Вильсон Мякинная голова (Твен; Ранцов)/СС 1896—1899 (ДО)/Глава XX

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[146]
ГЛАВА XX.
«Даже самая явная и обстоятельная косвенная улика можетъ всетаки навести на невѣрный слѣдъ. Къ подобнымъ уликамъ надо поэтому относиться съ величайшей осторожностью. Возьмемъ для примѣра карандашъ, очиненный какой-нибудь особой прекраснаго пола. Очевидцу несомнѣнно извѣстно, что эта операція произведена ножомъ, но тотъ, кто сталъ бы судить лишь на основаніи косвенныхъ уликъ, а именно одного лишь внѣшняго вида карандаша, могъ бы показать подъ присягой, что карандашъ этотъ обгрызенъ зубами».
Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Недѣли проходили за недѣлями и никто не навѣщалъ близнецовъ, сидѣвшихъ въ тюрьмѣ, кромѣ ихъ адвоката, да тетушки Патси Куперъ. Наконецъ насталъ день судебнаго разбирательства, — самый тяжелый день въ жизни Вильсона. Несмотря на тщательнѣйшіе и неутомимые розыски, ему не удалось найти даже и слѣдовъ отсутствующаго соучастника. Разсуждая самъ съ собою, Вильсонъ давно уже называлъ невѣдомаго убійцу «соучастникомъ», не потому, впрочемъ, чтобы считалъ этотъ терминъ безспорно вѣрнымъ. Представлялось, однако, всего правдоподобнѣе что дѣло шло тутъ о соучастникѣ, хотя, съ другой стороны, казалось непонятнымъ отчего близнецы не послѣдовали примѣру «соучастника» и не исчезли такъ же безслѣдно, какъ и онъ, а предпочли остаться возлѣ трупа своей жертвы и дозволили схватить себя на мѣстѣ преступленія.

Залъ суда былъ, разумѣется, переполненъ публикой и долженствовалъ остаться въ такомъ положеніи до самаго конца столь интереснаго уголовнаго дѣла. Не только на Даусоновой пристани, но и въ ближайшихъ окрестностяхъ этого города, на десятки верстъ кругомъ, только и было рѣчи, что о предстоящемъ судебномъ разбирательствѣ. Г-жа Праттъ, въ глубокомъ траурѣ, и Томъ, съ крепомъ на шляпѣ, сидѣли возлѣ Пемброка Говарда, взявшаго на себя исполненіе прокурорскихъ обязанностей. За ними размѣстились многочисленные друзья и пріятели покойнаго Дрисколля. У близнецовъ имѣлся въ залѣ суда всего только одинъ другъ, до нѣкоторой степени ободрявшій своимъ присутствіемъ ихъ защитника. Это была квартирная хозяйка, относившаяся къ нимъ съ самымъ глубокимъ участіемъ и состраданіемъ. Она сидѣла возлѣ Вильсона и видъ имѣла до чрезвычайности ласковый. Въ негритянскомъ углу, позволимъ себѣ [147]указать лишь на Чемберса и Роксану въ нарядномъ платьѣ и съ собственымъ своей купчей въ карманѣ. Купчая являлась драгоцѣннѣйшимъ изъ сокровищъ, имѣвшихся у Роксаны, которая поэтому не разставалась съ нею ни днемъ ни ночью. Тотчасъ же по вводѣ своемъ въ наслѣдство, Томъ ассигновалъ Роксанѣ ежемѣсячную пенсію въ тридцать пять долларовъ. При этомъ, въ разговорѣ съ матерью, онъ позволилъ себѣ намекнуть, что имъ обоимъ слѣдовало бы питать къ близнецамъ въ глубинѣ души благодарность за свое богатство, но поднялъ этимъ намекомъ у Роксаны такую бурю, что никогда впослѣдствіи не рѣшался его повторять. Она объявила, что старикъ-судья обращался въ тысячу разъ лучше съ ея ребенкомъ, чѣмъ онъ этого стоилъ, её же никогда во всю свою жизнь ничѣмъ не обидѣлъ. Роксана питала поэтому искреннѣйшую ненависть къ чужеземнымъ дьяволамъ, осмѣлившимся убить этого добраго старичка и чувствовала, что не уснетъ спокойно до тѣхъ поръ, пока не увидитъ, что ихъ повѣсили. Она пришла теперь, чтобъ послушать, какъ ихъ будутъ обвинять и твердо рѣшилась привѣтствовать обвинительный приговоръ громкимъ, «ура!» даже и въ томъ случаѣ, если судья миссурійскаго графства посадитъ ее за это на годъ въ тюрьму. Энергически кивнувъ головой, увѣнчанной тюрбаномъ, она объявила:

— Какъ только постановятъ приговоръ, я непремѣнно выскажу ему полнѣйшее мое одобреніе.

Пемброкъ Говардъ изложилъ въ краткихъ словахъ сущность обвиненія. Онъ обѣщалъ доказать непрерывной, а потому самому неопровержимой цѣпью косвенныхъ уликъ, что убійство совершено главнымъ изъ обвиняемыхъ. Поводомъ къ преступленію послужило мщеніе, но отчасти также и желаніе спасти собственную жизнь отъ угрожавшей ей опасности. Анджело, братъ Луиджи, своимъ присутствіемъ при убійствѣ фактически выказалъ себя соучастникомъ въ этомъ преступленіи, самомъ подломъ и мерзостномъ, какое только можетъ быть учинено человѣкомъ здѣсь на землѣ. Въ данномъ случаѣ оно было задумано самыми злодѣйскими сердцами и выполнено подлѣйшими и трусливѣйшими руками. Преступленіе это разбило сердце любящей сестры, омрачило счастье молодого племянника, котораго усопшій любилъ какъ сына, причинило неутѣшное горе многочисленнымъ друзьямъ престарѣлаго судьи Дрисколля, безвременная смерть котораго являлась тяжкой утратой для всего города. При такихъ обстоятельствахъ надлежитъ требовать примѣненія самой тяжкой кары, установленной существующими законами за умышленное убійство. Безъ сомнѣнія, эта кара будетъ во всей строгости примѣенна къ обвиняемымъ. Говардъ предоставилъ себѣ сдѣлать въ заключительной рѣчи еще кое-какія добавочныя замѣчанія. [148] 

Онъ самъ былъ глубоко растроганъ, равно какъ и всѣ присутствовавшіе на судѣ. Г-жа Праттъ и многія другія женщины плакали, когда онъ садился на мѣсто. На злополучныхъ обвиняемыхъ, отовсюду устремлены были взоры, пылавшіе ненавистью.

Со стороны обвиненія вызвано было много свидѣтелей. Показанія ихъ на судѣ отняли много времени, хотя Вильсонъ, со своей стороны почти воздерживался отъ перекрестныхъ допросовъ. Онъ зналъ заранѣе, что нельзя заручиться такимъ путемъ сколько нибудь цѣннымъ матеріаломъ для защиты. Многіе искренно жалѣли о Мякинной Головѣ, находя, что адвокатская его карьера можетъ сильно пострадать на первыхъ же порахъ отъ неудачной защиты такого безнадежнаго по своему существу процесса.

Многіе свидѣтели показали подъ присягой что слышали собственными ушами, какъ судья Дрисколль публично заявлялъ на сходкѣ, что близиецы сумѣютъ отыскать пропавшій кинжалъ, когда имъ понадобится кого-нибудь имъ убить. Въ этихъ показаніяхъ не было ничего новаго, но теперь выяснилось, что они имѣли значеніе зловѣщаго пророчества, долженствовавшаго исполниться надъ самимъ злополучнымъ старцемъ. Въ залѣ суда водворилась мертвая тишина и всѣ присутствующіе вздрагивали отъ глубокаго волненія каждый разъ, когда повторялись эти ужасныя пророческія слова.

