Я часто встрѣчалъ людей, которые владѣли отъ одного до тридцати тысячъ «футовъ» въ неразработанныхъ рудахъ и которые твердо вѣрили, что въ короткое время каждый футъ возвысится отъ пятидесяти до тысячи долларовъ, а сами въ то время не имѣли даже и двадцати пяти долларовъ въ карманѣ. Каждый, кто встрѣчался съ нами, непремѣнно несъ съ собою образчики и восхвалялъ свою руду и если только подвертывался удобный случай, онъ непремѣнно затащитъ васъ куда-нибудь въ уголъ и начнетъ предлагать, какъ бы дѣлая вамъ одолженіе, купить у него нѣсколько «футовъ» въ «Голденъ Эджѣ» или въ «Сарра Джэнѣ» или гдѣ-нибудь еще въ другомъ мѣстѣ, и все это для того, чтобы добыть немного на пропитаніе, какъ это вы догадываетесь потомъ по ходу разговора. Онъ васъ упрашиваетъ не выдавать его и никому не сообщать, что предлагалъ такую разорительную для него продажу, и если онъ это дѣлаетъ, то собственно изъ одной симпатіи къ вамъ. Тутъ же вынимался изъ кармана кусокъ скалы и, оглядываясь таинственно по сторонамъ, какъ будто боясь, чтобы кто-нибудь не выхватилъ изъ рукъ такое сокровище, онъ намочилъ осколокъ объ языкъ, начиналъ разглядывать его черезъ лупу и говорилъ:
— Посмотрите, нѣтъ, сюда, прямо въ эту красную грязь, посмотрите, видите, крапинки золота! А эту серебряную нить? Это изъ рудъ «Онкель Эбъ». И такихъ точно болѣе сотни тысячъ тоннъ, всѣ обнаружены, замѣтьте! Когда мы дойдемъ до самой твердой почвы слоя, то это несмѣтныя богатства! Взгляните на пробу! Не довѣряйте лично мнѣ, если не хотите, но повѣрьте пробѣ!
Послѣ того онъ вынималъ жирный листъ бумаги, на которомъ сдѣланъ былъ разечетъ, сколько содержалось серебра и золота въ этой рудѣ и сколько сотенъ или тысячъ долларовъ можно было разсчитывать получить съ тонны. Я совсѣмъ не подозрѣвалъ тогда, на какую хитрость шли люди, они приносили на испытаніе лучшую и богатѣйшую часть руды, и часто случалось, что этотъ кусокъ, величиною иногда въ орѣхъ, былъ единственнымъ богатствомъ какой-нибудь жилы, а между тѣмъ проба заставляла предполагать, что это средній выводъ содержимыхъ въ ней металловъ.
Вотъ по такой-то именно системѣ пробъ все общество и лишилось разсудка о Гумбольдтѣ. Газетные корреспонденты тоже на этомъ основаніи дѣлали свои громадные счета и разсчеты. И если читатель не полѣнится, то вспомнитъ богатыя вычисленія нѣкотораго газетнаго репортера о томъ, какъ выгодно отправлять на корабляхъ въ Англію концентрированную руду и что при отдѣленіи металловъ, золото и серебро остаются чистою прибылью промышленнику, а мѣдь и сурьма, и еще другія вещества шли на уплаты всѣхъ издержекъ. У каждаго голова была набита вотъ такими-то сумасбродными и нелѣпыми вычисленіями. Немногіе думали о серьезномъ трудѣ или необходимыхъ денежныхъ затратахъ; всѣ разсчитывали на трудъ и на затраты другихъ.
Мы никогда больше не прикасались ни къ тоннелю, ни къ шахтѣ. Отчего? Очень просто, потому что опытъ научилъ, что секретъ настоящаго успѣха въ серебряномъ дѣлѣ былъ — «не» добывать потомъ лица и трудами рукъ своихъ богатства, а продажею слоевъ людямъ, исполняющимъ тяжелыя работы, рабамъ труда!
Передъ тѣмъ, какъ выѣхать изъ Карсона, секретарь и я купили «футы» на Эсмеральдѣ отъ разнаго рода людей. Мы ожидали имѣть большую и немедленную прибыль отъ слитковъ серебра, взамѣнъ того намъ приходилось постоянно платить все возрастающія пошлины и получать требованія о высылкѣ денегъ, необходимыхъ для разработки руды. Эти пошлины сдѣлались, наконецъ, такъ обременительны, что необходимо было самому поближе разсмотрѣть это дѣло; я рѣшилъ совершитъ поѣздку въ Карсонъ, а оттуда съѣздить и на Эсмеральду. Я купилъ лошадь и двинулся въ путь, сопутствуемый м-ромъ Баллу и однимъ джентльмэномъ, подъ именемъ Олендорфъ, который былъ пруссакъ, но не тотъ, который составилъ иностранную грамматику съ разными безконечными разговорами въ вопросахъ и отвѣтахъ, и отъ которой многимъ пришлось плохо на этомъ свѣтѣ, тѣмъ болѣе что эти вопросы и отвѣты никогда потомъ не встрѣчались на разговорномъ языкѣ, по крайней мѣрѣ, между людьми. Дня два, три мы все ѣхали, перенесли сильную снѣжную мятель и, наконецъ, остановились въ «Ханей-Лэкъ-Смитъ», родъ харчевни, стоящей на берегу рѣки Карсонъ. Строеніе это было бревенчатое, въ два этажа, и стояло на холмикѣ, среди обширной степи, въ которой ничтожная Карсонъ уныло протекала. Близъ дома были оверлэндскія почтовыя конюшни, выстроенныя изъ необожженныхъ кирпичей. Другихъ строеній не было вблизи. При заходѣ солнца пріѣхали около двадцати фуръ съ сѣномъ и расположились вокругъ дома, а погонщики вошли внутрь, чтобы поужинать; люди эти были замѣчательно грубые и неотесанные. Между ними виднѣлись одинъ или два оверлэндскихъ почтовыхъ кучеровъ, а остальные были все бродяги и праздношатающійся людъ; слѣдовательно, домъ былъ набитъ биткомъ.
