъ лесу и крючки для удочки изъ витрины, гдѣ они лежали среди ножей, органчиковъ и кусковъ камеди, которые такъ соблазняли его въ дѣтствѣ, разсчитался за все и тихо вышелъ изъ лавки, говоря:
— До свиданія, Вильямъ.
— Ну, признаюсь, я себя не узнаю, сказалъ шкиперъ, какъ только дверь затворилась за Эфомъ: — я хотѣлъ ему что-нибудь сказать и не могъ надумать что. Нельзя же было спросить его, радъ ли онъ вернуться домой, или холодно ли въ городѣ. Все это было бы намекомъ на тюрьму.
— У меня ужь было на языкѣ: «всѣхъ ли вы оставили въ добромъ здравіи»? замѣтилъ Доннъ: — но вѣдь это напомнило бы ему людей, съ которыми онъ сидѣлъ въ тюрьмѣ. А все-таки не хорошо, что никто изъ насъ не сказалъ ему ни слова. Его положеніе тяжелое, а вѣдь врядъ ли онъ опасенъ, если только Элифалетъ будетъ вести себя благоразумно.
— Нечего бояться Элифалета, произнесъ съ презрительной улыбкой молодой матросъ: — онъ такъ перепуганъ возвращеніемъ Эфа, что не ѣстъ и не пьетъ ужь цѣлую недѣлю.
— Но гдѣ онъ будетъ жить? спросилъ молодой человѣкъ небольшого роста и съ курчавой головой, котораго повидимому не узналъ Эфъ.
Это былъ новый докторъ, который, выйдя изъ коллегіи, а затѣмъ изъ высшей медицинской школы въ Бостонѣ, поселился два года передъ тѣмъ въ маленькомъ береговомъ селеніи.
— Онъ, кажется, писалъ Джошуа-Карру прошлой зимой, когда умерла его мать, отвѣчалъ мистеръ Адамсъ, потирая руки: — и просилъ не отдавать никому хижины, въ которой она жила. Онъ, вѣроятно, тамъ и будетъ жить. Это старый домъ и стоитъ не дорого, но прочный, и видывалъ виды.
— Кстати, замѣтилъ Доннъ: — я слыхалъ, что онъ прежде ухаживалъ за дочерью Джошуа, но, конечно, все это давно кончено. Сусанна не выйдетъ замужъ за арестанта.
— Но чѣмъ онъ будетъ жить? спросилъ снова докторъ: — дастъ ли ему кто работы?
— Не заботьтесь о немъ, отвѣчалъ Доннъ: — онъ ловитъ рыбу такъ ловко, что она словно прыгаетъ въ лодку по его свисту. За нимъ никто не угонится. Кромѣ того, говорятъ, послѣ матери ему осталось сто десять долларовъ, которые ему и передастъ Нильсонъ-Бригсъ. Съ этими деньгами и старой хижиной онъ скоро встанетъ на ноги.
— Я заѣду къ нему, подумалъ докторъ, выходя изъ лавки и отправляясь къ больному, отъ котораго только что приходили: — онъ не очень опасенъ на взглядъ и я полагаю, что его можно приручить. Я помню, что его мать говорила мнѣ о немъ.
Поздно вечеромъ, возвращаясь домой по береговой дорогѣ, докторъ увидалъ огонь въ окнѣ хижины, гдѣ онъ часто посѣщалъ старуху Лаисъ.
— Зайду-ка я къ нему теперь, сказалъ онъ себѣ, и, привязавъ лошадь къ изгороди, пошелъ къ двери въ кухню.
Но, проходя мимо окна, онъ заглянулъ въ него. На столѣ горѣла лампа. На скамейкѣ лежалъ ничкомъ «арестантъ», подложивъ руки подъ свое лицо. Холщевый мѣшокъ валялся не развернутый на полу.
— Я не стану его теперь безпокоить, подумалъ докторъ и не вошелъ.
Спустя нѣсколько дней, докторъ Бартъ проѣзжалъ съ женой въ саняхъ по береговой дорогѣ. Утро было свѣтлое, холодное. Приблизившись къ дому Эфа, онъ сказалъ женѣ:
— Мэри, не начать ли мнѣ осаду сегодня? Изъ его маленькой мастерской выходитъ дымъ. Онъ, вѣроятно, куетъ ломъ, чтобы взломать замокъ въ нашей кладовой.
— Да, это хорошій планъ, отвѣчала жена: — но помни, ты долженъ быть очень остороженъ и ни однимъ словомъ не намекнуть на тюрьму. Ты не долженъ даже показать, что знаешь объ его отсутствіи изъ селенія. Здѣсь никто не говоритъ съ нимъ изъ боязни, чтобы онъ не разсердился отъ малѣйшаго намека на то, что онъ арестантъ.
— Ты увидишь, какъ я ловко поведу дѣло, отвѣчалъ мужъ, смѣясь: — я буду наивенъ, какъ агнецъ, и спрошу его, почему онъ не ходилъ зимой въ воскресную школу.
— Ты можешь надо мной смѣяться сколько угодно, но кончишь тѣмъ, что послѣдуешь моему совѣту. Пожалуйста, будь остороженъ.
— Хорошо, я запишу на бумажкѣ свои вопросы и потомъ ужь прочту ихъ ему, чтобы быть увѣреннымъ въ каждомъ словѣ. Я такъ поведу дѣло, словно въ тюрьмѣ былъ я, а онъ судья, засадившій меня въ тюрьму.
Докторъ въѣхалъ во дворъ черезъ открытыя ворота, поставилъ лошадь у двери кухни и, прежде чѣмъ войти, оглянулся. Жилище Эфа, отстоявшее въ полумили отъ селенія, было очень живописно лѣтомъ, но мрачно и одиноко зимой. На маленькомъ переднемъ дворикѣ возвышались три высокіе тополя, сквозь обнаженные сучья которыхъ открывался обширный видъ на море, съ его небольшой бухтой; съ другой же стороны виднѣлись крыши селенія.
— Нечего сказать, здѣсь весело жить, пробормоталъ докторъ, и, отворивъ дверь, вошелъ въ мастерскую. Она была не велика, какъ обыкновенно фермеры устраиваютъ для домашняго обихода, съ столярнымъ верстакомъ, точильнымъ камнемъ и нѣсколькими простѣйшими инструментами. Освѣщалась она тремя окнами, а въ разбитое стекло одного изъ нихъ была проведена труба изъ печки, которая весело топилась.
Безъ сюртука и, засунувъ руки въ карманы брюкъ, Эфъ стоялъ спиной къ верстаку и смотрѣлъ пристально на корпусъ лодки, лежавшій на полу. Онъ поднялъ голову и слегка покраснѣлъ. Докторъ вынулъ папиросу, закурилъ и, усѣвшись на скамьѣ, сталъ подробно осматривать лодку.
— Ботъ? спросилъ онъ, наконецъ.
— Да, отвѣчалъ Эфъ.
— Парусный?
— Да.
— Для рыбной ловли?
— Да.
— На одного?
— Да.
— Я съ дѣтства привыкъ управлять лодкой и очень люблю лѣтомъ ловить рыбу. Вы мнѣ одолжите когда-нибудь свой ботъ?
Эфъ ничего не отвѣчалъ.
— Дерево, повидимому, не высушено. Оно, кажется, прямо изъ лѣса. Его не покоробитъ?
— Нѣтъ; сосна идетъ прямо въ дѣло. Вѣроятно, смола ее держитъ.
— Гдѣ вы взяли сосну?
Эфъ снова покраснѣлъ.
— На моей землѣ, за домомъ.
Докторъ продолжалъ курить и молча обозрѣвать лодку.
— Я васъ не знаю, сказалъ Эфъ.
— Очень просто. Я здѣсь только два года. Я докторъ. Вы слыхали о моемъ отцѣ, докторѣ Бартѣ, изъ Брадривера?
Эфъ утвердительно кивнулъ головой. Всѣ знали въ околодкѣ добраго старика, который ѣздилъ къ больнымъ на громадныя разстоянія и не бралъ ничего за свои визиты.
Докторъ значительно выросъ въ глазахъ Эфа.
— Доктора никогда не грызутъ людей, подумалъ онъ: — а тѣмъ менѣе сынъ стараго доктора Барта.
— Я навѣщалъ вашу мать во время ея болѣзни. Она много говорила мнѣ объ васъ и желала, чтобы я познакомился съ вами, когда выйдетъ вашъ срокъ.
Эфъ вздрогнулъ, но ничего не сказалъ.
— Она была добрая женщина, старуха Лоисъ, продолжалъ докторъ: — я мало видывалъ такихъ женщинъ.
— Я не желаю, чтобы кто-нибудь обо мнѣ заботился, сказалъ Эфъ: — я ничего ни у кого не прошу.
— Однако, до конца зимы вамъ придется прибѣгнуть къ услугамъ сосѣдей. Вы занеможете отъ своего собственнаго неблагоразумія. Вы впродолженіи долгаго времени жили въ четырехъ стѣнахъ и привыкли къ строгому порядку въ работѣ и ѣдѣ. Теперь вы будете жить на чистомъ воздухѣ и ѣсть въ разное время. Вы приходили на дняхъ при мнѣ въ лавку безъ пальто.
— Я выросъ изъ своего платья, а покупать новое мнѣ не на что, отвѣчалъ Эфъ менѣе рѣзкимъ тономъ: — деньги мнѣ нужны для другого.
— Такъ носите фуфайки, иначе вы не будете независимымъ человѣкомъ. Но прежде чѣмъ уйти, я желалъ бы показать моей женѣ комнату старухи Лоисъ и видъ изъ ея западнаго окна.
И онъ пошелъ къ санямъ въ сопровожденіи Эфа.
— Мэри, сказалъ докторъ: — это Эфраимъ Морзъ. Онъ намъ покажетъ голландскіе изразцы, о которыхъ я тебѣ не разъ говорилъ.
Она съ улыбкой протянула Эфу свою руку, которую онъ пожалъ съ видимымъ смущеніемъ.
Передняя комната, служившая спальней старухѣ Лоисъ, имѣла четыре окна; два изъ нихъ выходили на дорогу и два на бухту, съ вѣчно шумящими волнами. Въ углу стояли старинные часы, съ кораблемъ наверху. Выкрашенный полъ, покрытый мѣстами матами, маленькій столикъ съ лакированнымъ рабочимъ ящикомъ, нѣсколько стульевъ, старомодная кровать, фарфоровая посуда на каминѣ и картина на стѣнѣ «Корабль Эмилина въ Кантонскомъ портѣ» оставались въ томъ же видѣ, какъ и при жизни больной, но терпѣливой старухи. Отверстіе камина окружало двѣнадцать большихъ изразцевъ, на которыхъ изображенъ былъ исходъ евреевъ изъ Египта, причемъ евреи унесли, повидимому, у своихъ притѣснителей нетолько различныя драгоцѣнности, но и голландскія одежды. Даже самый пейзажъ напоминалъ Лейденъ.
— Вѣроятно, артистъ по разсѣянности нарисовалъ на берегу Чернаго Моря бочку пива и пристань, сказала жена доктора.
— Я надѣюсь, что вы поставите на свою лодку новый парусъ, произнесъ докторъ, прощаясь съ Эфомъ и садясь въ сани: — здѣсь нѣтъ ни одной чистой лодки, и я нанималъ бы у васъ два раза въ недѣлю вашу лодку, если вы ее будете держать такъ же чисто, какъ вашъ домъ. Заходите ко мнѣ когда-нибудь вечеркомъ; мы съ вами потолкуемъ.
