Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь X/ДО
| ← Пѣснь IX | Божественная комедія. Адъ — Пѣснь X | Пѣснь XI → |
| Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto X. — Источникъ: «Москвитянинъ», 1853, томъ IV, № 14, с. 77—86 |
- Википроекты
|
Комментаріи.
10—12. Юдоль Iосафата, около Iерусалима, будетъ мѣстомъ страшнаго суда, согласно съ пророкомъ Iоилемъ (Гл. III, 7). Туда соберутся всѣ племена земныя, и оттуда души, вмѣстѣ съ тѣлами, возвратятся въ страну блаженства, или осужденія, и тогда только грѣшники вполнѣ возчувствуютъ весь ужасъ присуждённыхъ имъ казней (Ад. VI, 94—96 и XIII, 103—108). По объясненію прежнихъ толкователей, могилы еретиковъ закроются послѣ страшнаго суда потому, что по воскрешеніи мёртвыхъ ересь прекратится и, слѣдственно, не будетъ болѣе невѣрующихъ (см. Ад. IX, примѣч. 127).
13—15. По понятіямъ Данта, названіе еретика заслуживаютъ всѣ, коихъ религіозныя понятія уклоняются отъ ученія Христовой Церкви, хотя бы эти невѣрующіе и не принадлежали къ числу христіанъ и даже жили до Христа между язычниками. Потому въ число еретиковъ помѣщаетъ онъ и язычника Эпикура съ его школою, учившаго, что душа умираетъ вмѣстѣ съ тѣломъ.
16—18. Вопросъ Дантовъ состоялъ въ томъ, можно ли видѣть грѣшниковъ, заключённыхъ въ этихъ гробницахъ, при чёмъ онъ не высказалъ Виргилію тайнаго своего желанія узнать объ участи своихъ согражданъ, Фаринаты и Кавальканте, которыхъ эпикурейскій образъ мыслей былъ ему хорошо извѣстенъ.
21. Эти слова относятся или къ наставленію, сдѣланному Данту Виргиліемъ въ III пѣс. Ад., или къ сжатости Виргиліева стиля вообще, достигшей у нашего поэта высшей степени.
31—93. Здѣсь необходимо сдѣлать бѣглый обзоръ историческихъ событій на которыя намекаетъ въ этихъ стихахъ Данте.
Страшныя партіи Гибеллиновъ и Гвельфовъ въ первой половинѣ XIII столѣтія стали извѣстными и во Флоренціи, откуда первые, находясь подъ особеннымъ покровительствомъ императора Фридерика II, изгнали послѣднихъ въ 1248 г. Но, по смерти Фридерика, народъ, выведенный изъ терпѣнія жестокимъ правленіемъ Гибеллиновъ, призвалъ снова Гвельфовъ въ Январѣ 1250, уничтожилъ прежній образъ правленія, въ замѣнъ которому установилъ новое, избравъ предводителя народа (capitano del popolo) и присоединивъ къ нему совѣтъ изъ двѣнадцати старшинъ; сверхъ того, были избраны 36 народныхъ вождей и установлены 20 знамёнъ съ особыми значками для того, чтобы народъ въ случаѣ нужды могъ сбираться вокругь нихъ. Городъ былъ укрѣплёнъ новыми стѣнами, построенъ мостъ чрезъ Арно при Санта Тринита, многіе города и крепости присоединены къ Флоренціи, имя которой сдѣлалось страшнымъ для всей Италіи, торговля ея процвѣтала, искусства и ремёсла усовершенствовались. Но это благосостояніе города было непродолжительно. Гибеллины, большая часть которыхъ удалилась въ Сіену, въ тайнѣ продолжали свои происки и, по смерти Фридерика II, обратились съ просьбою о помощи къ побочному его сыну, Манфреду, который въ то время, взойдя на сицилійскій престолъ своего отца, возсталъ противъ церкви. Манфредъ, доброхотствуя, подобно отцу своему, Гибеллинамъ, прислалъ имъ на помощь 800 нѣмецкихъ рыцарей подъ предводительствомъ какаго-то графа Iордануса, съ которыми изгнанники, а также союзные Сіенцы, немедленно осадили находившійся въ союзе съ Флоренціею городъ Монтальчино. Нужно было, во чтобы то ни стало, вовлечь Флорентинцевъ въ сраженіе: съ этой цѣлію Фарината дельи Уберти, одинъ изъ знаменитыхъ полководцевъ своего времени, удалившійся вмѣстѣ съ прочими въ Сіену, отправилъ двухъ монаховъ миноритовъ, Кальканьи и Спедито, во Флоренцію съ письмомъ отъ сіенскихъ начальниковъ, которые притворно увѣряли, что «Сіенцы, выведенные изъ терпѣнія тиранствомъ Гибеллиновъ, желаютъ покориться Флорентинцамъ и что съ радостію отворять имъ ворота Св. Вита, если они вышлютъ войско къ рѣкѣ Арбіи.» Хитрость удалась какъ нельзя лучше: не смотря на возраженія Теггьяіо Альдобранди (Ад. XVI) и Чеко Герардини, высокомѣрные Флорентинцы рѣшили начать войну. Немедленно собрано было значительное войско, къ которому присоединились союзники изъ Лукки, Пистойи, Пало, Санминіати, Санджиминьяно, Вольтерры и Колле ди Вальдельсы; съ торжественною пышностію оно направилось къ Арбіи, распустивъ красныя знамёна и даже взявъ знаменитый вечевой колоколъ Martinella, который на этотъ разъ справедливо названъ былъ въ насмѣшку la campana degli asini. На пути присоединились къ нимъ отряды изъ Орвето и Перуджи, такъ, что войско, пришедъ къ р. Арбіи, состояло болѣе, чѣмъ изъ 3,000 рыцарей и 30,000 пѣхоты. Но едва только остановились они у холма Монтаперти при Арбіи (сраженіе, здѣсь происшедшее, упоминается у Данта подъ тѣмъ и другимъ именемъ), какъ ворота Сіены растворились; но изъ нихъ, вмѣсто ожидаемой мирной депутаціи города, понёсся къ нимъ на встрѣчу вооружённый отрядъ нѣмецкихъ рыцарей, который, сопровождаемый Сіенцами и Гибеллинами, врубился въ ряды Флорентинцевъ. Началась страшная битва, тѣмъ ужаснѣйшая для Гвельфовъ, что въ рядахъ ихъ находилось множество Гибеллиновъ, которые, сбросивъ теперь съ себя личину, передались на сторону враговъ. Одинъ изъ этихъ измѣнниковъ, Бокка дельи Аббати (Ад. XXXII, 76—123), обрубилъ руки флорентинскому знаменоносцу Iакопо дель Вакка де Падзи: паденіе знамени было началомъ общаго разстройства флорентинскаго войска. Четыре тысячи пали на мѣстѣ; множество плѣнныхъ, оружіе, знамёна и даже вечевой колоколъ Martinella достались въ руки побѣдителей; спасшіеся Гвельфы бѣжали въ Лукку. Это кровавое побоище происходило 4 Сент. 1260 г. Гибеллины съ торжествомъ вошли во Флоренцію и во имя Манфреда избрали графа Гвидо Новелло де’ Конти Гвиди подестою города. Недовольные однакожъ этимъ они въ чрезвычайномъ собраніи въ Эмполи, подъ предсѣдательствомъ графа Iордануса, решили срыть до основанія стѣны и башни Флоренціи какъ гнѣзда упорнаго Гвельфисма. Тогда-то Фарината дельи Уберти, душа этой войны, одинъ возсталъ противъ общаго рѣшенія и твёрдымъ голосомъ объявилъ, что «онъ только затѣмъ обнажилъ мечъ, чтобъ снова быть гражданиномъ Флоренціи, и что одинъ готовъ защищать её съ мечёмъ въ рукѣ до послѣдней капли крови.» Такимъ образомъ Флоренція была спасена, — заслуга, которою Фарината гордится и въ аду. — По смерти Манфреда, павшаго въ сраженіи при Беневенто противъ Карла Анжуйскаго (1265), Гибеллины вынуждены были сдѣлать нѣкоторыя уступки: они позволии избрать 30 вождей изъ народа, раздѣлили жителей на 12 вооружённыхъ цѣховъ, назначивъ имъ старшинъ, и наконецъ призвали Гвельфовъ. Вскорѣ послѣдніе взяли верхъ надъ Гибеллинами, а народъ вышелъ изъ повиновенія, что заставало графа Гвидо Новелло, намѣстника Манфредова и главу Гибеллиновъ, бѣжать съ своею партіей въ ближній г. Прато. Впрочемъ, на другой день, раскаявшись въ своёмъ необдуманномъ поступкѣ, онъ сдѣлалъ приступъ къ Флоренціи, но былъ отбитъ. Впослѣдствіи Гибеллины ещё разъ были призваны назадъ; но въ 1267, когда Карлъ Анжуйскій отправилъ графа Монфора во Флоренцію, они были окончательно изгнаны въ первый день Пасхи. Въ числѣ изгнанныхъ находился Адзучіо Арригетти, предокъ Мирабо. Копишъ. Филалетесъ. Вегеле.