Послѣ ужина мы пошли гулять и зашли посмотрѣть на небольшой лагерь индѣйцевъ, расположившійся по сосѣдству. Индѣйцы были всѣ чѣмъ-то озабочены, спѣшили укладывать свои вещи, чтобы скорѣе покинуть мѣсто. Трудно было понять, что они говорили на ломаномъ англійскомъ языкѣ, но, наконецъ, съ помощью разныхъ жестовъ мы сообразили, что, по ихъ мнѣнію, въ скоромъ времени надо ожидать большого наводненія. Погода стояла великолѣпная и время года было не дождливое. Глубина этой ничтожной рѣченки была не болѣе одного фута, ну, можетъ быть, два, ширина ручья походила на ширину какого-нибудь задняго переулка въ селеніи, а берега были едва выше человѣческой головы. Спрашивается, откуда надо было ожидать наводненія. Поговоривъ немного объ этомъ, мы рѣшили, что это была какая-нибудь хитрость со стороны индѣйцевъ и что, вѣроятно, у нихъ была болѣе вѣская причина, чтобы такъ спѣшить, а не боязнь наводненія, особенно въ такое замѣчательно сухое время.
Въ семь часовъ вечера мы поднялись во второй этажъ, чтобы лечь спать; по обыкновенію, не раздѣваясь легли всѣ трое въ одну кровать, потому что мѣста было мало: полъ, стулья и прочее, все было занято, и всетаки еще не хватало мѣста для всѣхъ пріѣзжихъ. Черезъ часъ времени мы были разбужены какою-то тревогою; соскочивъ съ постели, мы проворно прошли между рядами спящихъ и храпѣвшихъ на полу погонщиковъ и подошли къ переднимъ окнамъ этой длинной комнаты. Нашимъ глазамъ представилось странное зрѣлище, освѣщенное луною.
Вода въ извѣстной рѣченкѣ Карсонъ поднялась до самыхъ береговъ и сильно шумѣла и пѣнилась, быстрымъ и стремительнымъ теченіемъ уносила разный хламъ, бревна, хворостъ и тому подобный мусоръ. Углубленіе почвы въ одномъ мѣстѣ, обозначающее прежнее русло рѣки, быстро наполнялось и въ нѣсколькихъ мѣстахъ вода начинала выступать изъ береговъ. Люди суетились и бѣгали взадъ и впередъ, подводя скотъ и пододвигая фуры близко къ дому, такъ какъ возвышенное мѣсто, на которомъ онъ находился, простиралось спереди не бодѣе какъ на тридцать футовъ, а за домомъ — на сто. Около самаго русла рѣки стояла маленькая досчатая конюшня и въ ней находились наши лошади. Пока мы смотрѣли у этого мѣста, на нашихъ глазахъ вода прибывала такъ быстро, что въ нѣсколько минутъ образовался цѣлый потокъ, шумящій и мало-по-малу захватывающій все строеніе. Тутъ мы поняли, что это не шутка, а дѣйствительно опасное наводненіе и не только вода затопляла маленькую досчатую конюшню, но и угрожала оверлэндскимъ постройкамъ, стоящимъ около рѣки; вода выступила изъ береговъ и волнами подмывала фундаменты и подходила къ ближайшему большому сѣновалу. Мы выбѣжали и присоединились къ взволнованной толпѣ и къ испуганнымъ животнымъ. Вошли по колѣно въ водѣ въ досчатую конюшню, отвязали лошадей и когда отводили ихъ, вода подступила намъ уже по поясъ, такъ быстро возвышалась она. Толпа вся кинулась къ сѣновалу и начала валить громадные тюки прессованнаго сѣна и катить ихъ вверхъ по возвышенію, направляя ихъ къ дому. Между тѣмъ люди замѣтили, что нигдѣ не находили Ойэнсъ, почтоваго кучера; человѣкъ, ищущій его, отправился въ бродъ къ большимъ конюшнямъ, гдѣ, разыскавъ его спящимъ на кровати, разбудилъ и почти вплавь вернулся обратно. Ойэнсъ былъ пьянъ и продолжалъ спать, но это не длилось долго, минуты черезъ двѣ, когда онъ повернулся въ кровати, рука его повисла и коснулась холодной воды! Она дошла уже до самаго матраца! Ойэнсъ вскочилъ, стоя въ водѣ выше пояса и не прошло и четверти часа, какъ все каменное зданіе изъ необожженныхъ кирпичей растаяло, какъ сахаръ, и подъ конецъ рухнуло и въ мигъ было смыто.
Въ одиннадцать часовъ ночи отъ маленькой конюшни виднѣлась только крыша, а наша гостинница стояла на островѣ, посреди океана. Все видимое пространство было залито водою и красиво освѣщалось луннымъ свѣтомъ. Мы вспомнили объ индѣйцахъ, они оказались настоящими пророками, но какъ могли они это предвидѣть, осталось для меня тайной.
Намъ пришлось закупоренными просидѣть въ обществѣ этой странной шайки людей восемь дней и восемь ночей. Весь день они пьянствовали, ругались и играли въ карты, а иногда для разнообразія поднимали и драку. Грязь и скверность, но лучше забыть объ этомъ, потому что наклонности и вкусъ этого люда намъ непостижимы — тѣмъ и лучше.
Тамъ было два человѣка… — впрочемъ, глава эта уже и такъ длинна.