Весна.
Когда Паоло явился въ Миланъ съ нотами подъ мышкой, — а въ тѣ времена, для него всѣ дни были солнечные и всѣ женщины — красавицы, — то скоро встрѣтилъ принцессу. Ее такъ. прозвали дѣвушки въ магазинѣ, потому что она была хорошенькая, а ручки у нея нѣжныя; но больше всего за то, что она была гордячка, и вечерами, когда подруги влетали въ Галлерею, будто стая воробьевъ, — она предпочитала уходить одна, завернувшись своимъ бѣлимъ шарфомъ, къ воротамъ Гарибальди. Тамъ она и встрѣтила Паоло; онъ бродилъ вертя и перевертывая въ головѣ музыкальныя идеи, юношескія мечты о славѣ!.. Дѣло было въ одинъ изъ тѣхъ блаженныхъ вечеровъ, когда человѣкъ тѣмъ способнѣе чувствуетъ себя вознестись къ облакамъ и звѣздамъ, чѣмъ легче у него кошелекъ и желудокъ. Паоло было пріятно слѣдить за своей фантазіей, воплощая ее въ образъ граціозной дѣвочки, которая шли впереди его, подхватывая свое сѣренькое платьице, когда случалось спускаться съ приступокъ на кончикахъ немножко истертыхъ ботинокъ. Такимъ образомъ Паоло встрѣтилъ ее еще разъ — другой и кончилось тѣмъ, что они очутились рядомъ. Она покатились со смѣху при первыхъ его словахъ и всякій разъ убѣгала. Если-бы онъ уступилъ ей съ перваго раза, тогда-бы ему больше ее не встрѣтить. — Наконецъ, однажды вечеромъ, шелъ дождь, у Паоло тогда еще былъ зонтикъ, — они очутились подъ — руку; улица уже начинала пустѣть. Она сказала, что ее зовутъ Принцессой; свое имя, — какъ части бываетъ, — она совѣстилась сказать. Онъ проводилъ ее до дома, но остался въ пятидесяти шагахъ отъ воротъ. Она ни за что ни хотѣла, чтобы кто нибудь, а особенно онъ, — видѣлъ въ какомъ «пышномъ дворцѣ» обитаютъ ея родители.
Такъ прошло двѣ или три недѣли. Паоло дожидался ее въ Галлереѣ, сo стороны Сильвіо — Пеллико, закутанный въ жалкій лѣтній плащъ, который въ январѣ только хлесталъ его по ногамъ. Она прибѣгала скоро — скоро, пряча въ муфточку личико, румяное отъ холода, просовывала руку ему подъ руку, и оба забавляясь, считая троттуарныя плиты, шли тихонько, веселые съ мороза. Паоло часто толковалъ о фугахъ, и канонахъ; дѣвочка просила толковать ей «по-милански». Когда она въ первый разъ пришла съ нему, въ каморку четвертаго этажа, и слушала, какъ онъ игралъ на фортепіано тѣ пѣсни, о которыхъ говорилъ ей, — она его крѣпко — крѣпко поцѣловала… Но это еще очень нескоро случилось.
Въ модномъ магазинѣ, у рабочаго стола, за картонными коробками, ворохами лентъ и цвѣтовъ, много говорилось о новомъ «обожателѣ» Принцессы, и много было смѣху надъ этимъ «новымъ», надъ его плащемъ «Христа ради», надъ тѣмъ, чти онъ хоть-бы тряпочку какую подарилъ своей красавицѣ. Принцесса, будто ничего не слышала, вертѣлась спиной и шила, молча, сердитая.
Бѣдный великій будущій композиторъ столько говорилъ ей о предстоящей славѣ и разныхъ прелестяхъ окружающихъ эту богиню — славу, что Принцесса не могла-бы обвинять его… въ увлеченіи какимъ нибудь русскимъ княземъ или сицилійскимъ барономъ. Однажды, Паоло вздумалъ подарить ей колечко, — простой, золотой тоненькій обручекъ, съ половинкой жемчужинки, поддѣльной; это было въ началѣ мѣсяца. Она покраснѣла и поблагодарила, растроганная, — въ первый разъ, — крѣпко пожала ему руку, но подарка не приняла, можетъ былъ, угадала, какихъ лишеній стоила будущему Верди эта бездѣлка… Отъ д_р_у_г_а_г_о она принимала много больше, и безъ смущенія и безъ такой благодарности… Теперь въ угожденіе милому она пустилась въ большіе расходы: заказала въ долгъ платьеце, купила дешевую мантильку, стеклянные серьги, — Богъ знаетъ въ какихъ лавчонкахъ. Т_о_т_ъ, — д_р_у_г_о_й — внушилъ ей вкусъ и элегантныя привычки, Паоло этого не зналъ, не зналъ, что она задолжала и повторялъ:
— Какъ къ тебѣ идетъ, какъ ты хороша!