33. Фарината, побѣдитель при Арбіи (см. выше). Современники считали его за величайшаго атеиста, утверждавшаго, что всё въ этой жизни кончается со смертію, а потому думавшаго, что не должно отказывать себѣ ни въ какихъ удовольствіяхъ. По этой причинѣ Данте помѣстилъ его между эпикурейцами и даже искалъ его въ третьемъ кругу между обжорами (Ада VI, 79). Не будь онъ причастенъ этому грѣху, Данте едва ли помѣстилъ бы въ аду этого мужа, котораго онъ такъ высоко цѣнитъ за его любовь къ отечеству, великодушіе и въ особенности за спасеніе Флоренціи, того мужа, котораго флорентинскій историкъ Виллани не даромъ называетъ вторымъ Камилломъ.
42—51. Предки Данта были Гвельфы. Они были изгнаны два раза: въ 1248 г., за 12 лѣтъ до битвы при Арбіи, но черезъ два года возвратились снова, и во второй разъ, послѣ битвы при Арбіи въ 1260, послѣ чего, спустя семь лѣтъ въ 1267 г., Гвельфы опять взяли верхъ надъ Гибеллинами и выгнали ихъ изъ Флоренціи. Въ началѣ XIV вѣка Гибеллины окончательно были изгнаны и съ того времени навсегда находились въ изгнаніи, не смотря на всѣ свои попытки возвратиться.
53. Это Кавальканте Кавальканти, знаменитый флорентинскій Гвельфъ, котораго, какъ и Фаринату, подозревали современники въ атеисмѣ. Сынъ его, Гвидо Кавальканти, былъ философъ и замѣчательный поэтъ, искренній другь Дантовъ. Подслушавъ разговоръ Фаринаты съ Дантомъ и узнавъ послѣдняго по звуку его голоса, Кавальканте заключаетъ, что если Данте могъ проникнуть въ адъ высотою своего таланта, то и Гвидо, какъ глубокомысленный философъ, долженъ находиться вмѣстѣ съ нимъ.
58—59. Кавальканте, какъ закоснѣлый атеистъ, приписываетъ странствованіе Данта въ аду не божественной помощи, но высокости его таланта (ingegno). Копишъ.
61—63. Данте отвѣчаетъ, что ведётъ его не высота таланта, а разумъ (Виргилій), не всегда руководящій людей даровитыхъ. Гвидо, болѣе философъ, чѣмъ поэтъ, писавшій въ лёгкомъ провансальскомъ родѣ, не имѣлъ такаго уваженія къ Виргилію, какое питалъ къ нему Данте, не изучалъ его твореній и, стало быть, не могъ создать ничего подобнаго Божественной Комедіи.
67—73. Слова: онъ презиралъ, заставляютъ Кавальканте думать, что сынъ его умеръ. «Кавальканте до сихъ поръ стоялъ на колѣняхъ; но при этихъ словахъ онъ вдругъ вскакиваетъ на ноги и, видя, что Данте медлитъ отвѣчать ему, опрокидывается въ могилу: не многими словами, но какъ прекрасно выражены любовь и горесть отца! Это изображеніе удрученнаго горемъ отца еще болѣе выигриваетъ въ эффектѣ отъ контраста, который представляетъ слабодушный, но глубоко-любящій Кавальканте съ мощнымъ, величаво-гордымъ образомъ Фаринаты.» Штрекфуссъ.
67. Мысль о смерти ближнихъ вдвое прискорбнѣе для людей, невѣрующихъ въ безсмертіе души. Копишъ.
79. Отрицатели вѣчной жизни тѣмъ сильнѣе сочувствуютъ жизни земной и событіямъ политическимъ. Копишъ.
79—81. Ликъ жены, гнетущей злое семя, есть луна. Богиня, чтимая на Олимпѣ какъ Луна, на землѣ называется Діаною, а въ аду Прозерпиной, или Гекатою (Ада IX, 43). Смыслъ текста следующій: не пройдётъ 50 мѣсяцевъ (4 года и 2 мѣсяца), какъ ты узнаешь, какъ тяжелы изгнаннику безполезныя попытки возвратиться въ своё отечество. Данте, вначалѣ Гвельфъ, впослѣдствіи сдѣлавшійся Гибеллиномъ, былъ изгнанъ изъ Флоренціи вмѣстѣ съ множествомъ послѣднихъ въ Январѣ 1302; въ Мартѣ того же года приговоръ надъ нимъ подтвердили и ещё съ большею силою произнесли его послѣ попытки Гибеллиновъ проложить себѣ путь во Флоренцію вооружённою рукою, — попытки, въ которой принималъ участіе и Данте. Но такъ какъ Данте предполагаетъ своё странствованіе въ замогильномъ мірѣ въ 1300, то выходитъ, что отъ этой эпохи до времени его изгнанія протекло только два года и, стало быть, 50-мѣсячный срокъ, назначаемый Фаринатою, будетъ слишкомъ великъ. Надобно думать, что срокъ этотъ относится не къ первому его изгнанію въ 1302, а къ гораздо позднѣйшимъ попыткамъ его возвратиться во Флоренцію, когда онъ былъ членомъ совета двѣнадцати, управлявшаго въ Пистойѣ партіею Бѣлыхъ (Гибеллиновъ). Въ это время (1304) въ первый разъ блеснула Данту надежда къ возврату въ отечество: по просьбѣ Бѣлыхъ, папа Бенедиктъ XI отправилъ во Флоренцію кардинала Никколо ди Прато въ качествѣ миротворца съ тѣмъ, чтобы содействовать возврату изгнанниковъ. Но эта надежда поэта исчезла съ внезапнымъ отбытіемъ кардинала изъ Флоренціи 5 Iюня 1304 г., т. е. спустя 4 года и 3 мѣсяца послѣ замогильнаго странствованія поэта.
