Бурный поток (Мамин-Сибиряк)/Часть 2/IX/ДО
Симонъ Денисычъ принималъ самое дѣятельное участіе въ основаніи новой газеты. Онъ хлопоталъ отъ чистаго сердца, хотя и скрывалъ это отъ жены, "страха ради іудейска", какъ говорилъ капитанъ. Въ самомъ дѣлѣ, нужно было найти подходящую квартиру для редакціи, войти въ соглашеніе съ драпировщиками, обойщиками, мебельщиками, нанять швейцара и посыльнаго, заключить условія относительно объявленій и пріема подписки съ другими газетами и книжными магазинами, подписать нотаріальный контрактъ съ типографіей, гдѣ будетъ печататься газета, прицѣниться къ бумагѣ разныхъ фабрикантовъ и т. д. Кромѣ всего этого, приходилось вести переговоры съ разными комиссіонерами и факторами и вообще нужными людьми, какіе неизбѣжны въ каждомъ сложномъ коммерческомъ предпріятіи. Одинмъ словомъ, старикъ Мостовъ работалъ до седьмого пота, какъ никогда не хлопоталъ о своихъ собственныхъ дѣлахъ, гдѣ всѣмъ верховодила Леренька.
— Нужно по-американски вести дѣло, — повторялъ Симонъ Денисычъ полюбившуюся ему фразу Покатилова. —Теперь не прежнія времена… Не такъ ли, капитанъ?
— Да, — соглашался задумчиво капитанъ. — Иногда этакъ раздумаешься о газетѣ, чортъ возьми, даже какъ-то не вѣрится.
Капитанъ и Мостовъ дѣйствовали заодно и по-своему помогали нарождающейся газетѣ, исполняя, главнымъ образомъ, порученія Покатилова.
Калерія Ипполитовна встрѣтила появленіе "своей" газеты, какъ личное оскорбленіе. Она не вѣрила въ возможность этой своей газеты до самаго послѣдняго момента, когда нельзя было уже спорить противъ очевидности имѣющаго совершиться факта.
— Ну, вотъ ты, Леренька, все спорила, — торжествовалъ Симонъ Денисычъ, потирая руки. — Да, своя газета — это такая штука… Я думаю, что Романъ скоро заведетъ свою коляску.
— На деньги Сусанны?
— У ней ничего нѣтъ.
— Все равно, на деньги Теплоухова… Сусанна же и выпроситъ: на газету выпросила — и на коляску выпроситъ. Если бы я была на мѣстѣ Романа, я никогда не поставила бы себя въ такое фальшивое положеніе. Это значитъ губить себя…
— Ахъ, какая ты странная, Леренька! — удивлялся Симонъ Денисычъ, прижимая руки къ груди. — Допустимъ даже, что газета отчасти зависитъ отъ Сусанны… я только предполагаю, не больше. По-моему, все равно: мужчина или женщина. Это предразсудокъ… Женщина такой же человѣкъ, Леренька, какъ и мужчина.
— Отлично, я не думаю спорить. Ты вообще такъ защищаешь газету, точно она твоя…
— Гм… Положимъ, что она не моя, но Романъ предлагаетъ мнѣ занятія…
— Ну, я что же ты ему отвѣтилъ?
— Я?.. Я думаю попробовать, — нерѣшительно проговорилъ Мостовъ, испугавшись собственной смѣлости.
— Я въ твои дѣла не вмѣшиваюсь; дѣлай, какъ знаешь, — рѣшила Калерія Ипполитовна, — но только при одномъ условіи… Никогда мнѣ не говори ни слова про эту гадкую газету Сусанны.