Эфъ выстроилъ свой ботъ и, несмотря на то, что онъ очевидно избѣгалъ посѣтителей, всѣ жители перебывали у него, чтобы полюбоваться внутренней отдѣлкой бота и искусными приспособленіями въ маленькой каютѣ.
Строго придерживаясь своей рѣшимости быть независимымъ, онъ выстроилъ на скатѣ горы, близь своего жилища, ледникъ и съ большимъ трудомъ набилъ его. Благодаря этому запасу льда, ему не надо было отправляться съ остальными рыбаками для продажи своей рыбы на общей пристани у Песчанаго Мыса; онъ могъ отправлять рыбу прямо по назначенію.
Люди, все знавшіе и все понимавшіе, смѣялись надъ ледникомъ Эфа, увѣряя, что у него льду втрое болѣе, чѣмъ нужно.
— Эфъ кажется хочетъ удить рыбу тремя сѣтями, двѣ возьметъ въ руки, а третью въ зубы, замѣтилъ мистеръ Вингъ: — онъ устроилъ ледникъ на такое количество рыбы, какого ему никогда не достать.
Весна, наконецъ, наступила и первою лодкой, вышедшей въ море, былъ ботъ Эфа. Этотъ день наполнилъ его сердце безграничнымъ счастіемъ. Онъ сознавалъ себя совершенно свободнымъ вдали отъ всѣхъ, въ открытомъ морѣ. Двѣ или три лодки изъ сосѣднихъ селеній перерѣзали ему путь. Его лодка гордо неслась по волнамъ, то высоко поднимаясь надъ водой, то почти исчезая между волнами; Эфъ стоялъ спокойно на кормѣ, безъ сюртука, направляя руль колѣнками, покуривая трубку, кидая лесу въ воду и вытаскивая рыбу.
— Онъ точно никогда не разставался съ моремъ, замѣтилъ одинъ изъ сосѣдей: — конечно, ему должно быть отрадно чувствовать себя на свободѣ. Впрочемъ, говорятъ, онъ пользуется общимъ уваженіемъ. Всѣ боялись, что онъ вернется изъ тюрьмы мошенникомъ и станетъ воровать сѣти, убивать куръ и напиваться до чертиковъ. Говорятъ Элифалетъ Вудъ не смѣлъ впродолженіи цѣлаго мѣсяца одинъ выходить изъ дома. Но онъ оказался безвреднымъ, какъ ребенокъ.
Однажды, въ началѣ іюня, Эфъ сортировалъ рыбу на маленькой пристани, которую онъ выстроилъ на берегу бухты близь своего ледника.
— Здравствуйте, Эфъ, сказали два рыбака, подходя къ нему.
— Здравствуйте.
— Намъ надоѣло таскать рыбу на большую пристань, продолжалъ одинъ изъ рыбаковъ: — тамъ всегда говорятъ, что рыбы не надо и кончаютъ тѣмъ, что берутъ за безцѣнокъ. Такъ мы придумали, не отдавать ли лучше нашу рыбу вамъ; у васъ есть ледникъ и когда вы повезете на рынокъ свою рыбу, то захватите и нашу.
— Я не могу покупать рыбы, отвѣчалъ Эфъ: — у меня нѣтъ вѣсовъ.
— Такъ посылайте нашу рыбу въ особыхъ боченкахъ.
— Но у меня нѣтъ денегъ. Я получаю уплату только разъ въ мѣсяцъ.
— Хорошо, мы будемъ забирать на книжку у Вильяма, а отъ васъ получать разсчетъ ежемѣсячно.
— Быть по вашему, произнесъ, наконецъ, Эфъ: — я возьму рыбу, если вы хотите.
Вскорѣ къ нему явился съ такой же просьбой еще рыбакъ, такъ что онъ сдѣлался агентомъ трехъ лицъ и еще трое или четверо повѣрили бы ему свою рыбу, еслибъ у него хватило льду. Ему очень хотѣлось выстроить осенью ледникъ поболѣе, но онъ боялся, что его поднимутъ на смѣхъ, если въ слѣдующемъ году никто не понесетъ къ нему рыбы; однако, получивъ обѣщаніе отъ нѣсколькихъ сосѣдей, что они непремѣнно будутъ постоянно отдавать ему рыбу, онъ рѣшился привести въ исполненіе свой планъ.
— Никому такъ не удобно имѣть ледникъ, какъ мнѣ, думалъ онъ: — у меня прудъ подлѣ самаго берега.
Какъ-то вечеромъ Элифалетъ Вудъ, владѣлецъ сожженнаго Эфомъ скотнаго двора, находился дома одинъ. Кто-то постучалъ въ его дверь. Онъ отворилъ и поблѣднѣлъ, увидѣвъ Эфа.
— Взойдите, взойдите, сказалъ онъ, съ трудомъ переводя дыханіе: — очень радъ васъ видѣть. Садитесь, пожалуйста, садитесь.
Но въ глубинѣ своего сердца онъ подумалъ, что настала его послѣдняя минута. Въ домѣ никого не было и далеко было звать на помощь сосѣдей.
Эфъ вынулъ изъ кармана восемьдесятъ долларовъ, положилъ ихъ на столъ и спокойно сказалъ:
— Дайте мнѣ росписку, что получили въ счетъ.
Взявъ росписку, онъ удалился. Элифалетъ не вѣрилъ своимъ глазамъ.
Вскорѣ послѣ этого, Джошуа Карръ работалъ передъ своей хижиной, какъ вдругъ на дорогѣ показался Эфъ.
— Что, тяжела работа? спросилъ онъ, подходя къ старику, который тесалъ обручи для пивныхъ боченковъ.
— Да, да, отвѣчалъ Джошуа, посматривая на Эфа сквозь очки въ стальной оправѣ: — надо работать, чтобы имѣть кусокъ хлѣба. Впрочемъ, нельзя назвать эту работу очень тяжелой, есть другія гораздо тяжеле, хотя есть и легче.
Эфъ молча сѣлъ на груду стружекъ, а старикъ продолжалъ свою работу.
— Странно! лѣсъ дорожаетъ, а обручи дешевѣютъ, промолвилъ Джошуа послѣ минутнаго безмолвія: — конечно, это все отъ того, что лѣса здѣсь вокругъ вырубаютъ, а обручи привозятъ съ востока. Но вѣдь это несправедливо, такъ какъ должны же и другіе люди заработывать кусокъ хлѣба. Правда, они могли бы найти себѣ другую работу, но вѣдь они могутъ сказать это и обо мнѣ. Вы понимаете, я не утверждаю, чтобы они это говорили, но очень возможно…
— Я не могу выносить этой болтовни, подумалъ Эфъ: — неудивительно, что когда Джошуа нанимался матросомъ на судно, то его высаживали въ первой гавани; онъ заговаривалъ до сумасшествія весь экипажъ. Я зайду въ домъ къ теткѣ Лидди, сказалъ онъ громко: — у меня сегодня праздникъ.
— Хорошо, хорошо, произнесъ Джошуа: — Лидди будетъ очень рада васъ видѣть, т. е. настолько, насколько она будетъ рада видѣть всякаго. Это не говоритъ въ ея пользу; но она страсть какъ любитъ съ кѣмъ-нибудь поболтать, хотя увѣряетъ меня, что болтовня ее утомляетъ. Впрочемъ, я напрасно вамъ это говорю; она всегда васъ очень любила, хотя я полагаю вообще…
— Ну, я рискну войти къ ней, сказалъ Эфъ, смѣясь, и вошелъ въ хижину.
Жена Джошуа, которую всѣ называли теткой Лидди, сидѣла на большомъ качающемся креслѣ и вязала. Капитанъ Сетъ, однажды, выразился о ней:
— Вѣроятно, ей весело было слушать болтовню мужа, когда онъ ухаживалъ за ней. Она казалась ей тогда небесной музыкой. Но потомъ, онъ, конечно, заговорилъ ее до одуренія. Какъ ни хороша музыка, но съума сойдешь слушая все одну и ту же пьесу.
— Какъ вы поживаете, тетка Лидди? спросилъ Эфъ, усаживаясь подлѣ нея.
— По маленьку, отвѣчала она. — Слава Богу, что я не сваливаюсь постоянно съ своей качалки, какъ Гепси Джонсъ, неправда ли?
— Я принесъ вамъ устрицъ и поставилъ корзинку у двери. Я самъ вынулъ ихъ изъ воды у плотины, гдѣ устроилъ для нихъ мѣсто.
— Я всегда слышала, что вы ловкій рыбакъ, замѣтила тетка Лидди: — но не думала, чтобъ вы стали хвастаться умѣніемъ ловить устрицъ. Бѣдняжки, какъ могли онѣ убѣжать? Но отчего же вы ихъ не принесете? Онѣ вѣдь меня не испугаются?
Онъ вышелъ за дверь и внесъ корзинку, полную большихъ, черныхъ раковинъ. Онъ вынулъ одну изъ нихъ, вскрылъ ее ножемъ и, вытащивъ большую устрицу, подалъ ее на ножѣ теткѣ Лидди.
— Попробуйте.
Она проглотила устрицу и расхохоталась при мысли, какую страшную картину представлялъ арестантъ, стоя надъ нею съ ножемъ въ рукѣ.
— Чему вы смѣетесь? спросилъ онъ.
— Что бы подумали Джошуа и Сусанна, еслибъ они видѣли, что вы меня кормите устрицами.
Эфъ также разсмѣялся, и въ эту минуту, въ одномъ изъ оконъ кухни показалась молодая дѣвушка, здоровая, дородная, съ свѣтло-русыми волосами. На головѣ у нея была большая соломенная шляпа, но это не помѣшало веснушкамъ появиться кое-гдѣ на ея лицѣ. Она только что работала лопаткой въ саду.
— Что случилось? спросила она, дружески кивнувъ головой Эфу: — вы оба всегда находите чему смѣяться.
— Эфраимъ меня кормилъ дѣтской кашкой, сказала тетка. Лидди, указывая на корзинку съ устрицами, походившими издали на куски антрацита.
— Да, это походитъ на дѣтскую кашку, замѣтила Сусанна со смѣхомъ: — я зажарю вамъ устрицъ къ ужину.
Эфа никто не пригласилъ къ ужину, но онъ остался, по обыкновенію.
— Ну, ну, сказалъ Джошуа, подходя къ двери: — мнѣ казалось, что вы принесли въ корзинѣ устрицы, но я не былъ въ этомъ увѣренъ, хотя онѣ были покрыты водорослями и можно было поручится, что это устрицы. Впрочемъ, еслибъ меня спросили: почему я знаю, что это устрицы, то…
— Полно, Джошуа, воскликнула тетка Лидди: — дай бѣдному Эфраиму хоть минутку покоя. Скажи прямо, что ты видѣлъ въ корзинѣ устрицы, и довольно.
— Но я не видѣлъ ихъ; я только предполагалъ, т. е. зналъ, хотя знать…
Тетка Лидди съ отчаяніемъ махнула рукой, а Джошуа продолжалъ анализировать то, что онъ зналъ и чего не зналъ насчетъ этихъ несчастныхъ устрицъ.