83—84. Фамилія Уберти, къ которой принадлежалъ Фарината, всегда была исключаема изъ списковъ изгнанниковъ, получавшихъ право возврата во Флоренцію.
87. Но словамъ Макіавелли, народныя собранія во Флоренціи до 1282 всегда происходили въ церквяхъ.
91. Собраніе, на которое здѣсь намекается, было въ Эмполи (см. выше).
95—96. Данту кажется загадкою, почему тѣни грѣшниковъ могутъ узнавать будущее и ничего не знаютъ о настоящемъ, какъ Кавальканте, ст. 68.
100—105. Согласно съ богословскимъ ученіемъ Ѳомы Аквинскаго, грѣшники могутъ познавать только общее, напр. будущее, но не знаютъ ничего отдѣльно-существующаго, чувственнаго. Напротивъ, блаженыя души всё созерцаютъ и видятъ въ Богѣ.
108. Т. е. въ день страшнаго суда, когда крыши закроютъ гробы еретиковъ (см. 10—15 и прим.).
109—114. Данте сострадаетъ упавшему въ могилу Кавальканте, котораго онъ огорчилъ тѣмъ, что не объявилъ ему, что сынъ его живъ, ибо ошибочно думалъ, что души грѣшниковъ, зная будущее, должны знать и настоящее.
120. Фридерикъ II, императоръ германскій и король сицилійскій, сынъ Фридерика V и племянникъ Фридерика Барбаруссы, помѣщёнъ здѣсь не столько за борьбу его съ папами, сколько за его эпикурейскій образъ жизни, а въ особенности за то, что, по мнѣнію современниковъ, впрочемъ ошибочному, былъ сочинителемъ въ высшей степени еретической книги: «О трёхъ обманщикахъ.» Филалетесъ.
Кардиналъ Оттавіано дельи Убальдини, обыкновенно называвшійся въ Италіи просто Кардиналомъ, человѣкъ необыкновенныхъ дарованій и твердаго, но жестокаго характера, рѣвностный Гибеллинъ и потому жестокій врагъ папъ и церкви. Онъ извѣстенъ былъ своимъ атеисмомъ и говаривалъ, что если и была у него когда нибудь душа, то онъ погубилъ её для Гибеллиновъ. Братъ его Убальдино встрѣчается въ Чистилищѣ (XXIV, 29).
130—132. Намёкъ на Беатраче. «Виргилій, утѣшая Данта, противопоставляетъ божественную жизнь житейскому треволненію и говоритъ, что отъ Беатриче, которая всё созерцаетъ и зритъ въ Богѣ, узнаетъ онъ истинный путь къ этой жизни божественной; но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ совѣтуетъ запомнить и предсказаніе Фаринаты.» Копишъ.
134—135. Они пересѣкаютъ кругъ и, направляясь къ центру бездны, приближаются къ тому мѣсту, гдѣ спускъ въ слѣдующій кругъ.
136. «Вся эта пѣснь отличается высокимъ драматическимъ эффектомъ, и разнообразіемъ превосходно-обрисованныхъ характеровъ. Какая противоположность между двумя отрицателями вѣчной жизни! Фарината, этотъ гордый побѣдитель при Арбіи, забывая о мукахъ и какъ будто презирая цѣлый адъ, озабоченъ только судьбою отечества и своей партіи; и рядомъ съ нимъ, менее великодушный Кавальканте, при одной мысли о смерти и (по его понятіямъ) уничтоженіи сына опрокидывающійся въ могилу въ отчаянномъ горѣ. А какъ удивительна при этомъ постановка обоихъ поэтовъ: Данта, ещё очень воспримчиваго къ земнымъ заботамъ, ищущаго вездѣ познанія и нерѣдко пожинающаго горе, вездѣ обнаруживающаго свойства чисто-человѣчныя: слабость и величіе, гордость и страхъ, всего же болѣе жажду познанія, и мудраго его вождя Виргилія, который повсюду указываетъ стремленіе къ высшему, небесному, самъ же, какъ посланникъ высшей силы, какъ исполнитель воли божественной, вездѣ является безстрастнымъ, ни чему несочувствующимъ.» Рутъ.