Мостовъ опѣшилъ: онъ никакъ не ожидалъ, что побѣда достанется ему такъ дешево. Старикъ со слезами на глазахъ поцѣловалъ руку у жены. Наконецъ-то у него будетъ свое дѣло… Да, будетъ шататься по улицамъ безъ занятій, пора за работу! Симонъ Денисычъ торжествовалъ, хотя боялся въ присутствіи жены обнаружить свою радость.. Чтобы чѣмъ-нибудь проявить свое душевное настроеніе, онъ побѣжалъ въ померъ капитана и расцѣловалъ своего друга.
— Теперь я, какъ птица, — задыхаясь, шепталъ Мостовъ. — Вѣдь я всегда говорилъ, что въ столицѣ будетъ дѣло!.. Да, вотъ и оно… У меня ужъ есть нѣсколько счастливыхъ мыслей, только нужно придать нѣкоторую форму.
Меблированныя комнаты Квасовой приняли вообще очень близко къ сердцу появленіе новой газеты, потому что Покатиловъ былъ здѣсь почти свой человѣкъ, да и капитанъ тоже. Всѣ эти "короли въ изгнаніи" сначала точно обрадовались успѣху Покатилова, а потомъ начали завидовать ему. Сомнѣніе, клевета и злословіе не заставили себя ждать, причемъ, конечно, всѣмъ уже было извѣстно, откуда досталъ Покатиловъ денегъ на газету: имя Сусанны не сходило съ языка "королей". О газетѣ толковали даже швейцаръ Артемій, лакей Иванъ и горничная Людмила, особенно когда изъ номеровъ Баранцева съ Моховой приходилъ швейцаръ Григорій.
— Романъ-то Ипполитычъ, видно, на свою фатеру переѣдетъ, — докладывалъ Григорій съ приличною важностью.
— Ну, а эта англичанка какъ будетъ? — выпытывала Людмила.
— Лизавета Ивановна?.. Что же имъ дѣлать по ихней женской слабости? Видно, одна останется, потому какъ Романъ-то Ипполитычъ даже очень подвержены теперь къ Доганской… Слабость ужъ такая ихняя къ женскому полу, а Лизаветѣ Ивановнѣ слезы.
— А нашъ-то капитанъ зачѣмъ жъ вамъ повадился?
— Такъ… по добротѣ Лизавета Ивановна принимаетъ и, можно сказать, единственно отъ своей доброты барышня себя въ погибель приводитъ. Другая бы плюнула десять разъ.
Все это, конечно, немедленно разносилось по номерамъ, и "короли въ изгнаніи" принимали эти новости къ свѣдѣнію, каждый дѣлая свои выводы и заключенія. Снѣжный генералъ готовилъ новую статью о снѣговыхъ укрѣпленіяхъ, ех-заводчикъ — какую-то замѣтку о горномъ льнѣ, пѣвецъ Микучевскій — разоблаченіе тайнъ театральной дирекціи, инженеры — тоже, однимъ словомъ, это застоявшееся болото всколыхнулось изъ края въ край и выкинуло изъ себя весь накопившійся въ немъ соръ, дрязги и мелочи, какіе обыкновенно выметаются на улицу.
Зинаида Тихоновна видимо дулась на капитана, а послѣдній выдерживалъ характеръ и не подавалъ вида, что замѣчаетъ что-нибудь. Наконецъ она не выдержала и разъ остановила капитана въ коридорѣ:
— Ну, путаникъ, что это вы затѣваете съ Романомъ-то Ипполитычемъ?
— Да вѣдь вы знаете, Зинаида Тихоновна… Романъ Ипполитычъ такой человѣкъ, такой… Такъ и рветъ!.. "Мы, говоритъ, и Котлецова к Брикабрака вровень съ грязью сдѣлаемъ!" И сдѣлаетъ, Зинаида Тихоновна. Вотъ это какой человѣкъ!.. Конечно, есть свои недостатки и у него, но это дѣло личное и насъ не касается… да.
Это объясненіе заставило Зинаиду Тихоновну только улыбнуться: вретъ капитанъ, все вретъ.