Эфъ улыбался; онъ готовъ былъ все простить словоохотливому старику. Онъ помнилъ, кто навѣщалъ одного бѣднаго арестанта ежегодно, несмотря на длинное, непріятное путешествіе. Онъ помнилъ, отъ кого этотъ арестантъ получалъ добрыя письма и по праздникамъ корзинки съ лакомствами.
Сусанна засуетилась. Она развела огонь изъ хвороста и стала жарить устрицы, наполнившія комнату ароматомъ. Потомъ она накрыла столъ, сѣла къ органу, спѣла гимнъ и, наконецъ, поставила на столъ дымящіяся устрицы.
— Отличныя, прекрасныя! сказалъ ея отецъ: — я никогда не думалъ, Ефраимъ, что у васъ такія славныя устрицы. Ну, вотъ я сказалъ что-то неприличное и неучтивое. Я хотѣлъ сказать, что не думалъ, чтобъ у васъ были до того хорошія устрицы… но вѣдь это кажется то же самое. Ну, какъ бы то ни было, ваши устрицы, Ефраимъ, чрезвычайно вкусныя, не хуже вчерашней зелени.
— Зелени! воскликнула Сузана: — развѣ можно сравнивать устрицы съ зеленью?
— Конечно, я не совсѣмъ точно выразился. Конечно, нельзя сравнивать устрицъ съ зеленью, хотя въ сущности все можно сравнивать и…
Однако, онъ самъ не продолжалъ своей рѣчи и занялся уничтоженіемъ устрицъ. При этомъ онъ такъ долго молчалъ, что присутствующіе невольно разсмѣялись.
— Ну, ну, произнесъ онъ, положивъ на столъ вилку и наивно улыбаясь: — чему вы смѣетесь? Я очень люблю, когда смѣются, но, кажется, теперь нечему смѣяться. Впрочемъ, можетъ быть и есть чему смѣяться, да я не замѣтилъ. Конечно, пока одинъ человѣкъ уткнетъ свой носъ въ тарелку, то другіе могутъ видѣть, какъ котята играютъ на полу, или что-нибудь другое. Я помню не разъ всѣ смѣялись вокругъ меня, а я не понималъ отчего.
Сусанна положила ему на тарелку еще устрицъ и тѣмъ добилась продолжительнаго роздыха.
— Эфраимъ, сказалъ Джошуа, послѣ нѣкотораго времени: — вы не умѣете такъ приготовлять устрицъ. Вамъ бы надо жениться. Я говорилъ Сусаннѣ надняхъ… что же, я ничего не сказалъ дурного! хотя, быть можетъ, мнѣ не слѣдовало говорить ей о бракѣ съ Эфраимомъ.
— Довольно, Джошуа! произнесла тетка Лидди: — оставь въ покоѣ Эфраима; не хорошо шутить такими вещами.
Между тѣмъ, Сусанна поспѣшно встала изъ-за стола и подошла къ буфету, гдѣ, повидимому, никакъ не могла чего-то найти.
— Что, пирогъ убѣжалъ? спросилъ Джошуа: — мнѣ, кажется, что ты его не хорошо ищешь. Ай, да пирогъ! прибавилъ онъ, когда молодая дѣвушка вернулась съ пирогомъ. — Я вѣдь только хотѣлъ сказать, что Эфраиму не слѣдовало бы стряпать самому… плохая стряпня, когда за это дѣло возьмется мужчина, хотя все-таки стряпня, и я въ молодости стряпалъ.
Послѣ ужина, тетка Лидди принялась снова за свое вязанье, а Джошуа, закуривъ трубку, сѣлъ въ кресло у отвореннаго; окна. Тетка Лидди, впрочемъ, поощряла въ немъ страсть къ куренію. Никакіе ароматы не были бы ей такъ пріятны, какъ запахъ виргинскаго табаку. Трубка доставляла ей хоть на время миръ и спокойствіе.
Сусанна и Эфъ сѣли рядомъ на каменной ступени у наружной двери и стали вспоминать о тѣхъ дняхъ, когда они вмѣстѣ ходили въ школу.
— Я тогда не думалъ, произнесъ Эфъ: — что попаду туда, гдѣ былъ, и потерплю крушеніе едва выйдя въ море.
— Судно Дженеля нѣсколько лѣтъ тому назадъ разбилось на отмели, отвѣчала Сусанна: — однако, его стащили благополучно, и еще вчера я видѣла, какъ оно опять пошло въ море на всѣхъ парусахъ.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я здѣсь однажды дошелъ до безумія, и здѣсь мнѣ нѣтъ болѣе хода. Конечно, я могу вырабатывать себѣ кусокъ хлѣба, но на меня всегда будутъ указывать какъ на арестанта. Я знаю, мнѣ предстоитъ судьба Джима.
Джимъ былъ единственный преступникъ по ремеслу въ селеніи; онъ велъ праздную, распутную жизнь, кралъ куръ и всякую зиму попадалъ въ тюрьму.
Сусанна разсмѣялась при этомъ сравненіи. Эфъ улыбнулся, на съ замѣтной горечью.
— Я полагаю, что глупо съ моей стороны было возвращаться сюда, гдѣ всѣ знаютъ, что я былъ въ тюрьмѣ и всѣ меня презираютъ.
— Никто васъ не презираетъ, сказала Сусанна. — Это все одно воображеніе. Къ тому же, вы очень хорошо знаете, что еслибъ вы поселились въ новомъ мѣстѣ, то прежде всего вы собрали бы митингъ и объявили бы, что вы подожгли скотный дворъ и что вы за это сидѣли въ тюрьмѣ. Вы бы все это сказали, чтобъ всѣ знали, съ кѣмъ они имѣютъ дѣло, но скрыли бы, за что вы подожгли скотный дворъ, какъ были вы тогда молоды, какъ Элифалетъ жестоко поступилъ съ вашей матерью, и что вы уплачиваете ему за всѣ понесенные имъ убытки. Знаете ли что, прибавила она, сверкая глазами: — мнѣ кажется, сосѣдямъ не нравится въ васъ одно, именно: что вы откладываете каждый грошъ для уплаты Элифалету.
— Однако, я по вашему совѣту рѣшился на это. Я и не думалъ ему платить, прежде чѣмъ вы не спросили меня, когда я начну платежъ.
— Вы должны это сдѣлать. Онъ имѣетъ право получить деньги и вамъ не слѣдуетъ считать себя вѣчно его должникомъ. Вамъ теперь надо гордо поднять голову и попрежнему вести дружбу съ сосѣдями. Вы одинъ человѣкъ, за которымъ не смотрятъ, когда вы вѣсите рыбу. Противъ этого, я надѣюсь, вы не будете спорить.
— Добрые люди мнѣ довѣряютъ свою рыбу.
— Они не были довѣрчивы, когда носили рыбу на большую пристань. Они постоянно тамъ ссорились.
— Ну, положимъ, что они считаютъ меня честнымъ, но вѣдь мнѣ никогда не стереть съ себя пятна, что я былъ въ тюрьмѣ.
— И не надо стирать. То, что разъ было, не сотрешь, но можно загладить.
— Что вы хотите сказать?
— Помиритесь съ своимъ положеніемъ и покажите всѣмъ, что вы за человѣкъ. Быть можетъ, вы покажете дорогу другимъ, которые не имѣютъ столько мужества, какъ вы. Я увѣрена, что вы это сдѣлаете.
— Сусанна, я бы желалъ одного: это оказать хоть какую-нибудь услугу вамъ и вашей семьѣ. Клянусь, что вы и ваши никогда не будете нуждаться въ чемъ бы то ни было, пока я живъ. Да, я буду жить одинъ и пробивать себѣ дорогу въ свѣтѣ. Если же, въ концѣ концовъ, всѣ признаютъ, что я честный человѣкъ, то мнѣ этого и довольно. Я большаго и не желаю. Но меня безпокоитъ иногда мысль, не слишкомъ ли я часто прихожу къ вамъ. Я боюсь, чтобъ дружескія отношенія со мной не лишили вашего отца работы.
— Пустяки! не дадутъ ему работы здѣсь, найдемъ въ другомъ мѣстѣ, сказала спокойно Сусанна.
Однако, съ этого дня Эфъ сталъ рѣже показываться въ домѣ Джошуа.
Прошли осень и зима. Въ одинъ свѣтлый мартовскій день, Эфъ стоялъ облокотясь на свою изгородь и смотрѣлъ внизъ, на бухту. Онъ зналъ, что всѣ сосѣди были въ это время на сельскомъ собраніи. У него духу хватило не показаться въ этомъ свободномъ, демократическомъ парламентѣ, куда онъ часто ходилъ въ дѣтствѣ съ отцомъ и игралъ на улицѣ въ мячъ съ мальчишками, пока взрослые рѣшали вопросы, касавшіеся общины. Онъ вспоминалъ то время, когда съ гордостью принялъ впервые участіе въ президентскихъ выборахъ. Въ ушахъ его раздавалась еще рѣчь, которую тогда произнесъ его отецъ. Все это было давно, они тогда жили на большой фермѣ. Потомъ, эту ферму заложили Элифалету, онъ сталъ требовать деньги и…
— Эй, Эфъ!
Это былъ голосъ одного изъ рыбаковъ, приносившихъ ему рыбу, маленькаго, добраго человѣчка.
— Отчего вы не были, Эфъ, на собраніи?
— Я былъ занятъ.
— А вы слышали новость?
— Какую?
Для Эфа всѣ вѣсти были одинаковы; для него не было доброй вѣсти.
— Вы не слыхали, кого выбрали секретаремъ общины?
— Нѣтъ.
Неужели выбрали Элифалета, чтобъ выразить ему, Эфу, полное осужденіе и сочувствіе къ человѣку, которому онъ сдѣлалъ столько вреда?
— Кто же выбранъ? спросилъ онъ рѣзко.
— Да вы, отвѣчалъ добрякъ: — и единогласно.
Спустя часъ, докторъ Бартъ остановился у жилища Эфа. Онъ пошелъ къ двери въ кухню, но, проходя мимо окна, заглянулъ съ него.
Эфъ лежалъ на скамейкѣ, ничкомъ, положивъ руки себѣ подъ лицо, точно такъ же, какъ докторъ его видѣлъ въ первое свое посѣщеніе.
— Я не стану его теперь безпокоить, подумалъ докторъ и удалился.
Въ концѣ слѣдующаго лѣта, капитанъ Сетъ отправился однажды съ своей женой на похороны тетки. Проѣзжая мимо хорошенькаго коттеджа на береговой дорогѣ, они увидали въ дверяхъ Сусанну, которая, сидя на порогѣ чистила горохъ и смотрѣла пристально на море.
— Ну, какъ поживаете Сусанна? крикнулъ ей капитанъ Сетъ: — мужу-то пора бы и вернуться.
— Да, отвѣчала она съ улыбкой: — вотъ входитъ въ бухту наше судно. Эфъ сейчасъ будетъ дома.
II.
Присяжный.
[править]1.
[править]Джонъ Вудъ красилъ лодку, вытащенную на берегъ, во время отлива. Выгорѣвшая, полинявшая краска быстро уступала мѣсто блестящей мѣдянкѣ.
Лодка была Вуда, но онъ не былъ лодочникомъ; онъ ловко красилъ, но не былъ маляромъ. Онъ держалъ ларь на главной улицѣ селенія, подъ тѣнью старыхъ липъ, гдѣ въ эту самую минуту его сестра, краснѣя и плѣняя сердце юнаго фермера, продавала пару полосатыхъ подтяжекъ.