Ей было пріятно это слышать. Она была счастлива, что въ первый разъ ничѣмъ изъ своихъ украшеній не одолжена своему милому.
По воскресеньямъ, если бывала хороша погода, они отправлялись гулять за заставу, или на укрѣпленія, на Изола-Белла, на Изола-Ботта, пыльные острова твердой земли. Въ эти дни — безумно мотали. Когда приходилось платить по счету, Принцесса раскаивалась въ дневныхъ глупостяхъ; сердце у нея сжималось; она шла къ окошку, выходившему въ огородъ, облокачивалась и смотрѣла, Паоло подходилъ къ ней, становился рядомъ, плечо съ плечомъ, и оба смотрѣли на этотъ клочокъ зелени. Солнце заходило за аркой Семпіона, у обоихъ на душѣ было хорошо и грустно. Если шелъ дожди, были другія развлеченія: катались въ омнибусахъ отъ Новыхъ Воротъ къ Воротамъ Тичинскимъ, оттуда къ Воротамъ Побѣды; тратили тридцать сольди и два часа катались въ каретѣ, будто господа… Шесть дней потомъ Принцесса нашивала блонды и навертывала на проволоку бархатные цвѣты, вспоминая воскресное празднованье. Случалось, молодой человѣкъ не обѣдалъ ни наканунѣ, ни на другой день.
Такъ прошла зима, прошло лѣто; они играли въ любовь, какъ малыя дѣти играютъ въ войну, въ крестный ходъ. Она не удостоивала дать ничего больше; онъ былъ слишкомъ бѣденъ и не смѣлъ попросить. Однако, она его в_ъ с_а_м_о_м_ъ д_ѣ_л_ѣ любила, но по милости т_о_г_о, д_р_у_г_о_г_о слишкомъ много наплакалась и воображала, будто стала разсудительнѣе. Она и не подозрѣвала, что п_о_с_л_ѣ т_о_г_о, д_р_у_г_о_г_о, ея собственная деликатность, инстинктивно, подсказывала ей единственное доказательство любви въ человѣку в_ъ с_а_м_о_м_ъ д_ѣ_л_ѣ любимому: не допускала броситься ему на шею… Бѣдная дѣвочка!
Наступилъ октябрь. Печальная осень наводила тоску; Паоло предложилъ съѣздить въ деревню, на озеро. Воспользовавшись днемъ, когда уѣзжалъ куда-то ея папаша, рискнули на огромную глупость — пятьдесятъ лиръ она стоила! — и отправились въ Комо на цѣлый день. Въ гостинницѣ хозяинъ спросилъ, уѣдутъ-ли они съ вечернимъ поѣздомъ… Дорогой, Паоло ужь спрашивалъ Принцессу, какъ имъ быть, если придется ночевать не дома. Она смѣялась.
— Ну, скажу, что ночевала въ магазинѣ, что была спѣшная работа.
Теперь, молодой человѣкъ, затрудняясь, посмотрѣлъ на хозяина, на нее, и не зналъ что сказать. Она наклоняла голову, отвѣчала; — «Уѣдемъ завтра!» — хозяинъ вышелъ, они обнялись — и тѣмъ кончилось.
О, славные прежде бывали дни, когда они рука въ руку, гуляли подъ цвѣтущими каштанами, и ни отъ кого не прятались, и сами не смотрѣли кругомъ, не видали дамъ въ шелковыхъ платьяхъ, каретъ четверней, новенькихъ шляпъ молодыхъ господъ, которые скакали съ сигарами въ зубахъ! О, славные воскресные дни, когда бывало, кутили на пять лиръ! О, славные вечера, когда, бывало, цѣлый часъ простаивали у воротъ и все не могли разстаться, не говоря и десятка словъ, не расхватывая рукъ, не замѣчая торопливыхъ прохожихъ!… Когда это началось, они и не думали, что полюбятъ въ самомъ дѣлѣ… Вотъ, полюбили, и доказали — и начались другія тревоги.
