Бог различных имён[1],
Дщери кадмовой радость-дитя,
Зевса грозногремящего сын!
Любишь ты Италию
Славную, в лоне Део[2]
Элевсинском царствуешь ты,
В радушном том ложе[3].
О Вакх! в Фивах, в отчизне вакханок,
Живёшь ты у влажных потоков Исмена,
На посеве дикого дракона[4].
С двухвершинной горы[5]
Тебя видит горящий огонь,
Где девы Вакханки восходят,
Нимфы корюкийские,
Видит кастальский родник,
Леса плюща Нисы-горы
И берег зелёный
Гроздами обильный тебя провожает,
И песня в твою честь гремит там:
Ты подходишь к родным Фивам.
Ты Фивы выше всех других чтишь городов
С матерью, сожжённой громом[6].
Так приди же ты и ныне:
Весь народ мой сильной болезнью охвачен.
Спасенья к нам направь стопы
Через парнасские холмы
Иль через шумное море.
Ио!
О вождь огнём дышащих звезд, криков ночных
Господин, рожденье Зевса,
Ты явись с толпою вместе
Дев наксийских, спутниц твоих неразлучных,
Тех фиад, что в опьянении
Ночи пляшут, величая
Вакха хозяина-бога.
Вестник. — Жильцы домов Амфиона и Кадма;
Нет, человека жизнь, пока стоит,
Ни унижать, ни прославлять не стану.
Счастливого с несчастным наравне
Судьба поднимет и судьба низвергнет.
Для участи людей пророка нет.
Вот зависти достоин был Креонт;
Так кажется, по-крайней-мере, ныне
Спас от врагов он кадмову страну
И стал земли сей полный властелин,
И правил он, и цвел детей рожденьем.
Вот ныне всё теряет он, а радость
Кто в жизни потерял, я не скажу,
Что тот живёт, тот — труп живой, по-мне.
Пусть будет твой богат, пожалуй, дом,
Живи по-царски ты; но если радость
Тебя оставит и уйдёт, без ней
Всё прочее богатство человека
За дыма тень одну я не куплю.
Хор. — Какую скорбь принёс ты нам!
Вестник. — Мертвы; а тот, кто жив, повинен в смерти.
Хор. — Убийца кто? и кто убит? скажи.
Вестник. — Гемон погиб, и не чужой рукой
Его пролита кровь…
Хор. — Но чьей, скажи,
Рукой отца, иль собственной рукой?
Вестник. — Сам, в гневе на отца, убил себя:
Отцу не мог простить убийства он.
Хор. — Вещун! твоё правдиво было слово!
Вестник. — Так должно и в другом просить совета.
Хор (Эвридика выходит со свитою жён). —
Несчастную я вижу Эвридику,
Креонтову жену; идёт сюда из дома.
О сыне слышала, иль так случайно?
Эвридика. — О граждане! Какое слово здесь
Я слышала, лишь подошла к дверям,
Чтобы с молитвою идти к Палладе?
У двери запертой ремень хотела
Я развязать, и вдруг каким-то звуком,
Семейную беду вещавшим мне,
Был поражён мой слух; в испуге я
Назад служанкам на руки упала.
Но повторите мне, как было слово;
Услышу я, знакомая с несчастьем.
Вестник. — О дорогая госпожа! я сам
Свидетель был — и расскажу тебе,
Как было, всё, не утаю ни слова.
К-чему смягчать тебе теперь я стал бы,
Чтобы открылось после, что я лгал?
А истина всегда стоит прямая.
Проводником супругу твоему
Я был на то возвышенное поле,
Где Полиника труп ещё лежал,
Но жалкий труп, истерзанный весь псами.
Призвав дорог богиню[7] и Плутона,
Чтобы свой гнев на милость изменили,
Святым мы труп омывши омовеньем,
И, что осталось от него, сожгли
На свежих масличных ветвях, потом
Могильный холм родной земли насыпав,
Пошли к покою брачному девицы,
Что приготовлен был невесте ада
Под сводом каменным и камнем устлан;
Тут слышит кто-то громкий вопль вдали
Близ той лишённой почестей могилы
И возвестить идёт царю Креонту.
Страданья вопль неясный слышит он,
Как ближе подошёл, и, зарыдав
Он горько слёзное тут молвит слово:
О горе мне!
Не самый ли несчастный этот путь
Из всех путей, пройдённых мною прежде?
Я слышу голос сына и дрожу.
Идите же скорей, скорей к могиле
И, чрез отверстье каменного склепа
Проникнув внутрь его, взгляните там,
Гемона ль голос то, что слышу я?
Иль то богов обман? И вне себя
Был господин, и мы его веленью
Послушные пошли туда смотреть.
И видим мы в глуби могилы той
Её висящую: повязкой тканой
Она свою стянула крепко шею.
А он, обняв её, пред ней лежал
И в скорбных он оплакивал словах
Невесты гибель и дела отца
И ложа своего несчастный жребий.
А он, его увидев, с криком скорби
Идёт туда, к нему взывает с воплем:
Что сделал ты? что ты задумал, жалкий?