Какъ только на церковныхъ часахъ пробило двѣнадцать, трое дѣтей весело выбѣжали изъ маленькаго домика на берегу. Это было одно изъ тѣхъ скромныхъ жилищъ Новой Англіи, которыя кажутся снаружи вѣтхими и несчастными, но внутри представляютъ всѣ условія спокойнаго, уютнаго домашняго очага. Въ его опрятной, чистенькой гостинной красовался органъ, въ столовой, отворенная дверь въ которую была завѣшана сторой, виднѣлись покойное кресло и большіе стѣнные часы; а въ сосѣдней комнатѣ также были спущены сторы противъ солнечнаго жара, въ виду ожидаемаго прибытія вечеромъ изъ города сестры Сары съ ея птенцами.
Дѣти перебѣжали черезъ дорогу и старшій изъ нихъ, скомандовавъ молчаніе, отправилъ впередъ самаго младшаго мальчугана, чтобъ взять въ плѣнъ отца внезапнымъ натискомъ.
Этотъ веселый планъ вполнѣ удался. Ребенокъ, подбѣжавъ сзади, схватилъ отца за оба уха.
— Отгадай, кто тебя держитъ или тебѣ не встать! произнесъ юный побѣдитель.
— Наполеонъ Бонапартъ, только не тряси меня, отвѣчалъ отецъ, проводя кистью по ватер-линіи.
— Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! воскликнулъ со смѣхомъ аттакующій отрядъ.
— Такъ капитанъ Езекіель?
Новый взрывъ смѣха. Капитанъ Езекіель былъ полуслѣпой старикъ, вѣчно опиравшійся на палку.
Затѣмъ плѣнникъ назвалъ поперемѣнно своего побѣдителя сборщикомъ податей, приходскимъ пасторомъ, школьнымъ учителемъ и Самоэлемъ Тильденомъ, ы, наконецъ, схвативъ мальчугана за рукавъ, потащилъ его къ лодкѣ, восклицая:
— Ну, теперь, я выкрашу тебя въ зеленую краску.
Резервъ сталъ шумно рукоплескать.
— Вѣроятно, мама прислала васъ сказать, что обѣдъ готовъ? прибавилъ Джонъ Вудъ, вставая и съ удовольствіемъ оглядывая свою работу: — мнѣ надо поскорѣе поѣсть, чтобъ кончить лодку къ приливу.
Посадивъ на плеча обоихъ мальчиковъ, онъ пошелъ къ двери въ кухню, гдѣ столъ былъ уже накрытъ; маленькая же дѣвочка бѣжала сзади, пихая отца головой.
— Ты похожъ на русалку, съ зелеными руками, сказала со смѣхомъ жена, подавая ему стклянку съ терпентиномъ: — женщина выкрасила бы эту лодку въ бѣломъ платьѣ и не сдѣлала бы на немъ ни одного пятна.
Онъ добродушно улыбнулся, но ничего не отвѣчалъ. Онъ вообще мало говорилъ.
— Вѣроятно, Луиза теперь не много наторгуетъ, сказала жена, когда они всѣ сѣли за столъ: — такъ жарко на солнцѣ, что покупщики подождутъ и до вечера. Впрочемъ, у нея есть работа и книга, которую она хотѣла дочитать.
Мужъ кивнулъ головой и продолжалъ ѣсть.
— Нельзя ли намъ пойти къ ней послѣ обѣда? воскликнулъ одинъ изъ дѣтей.
— Кто бы это былъ? произнесла мать, увидавъ, что передъ калиткой остановилась тележка и изъ нея выскочилъ пожилой человѣкъ, съ полуофиціальной физіономіей.
Онъ оставилъ лошадь щипать траву на краю дороги и вошелъ во дворъ.
— А это вы, капитанъ Норсъ! сказалъ Вудъ, вставая и идя на встрѣчу: — вы пріѣхали, чтобъ пригласить меня въ судъ, какъ свидѣтеля по банковскому дѣлу. Позволь мнѣ, Мэри, представить тебѣ капитана Норса, помощника шерифа. Садитесь, капитанъ, и пообѣдайте съ нами.
— Нѣтъ, я не стану обѣдать, отвѣчалъ капитанъ: — я такъ распорядился, что буду обѣдать дома. Но я подожду, пока вы кончите.
— Я надѣюсь, что мнѣ не надо будетъ явиться свидѣтелемъ сегодня? сказалъ Вудъ: — я началъ утромъ красить свою лодку и не хотѣлъ бы бросить работу.
— Сегодня нѣтъ судебнаго засѣданія, отвѣчалъ капитанъ, и пошелъ къ калиткѣ, гдѣ сѣлъ на скамьѣ между рабочей корзинкой и дѣтскимъ платьемъ, которыя оставила тамъ хозяйка дома. Чтобъ убить время, онъ вынулъ изъ кармана мѣстную газету и занялся чтеніемъ.
Послѣ обѣда, Вудъ вышелъ съ обнаженной головой и облокотился на изгородь. Жена его, стоя въ дверяхъ, смотрѣла на нихъ.
Банковское дѣло произвело громадный скандалъ въ околодкѣ и Вудъ былъ одинъ изъ главныхъ свидѣтелей, такъ какъ онъ исполнялъ должность отсутствующаго кассира, когда касса была взломана и ограблена, къ ужасу и раззоренію всѣхъ вкладчиковъ, акціонеровъ и директора банка, высокоблагороднаго Эдуарда Кларка. Вудъ заперъ кассу наканунѣ роковой ночи и взялъ ключъ съ собой, такъ что онъ могъ свидѣтельствовать о томъ, сколько находилось въ кассѣ денегъ.
«Вѣроятно, они очень рады, что у нихъ такой свидѣтель, какъ Джонъ, думала его жена, смотря на него съ любовью: — никто не станетъ сомнѣваться въ справедливости его показанія».
— Ну, капитанъ, сказалъ весело Вудъ, комкая въ рукахъ сорванную траву: — я не думалъ, что вы пріѣдете меня арестовать.
Капитанъ спокойно улыбнулся, какъ человѣкъ, привыкшій уже двадцать лѣтъ къ подобнымъ шуткамъ. Онъ медленно свернулъ газету, спряталъ ее въ карманъ, снялъ очки, положилъ ихъ въ серебрянный футляръ; потомъ вынулъ платокъ, обтеръ лицо и спряталъ его обратно.
— Я именно для этого и пріѣхалъ, сказалъ онъ, наконецъ. Вудъ посмотрѣлъ на него пристально, но ничего не сказалъ.
— Я пріѣхалъ, чтобъ арестовать васъ, повторилъ капитанъ Норсъ: — вотъ исполнительный листъ.
И онъ подалъ бумагу.
— Что это значитъ? воскликнулъ Вудъ: — я ничего не понимаю.
— Ну, вотъ въ чемъ дѣло, отвѣчалъ капитанъ Норсъ: — важные сыщики, выписанные изъ столицы — словно наша полиція ничего не смыслитъ — нашли, что касса была отперта ключемъ, а замокъ былъ сломанъ послѣ, чтобъ придать растратѣ видъ кражи со взломомъ. Они привезли съ собой слесаря и тотъ согласенъ съ ними. Естественно, что касса была отперта однимъ изъ двухъ ключей; первый хранится въ цѣлости у директора, который, кромѣ этого ключа, ничего не пріобрѣлъ въ двадцатилѣтнее управленіе банкомъ, а второй былъ у васъ. Вотъ на васъ и пало подозрѣніе.
— Понимаю, сказалъ Вудъ: — я отправлюсь съ вами. Хотите войти въ домъ, пока я одѣнусь?
— Да, я долженъ теперь за вами всюду слѣдить.
Они оба вошли въ домъ.
— Мэри, сказалъ Вудъ: — люди, потерявшіе свои деньги оттого, что лопнулъ банкъ, набросились на Кларка, и онъ, чтобъ отдѣлаться, нашелъ нужнымъ указать на кого-нибудь. Онъ указалъ на меня, и капитанъ Норсъ пріѣхалъ, чтобъ меня арестовать. Я вскорѣ вернусь. Меня выпустятъ на поруки.
Она ничего не отвѣчала и даже не проронила слезы, пока онъ не уѣхалъ.
Но потомъ…
2.
[править]Направо тянулась безконечная солончаковая степь; позади чернѣли густые сосновые лѣса, скрывавшіе внѣшній міръ; налѣво виднѣлись вспаханныя поля, пастбища съ разбросанными на нихъ ивами, дороги, окаймленныя березами и бѣлѣющимися фермами, однимъ словомъ, все, что говоритъ о свободѣ и довольствѣ людямъ достаточнымъ и счастливымъ, а бѣднякамъ, должникамъ и несчастнымъ о петлѣ, хотя невидимой, но схватывающей свою жертву, какъ желѣзные тиски. Впереди же не было ни пустынной степи, ни мрачныхъ лѣсовъ, ни полей, ни фермъ, а свободное, голубое море, клокотавшее и пѣнившееся отъ только-что утихнувшей бури.
Вечерѣло; наклонные лучи сентябрьскаго солнца нѣжно играли на маленькой хижинѣ, въ дверяхъ которой сидѣлъ здоровенный человѣкъ, загорѣлый и съ веснушками на лицѣ. У ногъ его лежала сѣть, а самъ онъ работалъ что-то, очевидно, привлекавшее вниманіе двухъ маленькихъ дѣвочекъ. Немного поодаль покоилась собака, спрятавъ носъ между лапами. Повременамъ работавшій поднималъ голову и посматривалъ на море.
— Вонъ Джоель входитъ въ бухту, сказалъ онъ: — вѣтеръ упалъ.
И онъ продолжалъ работать.
— Вотъ такъ, дѣти, смотрите, прибавилъ онъ, вытягивая нитку, къ большому удовольствію дѣтей.
Однако, видъ бѣлаго паруса Джоеля вызвалъ въ немъ не очень веселыя мысли. Джоель наканунѣ остановилъ его по дорогѣ въ селеніе и предложилъ купить у него съ мѣста всю рыбу, такъ что онъ могъ тотчасъ вернуться домой и, конечно, позабылъ прибавить, что на рынкѣ было очень мало рыбы и цѣна вдругъ поднялась.
«Не у одного бѣдняка Джоель сегодня выманилъ долларъ, думалъ онъ: — да ужь вѣрно такъ устроенъ свѣтъ; у кого есть деньги, тотъ жаждетъ ихъ имѣть еще болѣе».
— Что вы дѣлаете, Эли? чините сѣть? спросила тетка Пэшенсъ, выходя на ципочкахъ изъ комнаты больной хозяйки дома и тихонько затворяя за собою дверь.
— Нѣтъ, отвѣчала одна изъ дѣвочекъ: — папа учитъ насъ штопать чулки.
— Ну, тебѣ не легко живется, сказала тетка Пэшенсъ, смотря на его работу: — ты работалъ всю жизнь и лѣзъ изъ кожи, чтобъ пріобрѣсть домъ, а тутъ пришлось ухаживать за больной женой, да платить проценты по закладной.
— Ничего, обойдется и все будетъ хорошо, отвѣчалъ онъ. Тетка Пэшенсъ подошла къ зеркалу и приколола завязки своего чепца.
— Какъ бы то ни было, сказала она: — ты на все смотришь добродушно, а я знавала людей, которые выводили изъ терпѣнія своимъ добродушіемъ. Я предпочитаю злыхъ.