Представить обвинительной власти всталъ и объявилъ, что изъ разговора съ судьею Дрисколлемъ, наканунѣ насильственной смерти этого почтеннаго старца, узналъ слѣдующій фактъ: лицо, выступившее теперь защитникомъ, передало судьѣ вызовъ на поединокъ отъ лица, обвиняемаго здѣсь въ убійствѣ. Судья отказался, однако, сразиться на полѣ чести съ завѣдомымъ убійцей, но многозначительно присовокупилъ, что готовъ свести съ нимъ счеты иначе. Весьма вѣроятно, что обвиняемому въ убійствѣ объяснили смыслъ рѣшенія, принятого судьей. Обвиняемый зналъ, что при первой же встрѣчѣ съ судьею Дрисколлемъ долженъ убить самъ или же быть убитымъ. Если защитникъ не станетъ опровергать о наченное заявленіе, то прокурорскій надзоръ удовлетворится этимъ и не вызоветъ его въ качествѣ свидѣтеля. Вильсонъ объявилъ, что не имѣетъ въ виду опровергать фактически вѣрныхъ заявленіе прокурорскаго надзора (присутствующіе въ залѣ суда перешептываются: «Дѣло принимаетъ все болѣе неблагопріятный оборотъ для подсудимаго и бѣдняги его защитника».)

Г-жа Праттъ показала, что не слышала никакого крика и въ точности не знаетъ, что именно заставило ее проснуться. Быть можетъ, ее разбудилъ шорохъ шаговъ, быстро приближавшихся къ параднымъ дверямъ. Она соскочила съ постели и выбѣжала въ прихожую въ чемъ была. При этомъ она слышала, что люди [149]взбѣгаютъ по парадному крыльцу. Когда она прибѣжала въ кабинетъ, они устремились за ней туда же. Тамъ она увидѣла обвиняемыхъ, которые стояли надъ безжизненнымъ тѣломъ злодѣйски убитаго ея брата (тутъ она не могла болѣе уже сдерживаться и разрыдалась, что произвело на присутствующихъ глубокое впечатленіе).

Въ заключеніе она пояснила, что вслѣдъ за ней взошли въ кабинетъ гг. Роджерсъ и Бэкстонъ.

Защитникъ подвергнулъ эту свидѣтельницу перекрестному вопросу, на которомъ она показала, что близнецы сразу же объявили себя невиновными. Они говорили тогда, что вышли прогуляться по городу и поспѣшили къ дому судьи, откуда раздался такой громкій отчаянный призывъ на помощь, что они услышали его съ далекаго разстоянія. Затѣмъ они попросили саму свидѣтельницу и только что упомянутыхъ господъ осмотрѣть ихъ руки и платье. Осмотръ этотъ былъ произведенъ и пятенъ отъ крови при этомъ не найдено.

То же самое подтвердили показанія гг. Роджерса и Бэкстона.

Точно также подтвердился на судѣ фактъ находки индійскаго кинжала на мѣстѣ преступленія. Сличеніе этого кинжала съ описаніемъ, помѣщеннымъ въ объявленіи объ его продажѣ, гдѣ было обѣщано пятьсотъ долларовъ награды за доставленіе его обратно законному владѣльцу, выяснило полнѣйшее соотвѣтствіе кинжала съ описаніемъ. Затѣмъ, по разъясненіи нѣкоторыхъ другихъ фактовъ, предоставлено было слово защитѣ. Вильсонъ объявилъ, что представитъ трехъ свидѣтельницъ, а именно дѣвицъ Кларксонъ. Свидѣтельницы эти удостовѣрятъ своими показаніями, что спустя лишь нѣсколько минутъ послѣ того, какъ раздались въ домѣ судьи крики «на помощь!», они встрѣтили молодую дѣвушку подъ вуалью, выходившую со двора этого дома черезъ калитку въ глухой переулокъ. Защитникъ находилъ эти показанія, совмѣстно съ нѣкоторыми обетоятедствами дѣла, на которыя онъ сочтетъ своимъ долгомъ обратить вниманіе пристяжныхъ, убѣдятъ судъ въ существованіе еще однаго лица, прикосновеннаго къ преступленію и не разысканнаго до сихъ поръ. Въ интересахъ своихъ кліентовъ онъ обязанъ потребовать отсрочки разбирательства дѣла до тѣхъ, пока лицо это не будетъ найдено. Становилось уже поздно, а потому Вильсонъ просить отложить до слѣдующаго утра допросъ трехъ его свидѣтельницъ.