Паоло никогда не говорилъ ей о т_о_м_ъ, д_р_у_г_о_м_ъ. Онъ угадалъ его существованіе съ перваго дня, съ того раза какъ Принцесса стала подъ зонтикъ; угадалъ — по сотнѣ пустяковъ, незначительныхъ признаковъ движеній, по звуку голоса на нѣкоторыхъ словахъ. Теперь, вдругъ поднялось какое-то болѣзненное любопытство. Она была сердечно правдива и призналась во всемъ. Паоло не сказалъ ни слова. Онъ смотрѣлъ на занавѣски огромной трактирной постели, захватанныя неизвѣстными руками…
Они знали, что этотъ праздникъ не сегодня — завтра кончится; знали оба и не заботились; можетъ быть, потому, что передъ ними еще былъ великій праздникъ юности. Онъ почувствовалъ какъ будто облегченіе отъ признанія дѣвушки, какъ будто оно разомъ избавляло отъ всякаго колебанія и совѣстливости, какъ будто свободнѣе видѣлась впереди минута прощанія… Объ этой минутѣ часто думали оба, — спокойно, какъ о неизбѣжномъ, съ покорностью — преждевременной и не предвѣщавшей добра. Покуда они другъ друга еще любили и обнимались!.. Когда минута настала, вышло совсѣмъ другое.
Бѣдному малому были очень нужны сапоги и деньги. Его сапоги истрепались, бѣгая на грезами артистическихъ сновъ и юношескаго честолюбія, за этими гибельными грезами, которыя толпами слетаются со всѣхъ концовъ Италіи и гаснутъ у зеркальныхъ окопъ Галлереи въ холодныя зимнія ночи, въ печальные голодные дни. Дорого стоили Паоло бѣдныя глупости его любви! Въ двадцать-пять лѣтъ, когда все богатство — голова да сердце, люди не имѣютъ права любить, даже какую нибудь Принцессу; ни на мигъ, подъ страхомъ свалиться въ пропасть, не имѣютъ права отвести глазъ отъ роскошной, обольстившей иллюзіи: она, можетъ быть, звѣзда будущаго! Впередъ, все впередъ, приковавъ взоръ къ этому маяку, пристально, жадно, — идти, запереть сердце, не слушать, не уставать, — идти неумолимо, хотя-бы пришлось растоптать сердце… Паоло занемогъ и никто этого не зналъ; даже цѣлые три дня не знала и Принцесса. Настали тяжкіе, черные дни, когда люди уходятъ бродить по пыльнымъ дорогамъ за заставу, глазѣютъ въ окна золотыхъ дѣлъ мастеровъ, читаютъ объявленія вывѣшенныя въ полиціи; дни, когда въ головѣ мутитъ, глядя на рѣку подъ мостомъ, — а поднять голову — вѣчно въ глазахъ эти иголки Собора!.. По вечерамъ, дожидаясь на улицѣ Сильвіо-Пеллико, вечеромъ казался Паоло холоднѣе, часы длиннѣе прежнихъ, походка Принцессы не такъ легка и привлекательна.
Въ это время, ему вдругъ свалилось огромное счастье: ни много — ни мало — четыре тысячи лиръ въ годъ; приглашали ѣхать играть на фортепіано въ кофейныхъ и концертахъ, въ Америку. Онъ принялъ съ такимъ удовольствіемъ, какъ будто у него было выбирать что и получше. Потомъ, подумалъ о Принцессе. Вечеромъ, позвалъ ее ужинать въ отдѣльный кабинетъ, у Биффи, — какъ какой нибудь, въ самомъ дѣлѣ, богачъ кутила. Онъ взялъ сто лиръ задатку и моталъ. Бѣдная дѣвочка таращила глаза на такой сарданапаловскій пиръ, и послѣ кофе, — головка у нея отяжелѣла, — усѣлась и прижалась къ стѣнкѣ, на диванѣ. Она была немножко блѣдненькая, немножко печальна; но красивѣе чѣмъ когда нибудь. Паоло все цѣловалъ ее въ шейку, въ затылочекъ. Она позволяла и смотрѣла на него испуганно, будто предчувствуя несчастье. У него сердце сжималось. Онъ хотѣлъ сказать, что ужасно ее любитъ, и потому спросилъ ее, что это будетъ, когда они больше не увидятся. Принцесса молчала, повернула лицо въ тѣнь, зажмурилась и не шевелилась, чтобъ скрыть крупныя, сверкающій слезы, которыя у нея такъ и катились, катились по щекамъ. Молодой человѣкъ увидѣлъ и удивился: онъ въ первый разъ видѣлъ, что она плакала.
— Что съ тобой? спросилъ онъ.
Она не отвѣчала, потомъ, задушоннымъ голосомъ сказала:
— Ничего.
Она всегда такъ отвѣчала; она была не сообщительна и немножко самолюбива, какъ ребенокъ.
— Думаешь о томъ, о д_р_у_г_о_м_ъ? спросилъ Паоло, въ первый разъ.
— Да!