И, открывъ зонтикъ, она вышла изъ дома.
Хотя въ этомъ скромномъ жилищѣ, казалось, царилъ невозмутимый миръ, но пріобрѣтено оно было не миромъ, а тяжелой борьбой. Каждый вершокъ земли, каждая доска, каждый гвоздь были силой вырваны у лютаго моря. Каждый рейсъ давалъ Эли возможность сдѣлать шагъ впередъ. Въ тотъ день, когда онъ купилъ землю, онъ счелъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ. Между двумя рейсами онъ выкопалъ ледникъ и вывелъ фундаментъ дома; потомъ онъ достаточно отложилъ денегъ, чтобъ выстроить главную часть фермы и окончить гостинную вчернѣ, работая собственными руками. Вдали за моремъ онъ получалъ письма отъ жены, которая извѣщала его, что она оклеила гостинную обоями, кусочекъ которыхъ былъ приложенъ и хранился имъ, какъ талисманъ, что вмѣстѣ съ братомъ она обшила дранью входъ и кухню, что они выкопали въ лѣсу дикій виноградъ и посадили его у наружной стѣны дома. Наконецъ, вернувшись домой изъ Хонгъ-Конга, онъ, къ величайшему своему удивленію, узналъ, что одинъ добрый каменьщикъ, за больной женой котораго ухаживала жена Эли, оштукатурилъ входъ, кухню и одну комнату наверху.
Такимъ образомъ, впродолженіи многихъ лѣтъ дома и на морѣ, въ Нью-Йоркѣ и въ Вальпарайзо или въ Малакскомъ проливѣ, онъ вѣчно думалъ о своемъ маленькомъ домикѣ. Ничто не доставляло ему такого счастія, какъ встрѣтить на чуждыхъ ему улицахъ Калькутты или передъ мечетью Омара какого-нибудь практическаго янки и побесѣдовать съ нимъ о томъ, какіе лучше гвозди употреблять при постройкѣ, шведскіе или американскіе, какъ вообще экономнѣе исполнить планъ, созрѣвшій въ его головѣ подъ всевозможными широтами.
Послѣ ужина дѣти легли спать, а Эли провелъ около часа у постели своей больной жены. Онъ дѣлалъ это каждый день, хотя ему, усталому послѣ долгой работы, приходилось ломать себѣ голову, чтобъ развлечь ее разговоромъ. Въ этотъ вечеръ онъ говорилъ о предстоявшихъ ему посѣщеніяхъ сосѣдняго города, гдѣ онъ долженъ былъ цѣлую недѣлю исполнять обязанности присяжнаго.
— Я, вѣроятно, буду возвращаться домой ежедневно къ ночи, сказалъ онъ: — и, во всякомъ, случаѣ, это будетъ развлеченіе.
— Но, я думаю, что ты будешь веселѣе, отвѣчала больная: — или ты боишься, что попадешь на банковское дѣло?
— Нисколько. Это дѣло не хитрое. Присяжные не выйдутъ даже совѣщаться. Городскимъ умникамъ трудно будетъ доказать виновность Джона Вуда. Нѣтъ, я надѣюсь, что буду на этомъ дѣлѣ; присяжные съ минуту поговорятъ, не выходя изъ залы, потомъ его оправдаютъ и крѣпко пожмутъ ему руку.
— Но что-то тебя безпокоитъ, промолвила его жена: — что съ тобой съ сегодняшняго утра?
— Ничего, отвѣчалъ онъ: — только Джорджъ Кахунъ приходилъ ко мнѣ и просилъ возвратить ему деньги, которыя онъ мнѣ одолжилъ, такъ какъ онъ уѣзжаетъ на будущей недѣлѣ, а я не знаю, гдѣ достать денегъ.
3.
[править]Зала суда быа переполнена народомъ. Дѣло Джона Вуда близилось къ концу. Эли былъ въ числѣ присяжныхъ. Кто-то посовѣтовалъ обвинителю отвести его, но тотъ отвѣчалъ, качая головой:
— Нѣтъ, я не рискну; основаніе шаткое, и я только возстановлю противъ себя присяжныхъ. Пусть онъ попробуетъ расшатать нашу цѣпь доказательствъ.
Судебное слѣдствіе продолжалось недолго. Искусные слесаря, привезенные изъ столицы, доказали, что касса была отперта ключемъ и что замокъ былъ сломанъ потомъ изнутри, очевидно, съ цѣлью всѣхъ убѣдить въ кражѣ со взломамъ, тогда какъ тутъ была простая растрата.
Было доказано, что единственный ключъ отъ кассы, не считая того, который находился у директора, былъ у Вуда, который, впродолженіи нѣсколькихъ дней исполнялъ должность кассира, брата директора, за его отсутствіемъ. Въ ту самую ночь, когда случилась кража, именно въ часъ, свидѣтели видѣли, какъ Вудъ шелъ по полю по направленію къ своему дому и съ той стороны, гдѣ былъ банкъ; за плечами у него была плетенная корзинка и, по его словамъ, онъ багрилъ ужей въ Гарловской бухтѣ.
Мистеръ Кларкъ, директоръ балка, вызвалъ общее сочувствіе своимъ скромнымъ и трогательнымъ показаніемъ о томъ, сколько потерялъ онъ, и всѣ тѣ, которые довѣрили ему свои деньги. Когда же ему пришлось отвѣтить на формальный вопросъ, не взялъ ли онъ деньги въ кассѣ, то его отрицаніе было встрѣчено общимъ смѣхомъ. Даже судья и адвокатъ подсудимаго не могли удержаться отъ улыбки.
Такимъ образомъ, всѣ улики были противъ Вуда. Его защитникъ, неопытный молодой адвокатъ, который велъ нѣкоторыя дѣла банка и взялся за эту защиту только по личной просьбѣ директора, конечно, не счелъ нужнымъ подвергнуть перекрестному допросу мистера Кларка, и всю свою защиту основалъ на томъ, что эксперты ошибаются и что дѣйствительно касса взломана чужими злодѣями, а не отперта домашними хищниками. Но во все время своей рѣчи онъ чувствовалъ, что билъ лбомъ въ стѣну.
Обвинитель не счелъ нужнымъ изощрять свое краснорѣчіе въ столь ясномъ дѣлѣ, но, отличаясь игривымъ остроуміемъ, не могъ не пройтись насчетъ угрей, которыхъ, по словамъ Куда, онъ несъ въ корзинѣ домой въ эту роковую ночь.
— Господа присяжные! воскликнулъ онъ: — мы видывали золотыя и серебрянныя рыбки, но золотые угри найдены впервые подсудимымъ. Апостолъ, по словамъ священнаго Писанія, поймалъ рыбу съ деньгой во рту, но подсудимый заткнулъ за поясъ апостола, поймавъ угрей, набитыхъ деньгами съ головы до хвоста. Въ сказкахъ багдадскіе рыбаки вытаскивали изъ моря заколдованныхъ принцевъ, превращенныхъ въ рыбъ, но никто изъ нихъ не доставалъ со дна морского такія сокровища, какія досталъ подсудимый въ своихъ угряхъ. Они были особаго рода и, вѣроятно, пойманы на отмели, на банкѣ, оттого и назвать ихъ можно банковыми (общій смѣхъ). Въ счастливые годы дѣтства мы всѣ отыскивали на морскомъ берегу черепахъ съ буквами, вырѣзанными на ихъ скорлупѣ, но подсудимый нашелъ въ Гарловской бухтѣ угрей съ подписями и печатями казначейскихъ чиновниковъ. Говорятъ, что уже основана новая компанія для эксплуатированія этого великаго открытія, подъ названіемъ Компаніи добыванія гарловско-національныхъ банковскихъ угрей.
Не трудно заставить смѣяться школу или залу суда, и рѣчь прокурора, повидимому, доставала много удовольствія слушателямъ.
Но всѣмъ ли?
Показалась ли она забавной человѣку, неподвижно сидѣвшему, съ скрещенными руками, на скамьѣ подсудимыхъ, или блѣдной женщинѣ, притаившейся въ уголку залы и слушавшей все, смотрѣвшей на все, какъ во снѣ?
Судья въ заключительной рѣчи былъ очень кратокъ. По его словамъ, было излишне повторять обстоятельства столь несложнаго дѣла. Главный вопросъ, предстоявшій разрѣшенію присяжныхъ, состоялъ въ томъ, вѣрить или не вѣрить свидѣтелямъ и экспертамъ. Если тѣ и другіе говорили правду, то виновность подсудимаго была очевидна; въ этомъ соглашался и его защитникъ. Конечно, подсудимый доказалъ, что онъ всегда пользовался хорошей репутаціей, но съ другой стороны, преступленія, которыми люди нарушаютъ оказанное имъ довѣріе, только и могутъ быть совершаемы людьми, которымъ довѣряютъ, благодаря ихъ хорошей репутаціи.
Комната для присяжныхъ отличалась блестящей обстановкой. Въ ней былъ длинный столъ для обсужденія, двѣнадцать жесткихъ стульевъ для отдыха, двѣнадцать плевальницъ для удобства присяжныхъ и часы, для того чтобы они не забывали время.
Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ присяжные, запертые въ свою комнату капитаномъ Норсомъ, хранили гробовое молчаніе. Одного взгляда на нихъ было достаточно, чтобъ сказать какого они происхожденія; всѣ они были сыны Новой Англіи, кромѣ одного рослаго, здоровеннаго негра, по имени Джорджа Вашингтона. Онъ поселился въ этомъ городѣ послѣ войны 1865 года и пользовался большей популярностью. Нѣкоторые изъ жителей города слышали, какъ онъ въ Вашингтонѣ, въ день большого парада побѣдоноснымъ войскамъ Сѣвера, воскликнулъ на большемъ религіознымъ митингѣ: «Какъ усталый путешественникъ жаждетъ устрицъ въ пустынѣ, такъ я жажду отдохнуть на свободной почвѣ Масачусета», и онъ имъ такъ понравился, что они тотчасъ собрали подписку въ его пользу и повезли его съ собой въ родной ихъ городъ. Съ тѣхъ поръ онъ пользовался общей любовью своихъ согражданъ; что же касается до его ремесла, то на вопросъ чиновника, производившаго перепись, онъ отвѣчалъ: «Иногда вставляю стекла, иногда бѣлю стѣны, иногда проповѣдую». Послѣднее занятіе было его любимѣйшимъ и онъ проповѣдывалъ такимъ громовымъ голосомъ, что его было слышно на милю въ окружности.
Старшиной присяжныхъ былъ отставной шкиперъ Томасъ, о которомъ одинъ изъ его сосѣдей сказалъ:
— Томасъ хорошій капитанъ и суда у него всегда хорошіе, но странно, люди къ нему какъ-то не идутъ. Напротивъ, капитану Бассету стоитъ только крикнуть, что онъ идетъ въ Китай, и тотчасъ всѣ матери въ околодкѣ бѣгутъ къ нему, умоляя взять съ собою ихъ сыновей. А капитану Томасу надо искать матросовъ по кабакамъ. Но все-таки онъ хорошій капитанъ и противъ него нельзя ничего сказать.
— Господа, сказалъ старшина присяжныхъ, послѣ того какъ шаги капитана Норса замерли въ корридорѣ: — надо ли приступить къ баллотировкѣ. Еслибы это дѣло не было такое серьёзное, то мы могли бы произнести приговоръ не выходя изъ залы суда.