Толпа, вышедшая изъ суда, начала растекаться по улицамъ отдѣльными группами и парочками. Вездѣ съ самымъ возбужденнымъ интересомъ и величайшемъ оживленіемъ обсуждали процессъ, который во всякомъ случаѣ являлся самымъ выдающимся въ [150]предстоявшей сессіи. Всѣ, казалось, были совершенно довольны первымъ днемъ судебнаго разбирательства и вынесенными изъ него впечатлѣяіеми за исключеніемъ самихъ обвиняемыхъ, ихъ защитника и сочувствовавшей имъ старушки. Среди нихъ незамѣтно было ни малѣйшихъ признаковъ радости, такъ какъ они почти не надѣялись на оправдательный приговоръ.

Прощаясь съ близнецами, тетушка Патси пожелала имъ доброй ночи и хотѣла добавить къ этому пожеланію что-нибудь такое, что могло бы хоть сколько-нибудь ихъ ободрить и развеселить, но слова замирали у нея на устахъ и она оказалась не въ силахъ выполнить благое свое намѣреніе.

Томъ былъ увѣренъ, что ему лично не угрожаетъ ни малѣйшей опасности, но, тѣмъ не менѣе, торжественность, которою ознаменовывается начало судебнаго разбирательства въ уголовныхъ процессахъ, произвела на него слегка удручающее впечатлѣніе. Дѣло въ томъ, что онъ отъ природы обладалъ чрезмѣрною чуткостью, которая била въ его душѣ тревогу даже при малѣйшемъ поводѣ къ опасеніямъ. Тѣмъ не менѣе онъ снова успокоился и даже возрадовался въ сердцѣ своемъ съ той минуты, какъ выяснилось на судѣ отсутствіе у защиты сколько-нибудь вѣсскихъ фактическихъ данныхъ. Выходя изъ суда, Томъ позволилъ себѣ даже саркастически пожалѣть о Вильсонѣ: «Мякинная Голова строитъ всю свою защиту единственно лишь на томь обстоятельствѣ, что три старыя дѣвы встрѣтили незнакомую имъ дѣвушку въ глухомъ переулкѣ! — говорилъ онъ себѣ самому. — Я готовъ дать ему отсрочку въ сто или хотя бы даже въ двѣсти лѣтъ съ полной увѣренностью, что онъ всетаки не отыщетъ этой дѣвушки. Ея фактически уже не существуетъ. Платье, которое придавало скрывавшейся въ немъ особѣ видъ дѣвушки, сожжено и пепелъ развѣянъ по вѣтру. Разумѣется, что при такихъ обстоятельствахъ отыскать ее будетъ совсѣмъ не трудно!» Соображенія эти заставили Тома въ сотый разъ восхищаться собственной его остроумной изобрѣтательностью, благодаря которой онъ обезпечилъ себѣ полнѣйшую безнаказанность и даже устроился такъ, что на него не падало ни малѣйшаго подозрѣнія.