— Нечего тіятры-то представлять, — заявила она съ нахмуреннымъ лицомъ. — Видно, одна у васъ вѣра-то съ Романомъ Ипполитычемъ. Онъ побаловался съ этой аглицкой, а теперь и сбываетъ съ рукъ. Знаемъ мы этихъ благородныхъ-то вашихъ: только слава на нашу сестру-мѣщанку, а природа женская вездѣ на одинъ фасонъ.
— Напрасно вы такъ отзываетесь о мистрисъ Кэй, сударыня, — протестовалъ капитанъ съ огорченнымъ видомъ. — Это хорошая женщина… да. Ну, я былъ у ней раза два, что же изъ этого?.. Вѣдь Симонъ Денисычъ заходитъ же къ вамъ.
— А то изъ этого, что эта ваша аглицкая просто дрянь.
Для капитана ненависть Зинаиды Тихоновны къ Бэтси являлась неразрѣшимою загадкой, потому что сама по себѣ Зинаида Тихоновна была очень добрая женщина, а тутъ точно взбѣленилась, такъ съ ножомъ къ горлу и пристаетъ. Объяснять истинныя причины своихъ визитовъ къ Бэтси капитанъ совсѣмъ не желалъ, потому что, все равно, Зинаида Тихоновна ничего не пойметъ, а только затопчетъ въ грязь дорогое для него имя. Мѣщанство Зинаиды Тихоновны выступило теперь въ самой откровенной формѣ и сильно огорчало капитана.
— Небось, скоро совсѣмъ зазнаетесь съ Романомъ-то Ипполитычемъ, —не унималась Зинаида Тихоновна. — И то нашумѣли своею газетой на цѣлый городъ. На что ужъ мои жильцы, и тѣ куда какъ поднялись: по номерамъ-то точно вездѣ капусту рубятъ. Изъ зависти больше, а по-моему, что же, лай Богъ всякому лишнюю копеечку нажить. Да… А ты, капитанъ, вотъ что окажи-ка своему-то орлу, Роману-то Ипполитычу, такъ и скажи, что необразованная женщина Зинаида Тихоновна велѣла сказать: летать, молъ, умѣешь, да какъ сядешь.
— Что-то мудрено.
— Ужъ онъ пойметъ… Редактуръ, да не пойметъ!
— Этакій языкъ проклятый у этихъ бабъ! — возмущался капитанъ, отплевываясь. — Хорошая вы женщина, Зинаида Тихоновна, только вотъ достойно удивленія, какъ чужія дѣла васъ интересуютъ.
— Да вѣдь я тебѣ только и сказала… Все молчала, ну, а тутъ не стерпѣла. Всѣ какъ въ трубу трубятъ, что тутъ не въ газетѣ дѣло, а просто Сусанна Антоновна хотѣла супризъ сдѣлать Роману-то Ипполитычу. Что же, всѣ дамы дѣлаютъ супризы. Если бы у меня были лишнія-то денежки, да сдѣлайте милость, я и сама съ превеликимъ бы удовольствіемъ.
Хитрая дама не договорила, а капитанъ не желалъ подвергать искушенію ея откровенность, тѣмъ болѣе, что тутъ было замѣшано имя Сусанны.
— Дѣло вѣрное у насъ, — объяснялъ капитанъ. — Года въ два мы воротимъ весь капиталъ и разсчитаемся съ Теплоуховымъ до послѣдней копеечки. Напрасно вы Сусанну сюда приплетаете.
— Да вѣдь я такъ сказала… Не разберешь этихъ барынь вашихъ! мудрены больно. Вотъ Калерію Ипыолитовну взять: раньше-то идетъ мимо, такъ нарочно не замѣчаетъ тебя, а теперь издали кланяется. "Здравствуйте, Зинаида Тихоновна". — "Здравствуйте, сударыня!". Оно такъ-то, пожалуй, и лучше будетъ, потому честь безчестья всякому пріятнѣй. Дѣлишки-то у Калеріи Ипполитовны больно плохи, вотъ и пообмякла. Треплется-треплется по городу-то, а домой и привезетъ ни съ чѣмъ пирогъ. Завтраками больше угощаютъ, а ты походи по чужимъ-то дворамъ да каждому дураку покланяйся… Жаль даже въ другой разъ сдѣлается!