— Къ чему баллотировка, развѣ мы не всѣ одного мнѣнія? произнесъ толстый мясникъ.
— Какъ хотите, господа, сказалъ старшина: — но если кто нибудь желаетъ баллотировки, то она обязательна. Иначе скажутъ, что мы не исполнили законной формальности.
— Господинъ предсѣдатель, произнесъ Джорджъ Вашингтонъ, вставая и принимая позу парламентскаго оратора: — я имѣю сдѣлать предложеніе касательно порядка нашихъ преній. Въ предъидущихъ дѣлахъ мы отбирали голоса, значитъ и въ этомъ дѣлѣ надо поступить такъ же. Всѣ люди равны.
— Хорошо, отвѣчалъ старшина, довольно рѣзко: — всѣ дороги приводятъ домой.
Онъ нарѣзалъ двѣнадцать бумажекъ, на которыхъ надо было написать для проформы «виновенъ». Всѣ написали, старшина положилъ бумажки въ шляпу, потомъ, вынимая ихъ поочередно, сталъ громко читать:
— Виновенъ! Виновенъ! Виновенъ! Подождите, здѣсь ошибка. Кто-то написалъ: не виновенъ. Чья эта бумажка?
Никто не отвѣчалъ.
— Чья эта бумажка? повторилъ старшина рѣзко.
Эли покраснѣлъ.
— Моя, промолвилъ онъ.
— Это ваше мнѣніе? спросилъ старшина.
— Конечно.
— Хорошо, произнесъ старшина свистнувъ: — намъ надо поговорить. Виновность подсудимаго ясна для всѣхъ, кромѣ одного. Пусть этотъ одинъ потрудится объяснить остальнымъ, на какомъ основаніи онъ считаетъ подсудимаго невиновнымъ.
— Я не ораторъ, отвѣчалъ Эли: — но мнѣ не ясна его виновность… вотъ и все.
— Вы не вѣрите свидѣтелямъ?
— Не очень.
— Которому изъ свидѣтелей вы не вѣрите?
— Не знаю. Я не считаю его виновнымъ.
— Кто изъ свидѣтелей по вашему солгалъ?
Эли молчалъ.
— Мнѣ кажется, началъ было одинъ изъ присяжныхъ, но старшина его перебилъ:
— Нельзя говорить всѣмъ вдругъ, господа. Выслушаемъ сначала отвѣтъ мистера Смита. Кто изъ свидѣтелей по вашему солгалъ? Мы подождемъ вашего объясненія.
Наступило продолжительное молчаніе. Эли казалось, что судебное слѣдствіе перешло изъ залы засѣданія въ комнату присяжныхъ, и что теперь онъ былъ подсудимымъ.
Всѣ ждали его отвѣта и не спускали съ него глазъ.
Только бой часовъ нарушалъ гробовую тишину. Эли считалъ секунды. Онъ зналъ, что старшина былъ человѣкъ рѣшительный.
Безмолвіе становилось тягостнымъ.
— Я хочу сказать нѣсколько словъ, произнесъ маленькій, коренастый человѣкъ въ гороховой курткѣ.
Это былъ отставной лоцманъ изъ Санъ-Франциско, по фамиліи Эльдриджъ.
— Я ни мало не сомнѣваюсь въ виновности подсудимаго, продолжалъ онъ: — но я допускаю, что во всякомъ вопросѣ могутъ быть различныя мнѣнія. Я не знаю человѣка, подавшаго голосъ за оправданіе подсудимаго, но онъ, кажется, благонамѣренный и искренный. Онъ, можетъ быть, не понялъ дѣла, и я желалъ бы чтобъ старшина повторилъ по пунктамъ всѣ статьи обвиненія и доказательства, подтверждающія его. Если этому человѣку что не ясно, то онъ можетъ предложить намъ вопросы, и мы ему объяснимъ.
— Я поддерживаю это предложеніе, сказалъ Джорджъ Вашингтонъ.
Остальные присяжные заявили громко свое согласіе.
— Значитъ мое предложеніе принято, произнесъ отставной боцманъ.
— Хорошо, мистеръ Эльдриджъ, сказалъ старшина: — я повторю всѣ доводы обвиненія и если вамъ что-нибудь не ясно, мистеръ Смитъ, то потрудитесь меня остановить.
И онъ сжато передалъ все, что выяснилось на судѣ по банковому дѣлу.
— Ну, что вы скажете теперь, сэръ? спросилъ онъ, окончивъ свой докладъ.
— Я предлагаю приступить къ новой баллотировкѣ, сказалъ мистеръ Эльдриджъ.
Результатъ былъ тотъ же. Эли опять написалъ «Не виновенъ».
— Мистеръ Смитъ, сказалъ старшина: — это дѣло надо кончить. Мы не дѣти и вы не имѣете право держать одинадцать человѣкъ, не объясняя имъ причинъ вашего упорства.
— У меня нѣтъ никакихъ причинъ, но я увѣренъ, что онъ не виновенъ, сказалъ Эли: — я не пошлю человѣка въ тюрьму, считая его не виновнымъ.
Вставъ, онъ подошелъ къ окну и сталъ смотрѣть. Былъ отливъ. Вдали тянулся грязный берегъ, на которомъ лежали въ безпорядкѣ лодки. Улицы города были пусты, благодаря недавней грозѣ. Онъ постучалъ пальцами по стеклу, на которомъ виднѣлись дождевыя капли и, потомъ, возвратясь къ столу, сѣлъ на свое мѣсто.
— Ваше поведеніе, сэръ, очень странно, произнесъ старшина: — что же вы намѣрены съ нами дѣлать?
Молчаніе.
— Вы можете быть увѣрены, что мы начинаемъ терять терпѣніе.
— Ну, ну, сказалъ мистеръ Эльдриджъ: — не говорите съ нимъ, капитанъ, такъ рѣзко. Послушайте, мистеръ Смитъ, прибавилъ онъ, засунувъ обѣ руки въ карманы своей гороховой куртки и смотря на Эли: — мы знаемъ, что въ числѣ присяжныхъ попадаются иногда люди, которые остаются при особомъ мнѣніи, но они обыкновенно спорятъ до упада, доказываютъ, что всѣ остальные дураки и такъ далѣе. Поэтому, насъ и удивляетъ, что вы не отстаиваете своего мнѣнія, не приводите доводовъ въ пользу невиновности подсудимаго. Ну, скажите намъ эти доводы и я первый готовъ присоединиться къ вамъ, если вы докажете, что мы неправы.
Эли взглянулъ на него.
— Видали вы когда-нибудь, сказалъ онъ вдругъ: — какъ кошка, которую увезутъ за двадцать или за тридцать миль по морю и бросятъ на пустынномъ берегу, вернется домой на другой день?
— Да, я видѣлъ такой случай, отвѣчалъ мистрисъ Эльдриджъ.
— Хорошо, скажите мнѣ, какъ она находитъ дорогу домой?
— Не знаю, я всегда задавалъ себѣ этотъ вопросъ.
— Такъ вотъ: одно дѣло знать, а другое объяснить то, что знаешь. Когда вы мнѣ скажете, какъ кошка находитъ дорогу домой, я вамъ скажу, какъ я знаю, что Джонъ Вудъ невиновенъ.
Эти слова произвели на всѣхъ замѣтное впечатлѣніе и фонды Эли поднялись.
— Много бываетъ страннаго и необъяснимаго въ жизни, замѣтилъ старикъ съ желтымъ, морщинистымъ лицомъ, ударяя рукой по столу: — напримѣръ, отчего старый морякъ всегда умираетъ во время отлива? Ни одинъ не умретъ во время прилива, и, однако, чѣмъ это объяснить? Да, это правда: знать — одно, а разсуждать — другое.
— Я знаю, что этотъ человѣкъ невиновенъ, сказалъ Эли.
— Погодите, произнесъ, вставая и указывая пальцемъ на Эли, пожилой господинъ съ мрачнымъ выраженіемъ лица: — вы сказали, что вы знаете. Я также нѣкогда зналъ, что моя дочь, моя единственная дочь была хорошая, нравственная дѣвушка. Въ одну роковую ночь, она убѣжала съ моимъ прикащикомъ, женатымъ человѣкомъ, и обворовала мою кассу. Гдѣ она теперь? Я знаю только одно, что на всякаго человѣка есть своя цѣна.
Всѣ поняли, что мрачный господинъ заподозрилъ добросовѣстность Эли.
— Извините меня, господинъ предсѣдатель, сказалъ Джорджъ Вашингтонъ, вставая: — но я считаю себя обязаннымъ замѣтить, что предъидущій ораторъ не много увлекся, говоря, что на всякаго человѣка есть своя цѣна. Нѣтъ, не всякаго человѣка можно купить. И я надѣюсь, что онъ возьметъ назадъ эти, конечно, сказанныя въ торопяхъ слова, какъ псалмопѣвецъ говоритъ въ одномъ мѣстѣ: «я сказалъ въ торопяхъ, что всѣ люди лгутъ». Онъ былъ очень занятый человѣкъ, этотъ псалмопѣвецъ; онъ цѣлый день все писалъ гимны, не выпуская изъ рукъ карандаша, и потомъ еще училъ пѣвчихъ въ церквахъ пѣть эти гимны. Вотъ однажды, братья и сестры, продолжалъ негръ, страшно жестикулируя и возвышая голосъ: — ему надо было поскорѣе окончить гимнъ, заказанный для духовнаго концерта, а какой-то человѣкъ пришелъ къ нему и солгалъ что-то. Онъ второпяхъ и сказалъ: «Всѣ люди лгутъ». Но потомъ, когда онъ на досугѣ обдумалъ свои слова, то и сказалъ себѣ: «Нѣтъ, это не годится; Моисей, Іовъ и апостолъ Павелъ не лгуны». И вотъ онъ не сталъ хитрить, не сталъ увѣрять, что хотѣлъ сказать не всѣ люди лгутъ, но прямо и честно объявилъ: «я въ торопяхъ сказалъ, что всѣ люди лгутъ».
Старшина всталъ и ударилъ рукой по столу.
— Я имѣю сдѣлать предложеніе, произнесъ онъ: — если нашъ другъ позволитъ мнѣ сказать нѣсколько словъ.
Мистеръ Вашингтонъ молча поклонился.
Тогда старшина началъ тихо говорить, куря сигару и произнося отрывочныя фразы; мало-по-малу, онъ еще разъ съ новой силой повторилъ всѣ обстоятельства, выяснившіяся на судѣ, и всѣ доводы въ пользу обвиненія.
— Ну, какой-же мы постановимъ приговоръ? произнесъ онъ, доказавъ длинной цѣпью уликъ виновность подсудимаго.
— Я вамъ скажу кое-что, промолвилъ Эли: — я не хотѣлъ вамъ этого говорить, зная, что вы истолкуете все вкось и вкривь, но, такъ и быть, скажу.
— А! произнесъ старшина.
Эли всталъ и, смотря прямо на остальныхъ присяжныхъ, началъ:
— Вы знаете, что такое наша бухта при сильномъ юго-восточномъ вѣтрѣ? Ни одинъ человѣкъ не рѣшится выйти въ море, когда оно бушуетъ. Если кто-нибудь скажетъ, что готовъ это сдѣлать, то онъ солжетъ.