Какой судьбой злосчастною погиб?
Уйди отсюда, сын, молю тебя.
Но сын в ответ ни слова!
Как был, несчастный,
Он падает на меч и в бок глубоко
Вонзает сталь; потом, ещё в сознании,
Хладеющей рукой невесту обнял
И, тяжело дыша, он оросил
Струёю жаркою пурпурной крови
Ланиты белые её — и умер.
Он мёртвый с мёртвою лежит, несчастный!
И празднует свой брак он в доме ада!
Он людям показал, что неразумье
Есть величайшее для мужа зло (Эвридика уходит).
Хор. — Что думать нам? жена ушла назад,
Ни одного не молвив слова нам.
Вестник. — В испуге я и сам, но ободрить
Себя хочу ещё я той надеждой,
Что, сына горести узнав, она
Свой плач от города хотела скрыть,
И в дом пошла, чтоб средь своих рабынь
Семейное своё оплакать горе.
Не так нерассудительна она,
Чтобы дерзнуть самой на преступленье.
Хор. — Не знаю я, но грозны мне равно
И тишина глубокая, и сильный вопль.
Вестник. — Узнаем мы, не прячет ли она
В больной душе задержанное горе.
Пойду я в дом. И в тишине глубокой
Скрывается гроза: сказал ты дело.
Хор. — Вот идёт сам Креонт, и в руках он несёт
Говорящий укор, коль то можно сказать,
Не чужой чьей вины, но ошибки своей.
Да, он сам виноват.
Креонт (с телом сына и с свитой). —
О злосчастная моя воля мне!
Увы, сын младой! ранней смертью ты —
Увы, увы ! —
Унесён, мой сын, и моё тебя
Погубило, сын, неразумие.
Хор. — Как поздно, вижу я, узнал ты правду.
Креонт. — О горе мне!
Узнал несчастный я, но Зевс тогда
На главу мою тяжкий гнев наслал,
Толкнул меня на страшную дорогу,
Увы! счастье всё раздавил моё.
Вестник (выходит из дому). — О господин! богат бедами ты:
Одну несёшь в руках, а там пойдёшь
В твой дом и новую увидишь скоро.
Креонт. — Что там ещё? Какая мне беда?
Вестник. — Там умерла жена от свежих ран,
Несчастная, вся сыну своему
Умершему она принадлежала.
Креонт. — Увы!..
О без жалости дом Аида ты!
Погубить меня, видно, хочешь ты.
Страшного горя мне
Пришёл, вестник, ты. Что сказал ты мне?
Увы! мёртвому ты удар нанёс.
Что ты молвил, сын? Возвестил ли мне —
Увы, увы! —
Что прибавилась жертва новая
К прежней жертве той: смерть жены моей.
Вестник. — Ты можешь видеть сам: вот труп её!
(Труп Эвридики виден[8]).
Креонт. — О горе мне!
Вот новую беду я вижу, бедный!
Что же ждёт меня впереди ещё?
Вот на руках умерший сын, а там…
О несчастный я, вижу новый труп.
О мать жалкая! о дитя моё!
Вестник. — У алтаря она себя убила
И ночи мрак закрыл её там очи;
Но Мегарея смерть и славный жребий
Оплакала она, потом его (указывает на труп Гемона).
Креонт. — Увы, увы!
Страх убил меня. И зачем никто
Мечом острым в грудь не сразил меня?
Несчастный я, увы!
Судьбой жалкою погибаю я.
Вестник. — Тебя пред смертью она винила
В погибели обоих сыновей.
Креонт. — Как умерла она? Каким ударом?
Вестник. — Как жалкую судьбу узнала сына,
Своей рукой себе пронзила грудь.
Креонт. — Горе, горе мне! Из людей никто
С головы моей не возьмёт вины.
Я, несчастный я, я убил тебя,
Сказать должен то. О рабы мои!
Уведите меня, уведите скорей,
Не живой уж я, я ничто теперь.
Хор. — Добро сказал, коль есть добро в бедах.
Тем лучше, чем скорей бежать от зла.
Креонт. — Приди, приди,
Покажись скорей, мой последний рок,
Приведи ко мне мой последний день,
Приди, приди ко мне,
Чтоб не видеть мне уж другого дня.
Хор. — То в будущем ещё; о нём забота
Лежит на том, на ком лежать должна;
О настоящем нам подумать нужно.
Креонт. — Лишь получить бы мне, о чём прошу.
Хор. — Нет, не проси теперь: не в воле смертных
Судьбы определенья изменить.
Креонт. — Отведите меня: я ничто теперь;
Я убил тебя против воли, сын!
И тебя, жена. О несчастный я!
И не знаю теперь, на кого взглянуть,
Где совет найти. Всё вокруг меня
Всё разрушено. На главу мою
Рок ужасный пал, поразил её. (Креонта уводят).
Хор. — Мудрость выше всего; счастье первое в ней.
И богов оскорблять нам не должно ни в чём.
А надменная речь горделивых людей
Судьбы страшную казнь призывает на них,
И в летах наконец
Они учатся мудрыми быть.