Она кивнула головой… Да! и это была правда. Она зарыдала.
«Д_р_у_г_о_й!..» Это значитъ — прошлое, золотые, солнечные веселые дни, весна юности; — бѣдная любовь ея осужденная влачитсься, вотъ, такъ, отъ одного Паоло къ другому; не особенно плакать въ горѣ, не особенно шумѣть въ радости, это значитъ — настоящее, которое уходить; молодой человѣкъ, — часть ея души, ея тѣла! — который черезъ годъ, чрезъ мѣсяцъ, будетъ ей чужой… Можетъ быть, и Паоло въ эту минуту смутно передумывала тоже, но говорить у него не стало силъ. Онъ только обнялъ ее крѣпко-крѣпко и тоже заплакалъ…. Свое знакомство они начали смѣхомъ.
— Ты меня бросаешь? выговорила Принцесса.
— Кто тебѣ сказалъ?
— Никто. Сама отгадала, уѣзжаешь?
Онъ наклонилъ голову. Она еще посмотрѣла на него глазами, полными слезъ, отвернулась и заплакала тихонько.
Потомъ, или въ головѣ у нея была путаница, или сердцѣ переполнилось, она принялась болтать, разсказала то, что прежде всегда скрывала изъ робости или изъ самолюбія — разсказала, какъ познакомилась съ т_ѣ_м_ъ, с_ъ д_р_у_г_и_м_ъ. Въ домѣ у нея, сказать правду, жили не богато. У папаши была маленькая должность при желѣзной дорогѣ; мама вышивала на продажу, да стали у нея глаза слабѣть; тогда Принцесса пошла работать въ магазинъ, чтобъ что нибудь доставить въ домъ. Тамъ…. что-же? И прекрасные наряды, которыхъ она насмотрѣлась, и сладкія рѣчи, которыя ей говорились, и примѣры и тщеславіе и и легко это дѣлалось; натолковали подружки, а мальчикъ то и дѣло встрѣчался… Такъ это и сдѣлалось. Она и не понимала, что дѣлала, покуда стало необходимо скрывать отъ родныхъ. Отецъ былъ благородный человѣкъ, мать — святая. Они-бы умерли съ печали, еслибъ только вообразили — да и не повѣрили-бы, хоть и сами допустили дочь впасть въ искушеніе. Виновата она сама… но нѣтъ, не она… только, кто-же? Конечно, она бы и знать не захотѣла т_о_г_о д_р_у_г_о_г_о, — теперь, когда ужъ познакомилась съ Паоло… И хоть оставь ее Паоло, она т_о_т_о, и никого знать не захочетъ.
Она шептала тихо, дремля, прижимаясь къ его плечу головой.
Выйдя отъ Биффи, они промѣшкали дорогой, прошли весь путь своихъ милыхъ и горькихъ воспоминаній: вотъ на этомъ перекресткѣ они встрѣчались, на этомъ троттуарѣ остановились и перекинулись первыми словами…
— Тутъ? говорили они. — Здѣсь? — Нѣтъ, дальше… и шли лѣниво, отуманенные. Разставаясь, сказали другъ другу: — До завтра.
Черезъ день, Паоло укладывалъ свои вещи, а Принцесса, на колѣняхъ предъ старымъ, сбитымъ чемоданомъ, помогала набивать его кое-какимъ платьемъ, книгами, музыкальными тетрадями, на которыхъ она, недавно, нацарапала свое имя. Сколько разъ она видѣла на немъ этотъ сюртукъ! Одна вещь закрывала другую… сердце сжималось, какъ онѣ исчезали такъ, одна по одной. Паоло передавалъ бѣлье, доставалъ изъ сундука и шкафа. Она оглядывала, развертывала и складывала опять, расправляя всякую складочку, считала чулки и платки. Они не говорили ни слова и будто торопились. Дѣвушка вынула изъ связки старый календарь, на которомъ Паоло обыкновенно записывалъ счеты.
— Оставишь это мнѣ? спросила она.
Онъ кивнулъ головой, не оглядываясь.
Чемоданъ былъ полонъ, на стульяхъ, на вѣшалкѣ еще оставались старыя рубашки и старое пальто.
— Ну, объ этомъ завтра подумаемъ, сказалъ Паоло.
Дѣвушка нажала колѣномъ крышку, покуда Паоло натягивалъ ремни, — потомъ взяла свой вуаль зонтикъ, которые оставила на постели, и сѣла на край печальная. Стѣны были пусты. Въ комнатѣ оставался только уложенный чемоданъ. Паоло расхаживалъ взадъ и впередъ, заглядывая въ разныя коробки и сбрасывалъ въ одну кусу оставшіяся вещи.