Онъ взглянулъ въ глаза старшинѣ и, подождавъ съ минуту, продолжалъ:
— Когда моя жена занемогла, два года тому назадъ, и я пересталъ ходить въ море, то принялся за рыбную ловлю. Конечно, я зналъ наши берега хуже любого мальчишки, и однажды, застигнутый въ морѣ бурей, наудачу шелъ къ берегу. Вдругъ страшный валъ нанесъ меня на мель, лодка опрокинулась и я упалъ въ воду. Когда я поднялся на поверхность, то увидалъ передъ собою лодку Джона Вуда. Онъ спѣшилъ ко мнѣ на помощь по разъяреннымъ волнамъ, и, прежде чѣмъ я успѣлъ понять свое отчаянное положеніе, онъ уже выхватилъ меня за волосы изъ воды, втащилъ въ лодку и, черезъ нѣсколько минутъ, мы были уже на берегу. Спасая меня, онъ шелъ почти на вѣрную смерть, и никто другой на его мѣстѣ этого бы не сдѣлалъ, особенно имѣя такое большое семейство. Я видѣлъ его лицо въ ту минуту, когда онъ меня вытащилъ изъ воды, и могу смѣло сказать, что человѣкъ съ такимъ лицомъ не станетъ воровать деньги и взламывать сундуки. И онъ на этомъ не остановился, прибавилъ Эли, увлекшись и забывая всякую осторожность: — прошедшей весной, узнавъ о моихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, онъ заплатилъ проценты по закладной на мой домъ, который иначе у меня отобрали бы.
Тутъ Эли опомнился и вдругъ умолкъ.
— Теперь вы совершенно ясно все объяснили и мы понимаемъ, замѣтилъ старшина.
— Вы ничего не понимаете! воскликнулъ Эли, вспыхнувъ: — ваше подозрѣніе ложное и вы сами это знаете. Я заплатилъ ему до послѣдняго гроша все, что былъ долженъ. Я его знаю лучше, чѣмъ вы, и, зная, что онъ не виновенъ, не подамъ голоса противъ него, а сидѣть здѣсь я могу сколько угодно.
— Славная жизнь предстоитъ нѣкоторымъ господамъ по возвращеніи домой, сказалъ худощавый разнощикъ, поглаживая свою длинную козлиную бороду: — пойдетъ въ лавку — никто съ нимъ не говоритъ, отправится на ярмарку — всѣ его избѣгаютъ, понесетъ рыбу продавать — никто не покупаетъ, спроситъ хлѣба въ кредитъ — ни одинъ булочникъ не вѣритъ.
— А сколько стоитъ, г. старшина, перевезти семью на западъ? спросилъ мясникъ: — я такъ спрашиваю, на случай, еслибъ кому-нибудь пришлось оставить нашъ околодокъ. Я зналъ такой случай: и хотѣлъ молодецъ оставаться, да жизнь стала не въ моготу.
Въ эту минуту кто-то постучался въ дверь. Приставъ пришелъ, по приказанію судьи, узнать, скоро ли присяжные придутъ къ соглашенію.
— Это зависитъ отъ васъ, сэръ, сказалъ старшина, смотря пристально на Эли.
Но Эли сидѣлъ неподвижно, засунувъ руки въ карманы. Онъ не поднялъ головы и не произнесъ ни слова.
— Доложите судьѣ, что я не знаю, произнесъ старшина.
Въ восемь часовъ приставъ вернулся и объявилъ, что проводитъ присяжныхъ, по приказанію судьи, въ сосѣднюю гостинницу для ужина. Они пошли по-парно, только присяжный, которому пришлось идти рядомъ съ Эли, присталъ къ предъидущей парѣ и Эли одинъ замыкалъ шествіе. Это обстоятельство было замѣчено публикой на улицѣ. За ужиномъ Эли ничего не ѣлъ. Онъ сидѣлъ на отдаленномъ концѣ стола и никто съ нимъ не разговаривалъ. При возвращаніи въ зданіе суда, присяжные увидали на улицѣ цѣлую толпу, которая собралась, благодаря быстро распространившимся толкамъ. Они шли въ томъ же порядкѣ: четыре пары, потомъ трое въ рядъ и, наконецъ, одинъ Эли. Толпа поняла въ чемъ дѣло.
Когда присяжныхъ заперли на ночь, мистеръ Эльдриджъ закурилъ трубку и подсѣлъ къ Эли.
— Я понимаю, сказалъ онъ: — что вы должны чувствовать.. Между нами будь сказано, одинъ добрый человѣкъ вывелъ меня изъ большой бѣды. Я никому не разсказывалъ этой исторіи и вамъ не намѣренъ ее передавать, но дѣло въ томъ, что я едва не пустилъ ко дну прекрасный пароходъ съ двумя стами пасажирами. Ну, спустя два года, этого человѣка хотѣли взять шкиперомъ на хорошій пароходъ, но хозяева слышали, что онъ попиваетъ и хотѣли видѣть меня прежде, чѣмъ порѣшить съ нимъ.. Вотъ онъ приходитъ и говоритъ: «Мистеръ Эльдриджъ, надѣюсь, что вы замолвите словечко за меня: отъ васъ зависитъ, чтобы мнѣ дали этотъ пароходъ, но помните, что если я не получу его, то меня потомъ никто не возьметъ». Ну, хозяева парохода предложили мнѣ прямо вопросъ: пьетъ онъ или нѣтъ, и я сказалъ правду. Въ тотъ же вечеръ я встрѣтилъ его блѣднаго, какъ полотно, онъ не хотѣлъ со мной говорить, и на другой день поступилъ простымъ матросомъ на какое-то судно. Съ тѣхъ поръ я его не видалъ. Но что же мнѣ было дѣлать? я исполнилъ свой долгъ. Этотъ человѣкъ былъ добръ къ вамъ, на его виновность доказана и вы должны подать голосъ вмѣстѣ со всѣми нами.
— Его виновность не доказана, отвѣчалъ Эли: — судья сказалъ, что всякое сомнѣніе объясняется въ пользу подсудимаго, а я не убѣжденъ въ его виновности.
— Это легко сказать, отвѣчалъ мистеръ Эльдриджъ, насупивъ брови, и вставъ, пересѣлъ на другой конецъ комнаты.
Присяжные раздѣлились теперь на маленькія группы и приняли наивозможно болѣе удобныя позы. Большинство курило трубки, а капитанъ и двое или трое изъ его пріятелей сигары. Вскорѣ въ комнатѣ стало темно отъ табачнаго дыма.
Эли сидѣлъ одинъ у окна.
— Иногда продашь двѣ въ одномъ домѣ, а разъ мнѣ случилось продать три, промолвилъ странствующій букинистъ, внезапно очнувшись отъ продолжительныхъ мечтаній.
— Я полагаю, что всего лучше Ранняя Роза, произнесъ толстый фермеръ съ окладистой бородой: — прежде я всегда бралъ Сѣмена Іакова, но въ послѣдніе годы они плохо у меня идутъ.
— Иногда, продолжалъ букинистъ, ковыряя въ зубахъ лучинкой: — вы войдете въ домъ и вамъ говорятъ, что ни за что не купятъ ни одной книги, но вы не унывайте, продолжайте говорить и показывать картины — «Грантъ въ дѣтствѣ», «Грантъ, какъ красильщикъ», «Грантъ въ главной квартирѣ», «Грантъ въ Бѣломъ Домѣ», «Грантъ у королевы Викторіи» и часто глаза у нихъ разбѣгутся, и у васъ купятъ книгу или двѣ.
— Вы продаете «Иллюстрированную библію» съ апокрифами? спросилъ Вашингтонъ.
— Нѣтъ, у меня есть болѣе популярное изданіе «Иллюстрированная исторія библіи». Она разнообразнѣе. Всѣ сосѣднія націи представлены въ костюмахъ. Въ коленкоровомъ переплетѣ, три доллара, въ шагреневомъ съ золотымъ обрѣзомъ — семь съ половиной. Шестьсотъ семь картинъ на стали и деревѣ. Три различныхъ портрета Авраама и четыре Ноя.
Мистеръ Эльдриджъ и капитанъ Томасъ вступили въ споръ о лучшей системѣ гаваней и, подвинувшись къ столу, капитанъ чертилъ на бумагѣ перомъ планъ одной изъ иностранныхъ гаваней.
— Вотъ тутъ береговая линія, говорилъ онъ: — здѣсь шлюзы, здѣсь вода…
Нѣсколько молодыхъ людей окружило разнощика и со смѣхомъ слушало его разсказы о личныхъ приключеніяхъ въ различныхъ странахъ.
Въ самомъ отдаленномъ отъ Эли углу комнаты сельскій учитель въ полголоса передавалъ мяснику свои воспоминанія о школьныхъ дняхъ жены Эли:
— Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, говорилъ онъ: — я былъ школьнымъ учителемъ въ томъ селеніи, гдѣ, она жила. Ея отецъ былъ бѣдный фермеръ, мать умерла и она занималась хозяйствомъ. Я прожилъ съ недѣлю въ ихъ домѣ.
— Вы въ эту недѣлю, вѣроятно, немного видали говядины, замѣтилъ мясникъ.
— Лизи — такъ зовутъ жену этого человѣка — была очень молчалива, но я съ удовольствіемъ смотрѣлъ, какъ она держала въ порядкѣ своихъ старшихъ братьевъ, словно была ихъ матерью. Мы были съ нею большіе друзья, но однажды въ школѣ дѣвочки на ея скамейкѣ громко разговаривали, пока другія отвѣчали урокъ; мнѣ это надоѣло и, вызвавъ Лизи, я велѣлъ ей простоять двадцать минутъ въ видѣ наказанія. Она была очень застѣнчива и самолюбива. Я видѣлъ, что ей было непріятно стоять напоказъ передъ другими дѣвочками, которыя со смѣхомъ смотрѣли на нее. Но она стояла неподвижно, сложивъ руки за спиной, и не промолвила ни слова. Мнѣ даже стало жаль, что я погорячился, хотя, конечно, она не отрицала своей виновности.
— Еще бы, къ чему было лгать, когда вы ее накрыли на мѣстѣ преступленія, замѣтилъ мясникъ.
— Послѣ урока, она выждала, когда всѣ ученицы ушли и, подойдя ко мнѣ, сказала, смотря мнѣ прямо въ глаза: «Мистеръ Поллардъ, я не разговаривала». И съ этими словами ушла. Вотъ какая она была гордая.
Но тутъ вниманіе мясника было привлечено громкимъ голосомъ букиниста:
— Лучшая библія для школъ въ кожанномъ переплетѣ, оксфордское изданіе, съ примѣчаніями, картами Святой Земли, таблицей еврейскихъ мѣръ и вѣсовъ, оглавленіемъ и…
— Вотъ вамъ такъ образцовая гавань, произнесъ капитанъ, окончивъ свой чертежъ и объясненіе.
Потомъ онъ стукнулъ рукой по столу и сказалъ громко:
— Господа, не угодно ли вамъ подвинуться къ столу. Я еще разъ пущу вопросъ на баллотировку.
Счетъ голосовъ оказался тѣмъ же и капитанъ пробормоталъ сквозь зубы какое-то крѣпкое слово. Потомъ онъ всталъ и, отводя въ сторону мистера Эльдриджа и нѣкоторыхъ другихъ, сказалъ:
— Господа, я раздѣлю весь составъ присяжныхъ на дежурства; десять человѣкъ будутъ спать, а одиннадцать станутъ поддерживать обсужденіе дѣла съ мистеромъ Смитомъ. Я не могу позволить, чтобы ночь пропала даромъ.