О покатиловской газетѣ шептались въ коридорѣ даже Юленька съ княжною Инной. Онѣ знали не меньше большихъ черезъ горничную Людмилу, которая изъ всѣхъ близкихъ людей имѣла на нихъ самое сильное вліяніе.
— Мнѣ нравится твой дядя, — мечтательно повторяла тоненькая Инна, закидывая назадъ свою птичью головку. — У него такая красивая борода, и притомъ онъ одѣвается всегда такъ причинно.
— Ну, ужъ извини, я его терпѣть не могу, — спорила Юленька, сердито сдвигая брови. — Въ немъ есть что-то такое… какъ у приказчиковъ въ гостиномъ дворѣ. Мнѣ гораздо больше правится вашъ Вадалко.
— Эта селедка съ прованскимъ масломъ?.. Да, а у твоего дяди будетъ своя газета… Значитъ, будетъ много-много денегъ. Я тогда выйду за него замужъ.
Калерія Ипполитовна сдѣлалась невольнымъ свидѣтелемъ такой болтовни дѣвочекъ о газетѣ и просто какъ-то потерялась.
— Что же это такое, въ самомъ дѣлѣ? Даже дѣвочки, и тѣ толкуютъ о своей газетѣ, о которой онѣ могли слышать только отъ прислуги. Это невозможно, наконецъ!
"Начинается популярность Романа Ипполитыча", — съ горечью думала она, переживая непріятное завистливое чувство.
Сдѣлать выговоръ Юленькѣ она не рѣшалась, чтобы не ронять своего материнскаго достоинства предъ дурачившеюся дѣвчонкой, забравшей подъ руководствомъ maman большую волю, но сократить ее она всегда сумѣетъ и сдѣлаетъ это, когда придетъ время.
Другою непріятностью для Калеріи Ипполитовны было неожиданное появленіе Доганскаго, который свалился, какъ снѣгъ на голову. Онъ былъ любезенъ, предупредителепъ и вообще очень доволенъ, увѣряя, что все идетъ отлично, и что Симонъ Денисычъ не сегодня-завтра получитъ мѣсто. А пока нужно ждать, терпѣть и не волноваться, потому что въ этомъ весь секретъ жизни. Доганскій даже справился, какъ здоровье Симона Денисыча, и, разсказавъ какой-то анекдотъ, уѣхалъ.
"Что этому человѣку нужно? — опять думала Калерія Ипполитовна, перебирая все, что говорилъ Догаискій. — Съ maman онъ познакомился и можетъ видѣть Юленьку, когда захочетъ. Что же еще ему нужно отъ меня? О, Боже мой. Боже мой!"
Дѣло объяснилось, когда вечеромъ пришла встревоженная и испуганная Бэтси; она бывала у Мостовыхъ только на урокахъ, а тутъ пришла въ неуказанное время. Лицо у нея было такое блѣдное, а глаза красны отъ слезъ.
— Что съ вами, милая? — удивилась Калерія Ипполитовна, цѣлуя встревоженную англичанку. — Ужъ здоровы ли вы?
Бэтси выпила два стакана воды, прежде чѣмъ могла говорить, но Калерія Ипполитовна уже догадалась, что такъ ее встревожило.
— Успокойтесь, голубчикъ, — ласково проговорила она, усаживая гостью на диванъ. — Я догадываюсь, въ чемъ дѣло. Такъ и должно было случиться.
— Вы про что говорите, Калерія. Ипполитовна? — удивилась Бэтси.
— Да про то, что Доганская и Чарльзъ наконецъ познакомились… да?