Вечеромъ, они пошли въ послѣдній разъ погулять. Она держалась за его руку, но робко, будто милый ужь дѣлался ей чужимъ. Зашли къ Фоссати, будто въ праздникъ, но не веселились и ушли рано. Молодой человѣкъ думалъ, что этотъ народъ соберется тамъ еще не разъ и найдетъ Принцессу. Она думала, что не найдетъ больше Паоло въ этой толпѣ… Они, бывало, ходили пить пиво въ кофейнѣ на площади Бонапарте. Паоло любилъ эту площадь, на которой, лѣтними вечерами, сколько разъ гулялъ, объ руку съ Принцессой. Издали слышалась музыка и свѣтились круглыя окна театра Дель-Верме. Въ темнотѣ улицы, иногда мелькали движущіяся огоньки и люди около кофейни и пивной. Въ глубокомъ темномъ небѣ начинали вздрагивать звѣзды. Въ глубинѣ садовъ, между деревьями, вдругъ вспыхивала точка газоваго фонаря; мимо ея, тихо, попарно бродили тѣни…
— Послѣдній вечеръ! думалъ Паоло.
Они сѣли подальше отъ толпы, въ неиллюминованномъ углу, у рѣшетки какихъ-то жалкихъ жиденькихъ растеній. Принцесса сорвала два листочка и одинъ дала Паолол… въ прежнее время, она бы этому расхохоталась. — Подошелъ слѣпой; онъ цѣлый репертуаръ исполнялъ на гитарѣ. Паоло отдалъ всю мелочь, сколько было.
Въ послѣдній разъ они увидѣлись на станціи, въ минуту отъѣзда, въ горькій часъ поспѣшнаго, разсѣяннаго прощанія, прощанія безъ застѣнчивости, безъ увлеченія, безъ поэзіи, прощанія среди толкотни, равнодушія, шума торопливой толпы. Принцесса, какъ тѣнь, ходила на Паоло, къ багажному столу, къ кассѣ, гдѣ продаются билеты, — шагъ за шагомъ, сколько шаговъ онъ, столько и она, не открывая рта, смявъ зонтикъ подъ мышкой. Она только была блѣдна, какъ полотно. Онъ, напротивъ, былъ взволнованъ; казалось захлопотался. Въ дверяхъ залы, гдѣ пассажиры дожидаются отъѣзда, чиновникъ спросилъ билеты. Паоло показалъ свои; у бѣдной дѣвочки билета не было. Пришлось въ торопяхъ только пожать руку; среди множества народа, который толкался, входя, — при чиновникѣ, который помѣчалъ билеты.
Она осталась, стоя, у дверей, держа свой зонтикъ, будто еще кого-то ждала, посматривая на огромныя объявленія, расклеенныя по стѣнамъ, на путешественниковъ, которые проходили отъ кассы въ залу. Отупѣлыми глазами она провожала ихъ въ залу и опять. принималась смотрѣть на слѣдующихъ, которые подходили.
Десять минутъ длилась эта агонія; наконецъ, раздался звонокъ, послышался свистъ машины. Дѣвушка крѣпче сжала свой зонтикъ и пошла тихо-тихо, слегка пошатываясь. Выйдя изъ дебаркадера, она сѣла на каменную скамью.
— Прощай, ты, что уѣхалъ, ты, съ кѣмъ жило мое сердце! Прощай и ты, что прежде него отъ меня ушелъ!.. Прощай и ты, что придешь послѣ…. и также уйдешь! Прощайте, всѣ!..
Бѣдная дѣвочка!..
А ты, бѣднякъ, великій артистъ пивныхъ лавчонокъ, иди, волочи свою цѣпь; одѣвайся прилично, ѣшь всякій день; упивайся своими былыми снами въ дыму трубокъ, въ парахъ джина, въ далекой чужой сторонѣ, гдѣ никто тебя не знаетъ, никто тебя не любитъ. Ступай, забывай Принцессу съ другими тамошними принцессами, — когда денежки, подобранныя въ дверяхъ трактировъ, прогонять печальную память послѣдняго прощанья, — гамъ, въ дверяхъ дебаркадера… А потомъ, когда воротишься, не юношей, но ужь не бѣднякомъ, не дуракомъ, не энтузіастомъ-мечтателемъ, какимъ былъ когда-то, — когда воротишься и встрѣтишь Принцессу, не поминай ей o прошломъ, о ея смѣхѣ, о ея слезахъ… она тоже разжилась, не наряжается въ долгъ въ дешевыхъ магазинахъ и тебя не пойметъ…
И это еще всего печальнѣе — иногда…