И такъ, чередуясь одинъ за другимъ, присяжные не давали спать бѣдному Эли.
— Я не понимаю, зачѣмъ вы такъ упорствуете, сказалъ ему букинистъ: — конечно, вы обязаны многимъ этому человѣку, но вѣдь вы уже сдѣлали все, что могли, и онъ, право, не можетъ на васъ сердиться. Если вы теперь подадите свой голосъ вмѣстѣ съ нами, то всѣ скажутъ, что вы поступили прекрасно, старались до послѣдней возможности спасти друга, и не покривили душой въ виду его очевидной виновности.
Спустя часъ, наступила очередь разнощика. Онъ нехорошо разслышалъ разсказъ Эли о займѣ денегъ у Джона Вуда и сказалъ ему конфиденціально:
— Я васъ не постигаю; вы уже девять часовъ стоите за него, пора вамъ и кончить; вѣдь онъ не посмѣетъ предъявить ко взысканію вашу закладную, боясь, чтобы не сказали, что онъ васъ подкупилъ. Напротивъ, если вы настоите на своемъ и не подадите голоса, то онъ непремѣнно завтра же выгонитъ васъ изъ дома, чтобы никто не заподозрилъ его въ стачкѣ съ вами. Послушайтесь моего совѣта, я человѣкъ опытный.
— Но я ему не долженъ ни гроша, отвѣчалъ рѣзко Эли.
— О, это совсѣмъ другое дѣло. Я думалъ, что вы ему должны.
Когда пробило три часа, къ Эли подсѣлъ мистеръ Эльдриджъ. Онъ нашелъ, что Эли былъ очень утомленъ продолжительнымъ волненіемъ.
— Я не осуждаю васъ такъ строго, какъ другіе, произнесъ онъ въ полголоса: — я уже сказалъ вамъ, что понимаю ваши чувства, но что тутъ дѣлать. Предположить, что я увѣрилъ бы хозяевъ парохода въ трезвости моего друга и потомъ черезъ полгода узналъ бы, что онъ съпьяна пустилъ ко дну пароходъ съ пассажирами, каково было бы мое положеніе. Иногда бываетъ тяжело исполнить свой долгъ, но другого нѣтъ исхода.
— Я не вѣрю, что онъ виновенъ, сказалъ Эли.
— Но развѣ одиннадцать человѣкъ не вѣрнѣе видятъ, чѣмъ одинъ?
— Вообще говоря, пожалуй, согласился неохотно Эли.
— Вѣдь мы не можемъ же быть всѣ слѣпы, а вы одинъ зрячій. Положитесь на насъ въ этомъ дѣлѣ. И потомъ подумайте, если вы будете упорствовать, то вѣдь его будутъ судить другіе присяжные.
— Вѣроятно.
— Непремѣнно. Въ новомъ составѣ присяжныхъ не найдется такого человѣка, какъ вы, и судья, узнавъ о настоящей исторіи, только усилитъ ему наказаніе.
Эли безпокойно заёрзалъ на стулѣ.
— А главное, ваши сосѣди станутъ косо смотрѣть на васъ и не захотятъ имѣть съ вами никакого дѣла.
— Пусть ихъ! отвѣчалъ съ сердцемъ Эли: — я все выдержу, они меня не убьютъ.
— Они могутъ убить вашу жену и сдѣлать несчастными вашихъ дѣтей, продолжалъ мистеръ Эльдриджъ: — женщины и дѣти не могутъ выдержать такой пытки. Я зналъ человѣка, на котораго намекалъ мясникъ. Онъ арестовалъ по какому-то дѣлу человѣка, пріѣхавшаго на похороны своей дочери у самаго ея гроба и всѣ сосѣди отъ него отвернулись. Черезъ малое время, его жена, славная, добрая женщина, занемогла съ горя, ему пришлось, въ концѣ-концовъ, уѣхать на Западъ, но она все-таки умерла. Одинъ не можетъ идти противъ всѣхъ.
— Я знаю только, что пора кончить эту исторію, промолвилъ Эли.
Мистеръ Эльдриджъ зѣвнулъ и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, напѣвая что-то. Наконецъ, онъ остановился передъ стуломъ капитана Томаса.
— Пробаллотируемъ еще разъ, сказалъ онъ: — мистеръ Смитъ подается.
Черезъ минуту старшина былъ на ногахъ.
— Господа! воскликнулъ онъ, стуча рукой по столу: — пора намъ сосчитать голоса.
Всѣ встрепенулись отъ тревожнаго сна.
— Я напишу «виновенъ» на двѣнадцати бумажкахъ, прибавилъ старшина: — а если кто пожелаетъ, то можетъ прибавить «не».
Когда шляпа дошла до Эли, то онъ вынулъ изъ нея одну изъ бумажекъ, подержалъ ее съ минуту въ рукѣ и положилъ на столъ. Картина, которую нарисовалъ мистеръ Эльдриджъ, встала передъ нимъ. Но онъ поспѣшно взялъ перо и написалъ «не» и, бросивъ бумажку въ шляпу, отошелъ къ окну.
Наступило холодное молчаніе.
Вдругъ Эли подошелъ къ старшинѣ и сказалъ, прямо смотря ему въ глаза:
— Довольно; если вы или кто-нибудь другой посмѣетъ приставать ко мнѣ, то берегитесь.
Какъ нескончаемо тянулась ночь! Трудно иногда бороться съ врагомъ, но еще труднѣе бороться съ пустотой! Слова Эльдриджа о томъ, что весь околодокъ отвернется отъ него, не давали нокоя Эли. Къ тому же, наканунѣ, одинъ шкиперъ пригласилъ его въ рулевые на вновь строющееся судно, и еслибъ только это дѣло кончилось благополучно, да его жена выздоровѣла бы, то онъ могъ бы вскорѣ на морѣ нажить достаточно денегъ, чтобъ выкупить свой домъ.
Наступило утро холодное, дождливое. Приставъ постучалъ въ дверь и крикнулъ «завтракать». Въ одну минуту, присяжные неумытые, нечесаные, кромѣ разносчика, у котораго всегда была гребенка въ карманѣ, вышли на улицу.
У двери стояла небольшая группа, въ томъ числѣ самъ подсудимый. Онъ видѣлъ наканунѣ шествіе присяжныхъ и, какъ всѣ остальные, понялъ въ чемъ дѣло.
— Эли знаетъ, что я не могу быть виновнымъ, сказалъ онъ въ глубинѣ своего сердца: — и не подастъ голоса противъ меня.
Присяжные вышли по-парно. Одна пара, двѣ, три. Всѣ присутствующіе вытянули шеи. Ну, теперь пойдутъ трое и, наконецъ, одинъ. Но, нѣтъ, Эли шелъ не одинъ.
Всѣ взглянули на Вуда. Онъ поспѣшно отвернулся.
Однако, на этотъ разъ порядокъ шествія ничего не доказывалъ. Онъ означалъ только, что судья сдѣлалъ строгій выговоръ шерифу за публичное обнаруженіе наканунѣ тайны совѣщанія присяжныхъ, благодаря нераспорядительности капитана Норса.
Послѣ завтрака, присяжныхъ снова заперли. Въ девять часовъ послышался стукъ въ дверь и приставъ пригласилъ ихъ въ залу засѣданія.
При входѣ въ залу они ожидали, потому что судья говорилъ съ прокуроромъ. Черезъ минуту, онъ занялъ свое мѣсто.
— Джонъ Вудъ! произнесъ секретарь.
Подсудимый всталъ. Его защитника не было въ судѣ.
— Господинъ старшина! сказалъ судья, вставая.
Присяжные также поднялись съ своихъ мѣстъ.
Въ залѣ водворилась мертвая тишина.
— Господа! прежде чѣмъ у васъ спроситъ секретарь вашъ приговоръ, я долженъ вамъ сообщить нѣчто очень важное, только что дошедшее до моего свѣденія.
Эли покраснѣлъ и всѣ присутствующіе посмотрѣли на него.
— Послѣ окончанія судебнаго слѣдствія и преній по этому дѣлу, распространились слухи о томъ, что въ настоящемъ дѣлѣ правосудіе было преступнымъ образомъ введено въ ошибку. Грустно подозрѣвать и страшно убѣдиться, что суды и присяжные могутъ сдѣлаться жертвами подобныхъ злодѣйскихъ кововъ. Я десять лѣтъ сижу въ этомъ судѣ и мнѣ больно слышать каждый обвинительный приговоръ, но это ничего въ сравненіи съ страшнымъ чувствомъ, овладѣвающимъ мною при видѣ намѣреннаго желанія обмануть судъ. Однако, утѣшительно то, что подобные случаи очень рѣдки и такова сила правды, что преступные ковы почти всегда обнаруживаются.
Старшипа присяжныхъ толкнулъ локтемъ своего сосѣда. Эли скрестилъ руки на груди.
— Какъ я уже говорилъ, продолжалъ судья: — вчера распространились странные слухи. Вечеромъ и ночью они подтвердились и дѣло дошло до того, что настоящій преступникъ во всемъ сознался. Прокуроръ просилъ меня довести до вашего свѣденія, что директоръ банка, у котораго былъ второй ключъ отъ кассы, находится подъ арестомъ за растрату и подлоги, которые онъ хотѣлъ скрыть подъ маской кражи, будто бы совершенной другимъ лицомъ. Поэтому, вы можете оправдать настоящаго подсудимаго. Позвольте мнѣ васъ поздравить, господа, что вы не вынесли ранѣе обвинительнаго приговора.
— Господинъ судья! сказалъ громко Эли: — даже въ томъ положеніи, въ какомъ находилось дѣло вчера, присяжные никогда не вынесли бы обвинительнаго приговора.
Наступило минутное молчаніе и слышно было, какъ секретарь записывалъ оправдательный приговоръ.
Потомъ Вудъ подошелъ къ скамьѣ присяжныхъ и пожалъ руку Эли.
— Я говорилъ все время женѣ, что вы такъ поступите, сказалъ онъ.
Составъ присяжныхъ, засѣдавшій по банковскому дѣлу, былъ распущенъ на весь день и Эли вернулся въ свое селеніе къ полудню. По дорогѣ онъ встрѣтилъ Джорджа Кахуна, тотъ объявилъ, что не уѣзжаетъ на западъ, а потому не нуждается въ возвратѣ должныхъ ему денегъ. Такимъ образомъ еще одно тяжелое бремя свалилось съ души Эли. Но, приближаясь къ своему дому, онъ съ ужасомъ увидалъ, что жена его сидѣла въ креслѣ на порогѣ.
— Лизи! воскликнулъ онъ: — ты съ ума сошла? что это значитъ?
— Я тебѣ сейчасъ объясню, отвѣчала она, вставая съ кресла: — сегодня, утромъ, до меня дошелъ слухъ, что ты одинъ отстаиваешь на судѣ Джона Куда и что весь околодокъ за это возстанетъ на тебя и изгонитъ отсюда. Меня всѣ жалѣли! Понимаешь, меня жалѣли! Я тогда сказала себѣ, что я должна быть тебѣ поддержкой и силы словно вернулись ко мнѣ. Я встала, одѣлась и рѣшила, что выздоровлю.
И она сдержала свое слово.