Въ отвѣтъ Бэтси только кивнула головой и закрыла свое лицо руками.
Калеріи Ипполитовнѣ сдѣлалось ея жаль; такая она маленькая и такая беззащитная, да еще эти заплаканные глаза, въ которыхъ стоялъ нѣмой упрекъ.
— Я догадалась объ этомъ отчасти по вашему лицу, а отчасти… — объяснила Калерія Ипполитовна и запнулась. — Однимъ словомъ, у меня былъ Доганскій. Онъ такой странный, хотя и прикидывается веселымъ. О, милая Бэтси, вы совсѣмъ не знаете этихъ людей: они будутъ улыбаться, надѣвая вамъ петлю на шею. Ну, разсказывайте, какъ все это случилось.
— Доганская меня въ послѣднее время часто возила съ собой гулять въ Лѣтній садъ, — разсказывала Бэтси, опуская глаза. — Разъ тамъ встрѣтился Чарльзъ и поклонился мнѣ. Сусанна Антоновна сейчасъ же обратила вниманіе и начала меня разспрашивать. Все и вышло такъ, какъ вы говорили, хотя я не виновата ни въ чемъ… Она сама меня разспрашивала, и Чарльзъ тоже. Я ничего не прибавила отъ себя, рѣшительно ничего. Потомъ мы опять встрѣтились въ Лѣтнемъ саду, и Чарльзъ подошелъ къ намъ. Они сейчасъ же познакомились, и Сусанна Антоновна пригласила его къ себѣ… Мнѣ страшно, Калерія Ипполитовна!..
— Ахъ, какая вы глупенькая, Бэтси! — улыбнулась Калерія Ипполитовна. — Мы-то съ вами при чемъ тутъ?
— Но вѣдь я могла предупредить это знакомство…
— Именно?
— Мнѣ слѣдовало отказаться отъ этихъ прогулокъ въ Лѣтнемъ саду… Нѣтъ, я самый несчастный человѣкъ въ свѣтѣ, и у меня никого нѣтъ, никого!.. Теперь еще эта проклятая газета… Мы совсѣмъ разошлись съ Романомъ Ипполитычемъ.
— Какъ такъ?.. Не можетъ быть!
— То-есть даже не разошлись, а онъ переѣхалъ въ новую квартиру, на Невскій, гдѣ будетъ редакція. Онъ предлагалъ и мнѣ переѣхать съ нимъ вмѣстѣ, но я предпочла остаться одна… Онъ больше не любитъ меня, ему тяжело со мной, а я никого не желаю стѣснять.
Этотъ простой разсказъ окончательно растрогалъ Калерію Ипполитовну. Она опустилась на колѣни передъ Бэтси и поцѣловала у нея руку.
— Что вы, Калерія Ипполитовна… что вы?! — испугалась англичанка, напрасно стараясь поднять обнимавшую ее Калерію Ипполитовну.
— Бэтси, голубчикъ, вы героиня, — шепнула, Калерія Ипполитовна со слезами на глазахъ. — Да, настоящая героиня… У васъ душа чистая, и никто этого не понимаетъ, кромѣ меня. мы, женщины, несчастны даже отъ нашихъ достоинствъ… Я тоже была молода и понимаю васъ. И вы еще мучите себя изъ-за этихъ гадкихъ людей, которые кругомъ… Не знаю, кто это сказалъ, что Богъ создалъ женщину въ минуту Своего гнѣва, но это — великая истина. Да, голубчикъ, я понимаю васъ, и вотъ ужъ вы не однѣ.
Съ Калеріей Ипполитовной сдѣлался припадокъ мигрени, и Бетси пришлось ухаживать за ней. Англичанка никакъ не ожидала такой сцены, но вспомнила, что Калерія Ипполитовна — родная сестра Романа Ипполитыча, а онъ всегда умѣлъ раскаиваться самымъ трогательнымъ образомъ.