«Въ такихъ случаяхъ, какъ этотъ, почти всегда упускается изъ виду та или другая ничтожная на первый взглядъ мѣра предосторожности, — говорили себѣ самому Томъ. — Заинтересованное лицо оставляетъ позади себя хотя бы только тѣнь легкаго слѣда, но и этой тѣни оказывается достаточно для того, чтобы его погубить. На этотъ разъ не осталось, у меня, и тѣни слѣда. Дѣло оборудовано такъ чисто, что лучше и пожелать нельзя. Еслибъ птица пролетѣла по воздуху и притомъ не днемъ, а ночью, то слѣдъ ея полета оказался бы въ такой же степени незамѣтнымъ. Только человѣкъ, [151]срособный усмотрѣть въ воздухѣ слѣдъ птицы, пролетѣвшей ночью, и разыскать потомъ эту птицу, былъ бы въ состояніи меня выслѣдить и найти настоящаго убійцу судьи. Никому другому не стоитъ и браться за такое дѣло! И вѣдь надо же, чтобъ оно выпало какъ разъ на долю этого бѣдняги, Мякинноголоваго Вильсона! Клянусь Богомъ, что будетъ до чрезвычайности забавно взглянуть, какъ онъ ломаетъ себѣ голову въ тщетныхъ попыткахъ разыскать не существующую дѣвушку, въ то время, когда человѣкъ, котораго онъ такъ пламенно хотѣлъ бы найти, сидитъ у него передъ самымъ носомъ! — Чѣмъ болѣе обдумывалъ Томъ это курьезное положеніе, тѣмъ забавнѣе оно ему представлялось. Подъ конецъ онъ сказалъ: — Я ни за что не позволю ему забыть про эту таинственную дѣвушку. Съ сегодняшняго дня и до самой смерти бѣдняги, каждый разъ, когда я увижу Вильсона въ обществѣ, я стану освѣдомляться съ наивнымъ, добродушнымъ видомъ, который всегда выводилъ его изъ себя, когда я справлялся о практическихъ результатахъ не начинавшихся еще его занятій адвокатурой: «Ну, что, Мякинная Голова, напали вы уже на ея слѣдъ?»

Тому страшно хотѣлось расхохотаться, но смѣхъ въ эту минуту былъ бы съ его стороны верхомъ неприличія. Его окружала толпа, сочувствовавшая скорби, которую должна была ему причинить трагическая смерть возлюбленнаго его дядюшки. Томъ рѣшилъ, что будетъ очень интересно зайти вечеромъ посмотрѣть, какъ Мякинная Голова томится надъ безнадежнымъ процессомъ, и, нѣсколько шпилекъ подъ маскою состраданія и сочувствія, подпустить адвокату.

Вильсонъ не захотѣлъ въ этотъ вечеръ ужинать, такъ какъ не ощущалъ ни малѣйшаго аппетита. Онъ вынулъ изъ своего архива всѣ имѣвшіеся у него оттиски пальцевъ дѣвушекъ и замужнихъ женшинъ, разложилъ ихъ передъ собою и мрачно всматривался въ нихъ болѣе часа, стараясь убѣдить себя, что какъ-нибудь проглядѣлъ среди нихъ отпечатки пальцевъ таинственной дѣвушки. Это оказалось однако, ошибочнымъ. Отодвинувъ отъ стола кресло, онъ сложилъ руки надъ головой и погрузился въ грустныя безплодныя размышленія. Томъ Дрисколль зашелъ къ нему приблизительно черезъ часъ послѣ того какъ стемнѣло, и, усаживаясь на стулъ, сказалъ съ любезной улыбкой:

— Вотъ какъ! Я вижу, что вы вернулись опять къ забавамъ, которыми утѣшались въ тѣ дни, когда неблагодарные сограждане оставляли васъ въ пренебреженіи. Теперь вы, разумѣется, намѣреваетесь почерпнуть себѣ въ нихъ утѣшеніе. — Съ этими словами онъ взялъ одну изъ стеклянныхъ пластинокъ и, держа ее противъ свѣта, принялся въ нее всматриваться. — Послушайте, дружище, все это вздоръ! — продолжалъ онъ. — Ободритесь, вамъ незачѣмъ [152]кручиниться и возвращаться опять къ дѣтскимъ игрушкамъ изъ-за того только, что по вашему новому блестящему диску проходитъ теперь большущее солнечное пятно. Оно минуетъ, и ваши дѣла поѣдутъ опять на ладъ. — Положивъ стеклянную пластинку, онъ присовокупилъ: — Неужели вы разсчитываете выигрывать всѣ процессы?

— Нѣтъ, я на это не разсчитываю! — возразилъ со вздохомъ Вильсонъ. — При всемъ томъ я не вѣрю, что Луиджи убилъ вашего дядю, а потому очень жалѣю блезницовъ. Мнѣ становится грустно и досадно при мысли, что я въ данномъ случаѣ не могу ему помочь. Если бы вы, Томъ, не относились къ этимъ молодымъ людямъ съ предубѣжденіемъ, то, безъ сомнѣнія, пришли бы къ такому самому заключенію, какъ и я самъ.

— Право не знаю! — возразилъ Томъ, лицо котораго омрачилось воспоминаніемъ о богатырскомъ пинкѣ, полученномъ отъ Луиджи. — Не могу сказать, чтобы я чувствовалъ къ нимъ особое доброжелательство, но отсутствіе его у меня совершенно естественно принимая въ разсчетъ обхожданіе со мною брюнета Луиджи. Не знаю, говоритъ ли во мнѣ предубѣжденіе или же нѣтъ, но только я недолюбливаю обоихъ близнецовъ. Если они получатъ воздаяніе по заслугамъ, то смѣю васъ увѣрить, Мякинная Голова, что не я стану носить по нимъ трауръ.

Взявъ другую стеклянную пластинку, Томъ воскликнулъ:

— Здѣсь помѣчено, что это пластинка моей старушки Рокси! Неужели вы собираетесь украсить королевскіе дворцы отпечатками негритянскихъ лапъ? Судя по числу, которымъ помѣчена пластинка, мнѣ было тогда всего лишь семь мѣсяцевъ, и Роксана кормила грудью одновременно и меня, и своего собственнаго негритенка. Отчего же, однако, отпечатокъ ея большого пальца перерѣзанъ такою прямою чертою? Чѣмъ вы это объясните?

Съ этими словами Томъ подалъ стеклянную пластинку Вильсону.

— Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, — угрюмо возразилъ адвокатъ — Это просто-на-просто слѣдъ какой нибудь царапины. Такіе казусы случаются съ пластинками сплошь и рядомъ.

Онъ равнодушно взялъ поданную ему пластинку и поднесъ ее къ лампѣ.

Внезапно вся кровь отхлынула у него отъ лица, руки затряслись и онъ вытаращилъ глаза на эту пластинку. Выраженіе у нихъ было такое же страшное и безжизненное, какъ если бы это были глаза мертвеца.

— Боже мой, что же такое съ вами случилось, Вильсонъ? — вскричалъ Томъ. — Ужь не собираетесь ли вы упасть въ обморокъ?

Онъ побѣжалъ за стаканомъ воды и подалъ его адвокату, но Вильсонъ, содрогаясь, отстранилъ его отъ себя прочь. Грудь его [153]тяжело поднималась и опускалась, а голова покачивалась взадъ и впередъ съ такою же странною неустойчивостью, какъ еслибъ ее ошеломили здоровеннымъ ударомъ дубины. Собравшись немножко съ силами, Вильсонъ объяснилъ:

— Я, кажется, поступлю благоразумнѣе, если лягу въ постель. Сегодня я слишкомъ переутомился, да и вообще за послѣдніе дни работалъ уже слишкомъ много.

— Въ такомъ случаѣ я отъ васъ уйду и не буду вамъ мѣшать спать. Доброй ночи, дружище! — сказалъ Томъ.

Онъ не могъ, однако, удержаться отъ того, чтобы не подпустить Вильсону на прощанье еще шпилечку, и добавилъ:

— Не принимайте своей неудачи такъ близко въ сердцу. Нельзя же вѣдь выигрывать каждое дѣло безъ исключенія. Навѣрное и вамъ удастся со временемъ кого-либо повѣсить.

Адвокатъ, тотчасъ же по его уходѣ, пробормоталъ сквозь зубы:

— А всетаки я искренно жалѣю, что мнѣ придется начать именно съ тебя, хотя ты на самомъ дѣлѣ презрѣнный и подлый песъ.

Подкрѣпивъ себя доброю рюмкою водки, онъ снова принялся за работу. Онъ не сталъ сравнивать свѣжіе отпечатки пальцевъ, по нечаянности оставленные Томомъ за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ на стеклянной пластинкѣ Роксаны, съ копіями отпечатковъ, оставшихся на рукояти кинжала. Для его опытнаго глаза это оказывалось совершенно излишнимъ. Онъ занялся теперь совершенно инымъ вопросомъ, прерывая себя отъ времени до времени сдержанными восклицаніями:

— Какимъ идіотомъ оказывался я и въ самомъ дѣлѣ до сихъ поръ! Мнѣ во что бы то ни стало хотѣлось разыскать дѣвушку. Возможность для мужчины переодѣться въ женское платье для меня даже не представлялась.

Разыскавъ прежде всего пластинку съ отпечатками пальцевъ Тома въ двѣнадцатилѣтнемъ возрастѣ, Вильсонъ отложилъ ее въ сторону. Затѣмъ онъ нашелъ отпечатки младенческихъ пальцевъ семимѣсячнаго Тома, и добавилъ къ этимъ двумъ пластинкамъ еще третью, на которой Томъ, лишь за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, безсознательно оставилъ отпечатки своихъ пальцевъ.

— Ну, теперь у меня имѣется цѣлая серія этихъ отпечатковъ! — сказалъ съ довольнымъ видомъ адвокатъ, усаживаясь, чтобъ осмотрѣть означенные отпечатки и порадоваться на нихъ.

Радость его оказалась, однако, непродолжительною. Онъ долго глядѣлъ на три стеклянныя пластинки, лежавшія рядомъ и [154]приводившія его, казалось, въ величайшее недоумѣніе. Подъ конецъ онъ ихъ отложилъ въ сторону и сказалъ:

— Я тутъ ничего не могу разобрать! Чортъ возьми, оттиски пальцевъ младенца совершенно не согласуются со всѣми остальными.

Вильсонъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, а затѣмъ принесъ изъ своего архива еще двѣ стеклянныя пластинки. Усѣвшись опять за столъ, онъ долго всматривался въ эти пластинки и ломалъ себѣ голову, отъ времени до времени бормоча сквозь зубы: «Нѣтъ, все равно, я ничего сообразить тутъ не могу. Отпечатки не соотвѣтствуютъ другъ другу, а между тѣмъ я готовъ поклясться, что имена и числа отмѣчены мною правильно и что поэтому отпечатки непремѣнно должны были бы согласоваться. Мнѣ никогда въ жизни не случалось дѣлать такія помѣтки спустя рукава».

Адвокатъ чувствовалъ теперь себя до чрезвычайности усталымъ. Мысли у него начинали путаться. Онъ рѣшилъ поэтому хорошенько выспаться и тогда уже посмотрѣть, какой смыслъ можетъ на самомъ дѣлѣ имѣть неожиданно для него обнаружившаяся загадка. Улегшись въ постель, адвокатъ проспалъ около часу, но сонъ его далеко не былъ спокойнымъ и безмятежнымъ. Потомъ сонъ этотъ началъ словно инстинктивно отлетать и, наконецъ, Вильсонъ, еще не вполнѣ пробудившись отъ дремоты, очутился на постели въ сидячемъ положеніи.

— Что же такое мнѣ приснилось? — спросилъ онъ себя самого, стараясь припомнить ускользавшую отъ него грёзу. — Помнится, что я видѣлъ какъ будто разрѣшеніе моей загадки…

Еще не докончивъ этой фразы, онъ очутился однимъ прыжкомъ на срединѣ комнаты, подошелъ къ столу, прибавилъ огня въ лампахъ и схватился опять за стеклянныя свои пластинки. Одного бѣглаго взгляда на нихъ оказалось на этотъ разъ достаточнымъ для того, чтобъ онъ воскликнулъ:

— Боже мой, какое открытіе! Цѣлыхъ двадцать три года никто вѣдь этого даже и не подозрѣвалъ.