Глухонѣмая.[править]
Утромъ сегодня, слышимъ звонокъ и всѣ бѣжимъ отворять. Въ передней отецъ съ удивленіемъ кого-то спрашиваетъ:
— Какъ, Джорджіо, вы здѣсь?
Джорджіо — нашъ бывшій садовникъ въ Кьери. Его семья теперь живетъ въ Кондовѣ. Онъ наканунѣ высадился въ Генуѣ, возратясь изъ Греціи, гдѣ три года работалъ на желѣзныхъ дорогахъ. Онъ немного постарѣлъ, но по прежнему румянъ и веселъ. Отецъ звалъ его войти — онъ отказался и спросилъ серьезно:
— Что моя семья? Здорова-ли Джиджіа?
— Недавно знаемъ о нихъ; все благополучно, — отвѣчала мама.
Онъ вздохнулъ свободнѣе.
— Слава Богу. Я о ней ничего не зналъ и духу не доставало идти къ Глухонѣмымъ. Узелъ свой оставлю у васъ и побѣгу къ ней. Три года не видалъ свою бѣдную дочку! Три года не видалъ никого своихъ!
— Проводи его, — сказалъ мнѣ отецъ.
— Извините, еще одно словечко…-- сказалъ садовникъ, выходя.
— Какъ дѣла ваши?
— Ничего, слава Богу! — отвѣчалъ садовникъ — привезъ немного денегъ… Но я хотѣлъ спросить, какъ учится моя глухонѣмая; три года назадъ, когда я уѣзжалъ, она, бѣдненькая, была все равно будто маленькое животное. Я этимъ училищамъ не вѣрю. Выучилась-ли она знаками говорить? Жена писала, что успѣваетъ, учится говорить. Но я говорю — что въ этомъ толку? она будетъ говорить знаками, а я знаковъ не знаю. Какъ мы другъ друга поймемъ? Бѣдняжка! Знаки годятся имъ между собою — глухонѣмому съ глухонѣмымъ. Какъ же она?
— Я ничего не скажу, — отвѣчалъ улыбаясь папа: — увидите сами. Идите-же, не лишайте ее ни минуты свиданія.
Мы пошли. Училище Глухонѣмыхъ недалеко. Садовникъ шелъ скоро и печально говорилъ:
— Бѣдненькая моя Джиджіа! Такъ, несчастная, и родилась; такъ ни разу не назвала меня отцомъ, и отъ меня не слышала имени дочка! Никому и ни отъ кого никогда ни слова. Слава Богу, нашелся жалостный господинъ, помѣстилъ ее въ училище на свой счетъ. Но раньше восьми лѣтъ туда не принимаютъ. Три года она тамъ; ей, стало быть, одиннадцать? Что она выросла, скажите, выросла? весела-ли она?
— Вотъ, сейчасъ, сами увидите, — отвѣчалъ я.
— Гдѣ ихъ училище? — продолжалъ онъ: — я былъ въ Греціи, когда жена ее отдала.
Мы ужъ были у подъѣзда.
— Я отецъ Джиджіи Воджи, — сказалъ садовникъ швейцару: — вызовите мнѣ сейчасъ, сейчасъ, мою дочку.
— Теперь рекреація, — отвѣчалъ швейцаръ: — я доложу надзирательницѣ.
Онъ ушелъ. Садовникъ не могъ ни говорить, ни стоять на мѣстѣ и, ничего не видя, смотрѣлъ на картины по стѣнамъ. Дверь отворилась; надзирательница въ черномъ ввела за руку дѣвочку. Отецъ и дочь посмотрѣли другъ на друга, вскрикнули и бросились обниматься.
На дѣвочкѣ было платьице бѣлое съ розовыми полосками и сѣрый фартучекъ. Она ростомъ выше меня. Она плакала, повиснувъ отцу на шею. Отецъ тихонько высвободился и осматривалъ ее съ ногъ до головы. У него блестѣли глаза; онъ задыхался, будто много и скоро прошелъ.
— Какъ выросла! — вскричалъ онъ: — какая хорошенькая! милка моя, бѣдная моя Джиджіа! Синьора, вѣдь вы учительница? Прикажите, чтобъ она мнѣ какіе нибудь свои знаки сдѣлала, я, можетъ быть, что нибудь пойму, а потомъ самъ выучусь. Пусть она мнѣ хоть знаками что нибудь скажетъ.
Учительница, улыбаясь, тихо спросила дѣвочку.
— Кто это пришелъ къ тебѣ въ гости?
Дѣвочка, страннымъ, грубымъ голосомъ, будто дикарь, который-бы въ первый разъ заговорилъ на нашемъ языкѣ, но весело и отчетливо отвѣчала:
— Отецъ мой.
Онъ отступилъ и вскрикнулъ какъ безумный.
— Говоритъ! Невозможно! Дѣвочка моя, ты говоришь? говоришь? Скажи — говоришь?
Онъ бросился цѣловать ее.
— Значитъ, синьора, онѣ говорятъ не знаками, не пальцами, но какъ-же такъ…
— Нѣтъ, синьоръ Воджи, — отвѣчала учительница: — онѣ объясняются не жестами. То ужъ старая метода. Здѣсь ихъ учатъ по новой, звуками. Развѣ вы не.знали?
— Ничего не знаю, — отвѣчалъ онъ пораженный: — три года меня здѣсь не было; мнѣ можетъ быть, писали, но я не понялъ. Голова у меня деревянная, Джиджіа. Ты меня, стало быть, понимаешь? Ты слышишь мой голосъ? Отвѣчай, дитя мое, ты понимаешь, что я тебѣ говорю?
— Нѣтъ, дорогой мой, — возразила учительница: — слышать она не можетъ, она глуха, но, по движеніямъ вашихъ губъ, она понимаетъ, какія слова вы произносите. Ни вашихъ словъ, ни того, что она сама говоритъ, она не слышитъ. А произноситъ вслухъ она потому, что ее выучили, букву за буквою, какъ слѣдуетъ шевелить губами и языкомъ, какія усилія дѣлать грудью и горломъ, чтобы произвести звуки и слова.
Отецъ не понималъ и, казалось, не вѣрилъ.
— Скажи мнѣ, Джиджіа, — рада-ли ты, что отецъ вернулся? — спросилъ онъ ее на ухо и ждалъ отвѣта.
Дѣвочка посмотрѣла на него задумчиво и ничего не сказала. Онъ смутился. Учительница засмѣялась.
— Дорогой мой, — сказала она: — Джиджіа не отвѣчаетъ, потому что не видѣла движеній вашихъ губъ: вы говорили ей на ухо. Повторите вопросъ, но станьте такъ, чтобы она видѣла вашъ ротъ.
Отецъ повторилъ, глядя въ лицо дѣвочкѣ:
— Рада-ли ты, что отецъ вернулся и больше не уѣдетъ?
Дѣвочка вглядывалась внимательно и отвѣчала;
— Да, я ра-да, что ты вер-нул-ся и больше не уѣдешь… ни-ку-да не уѣдешь.
Отецъ бросился, душилъ, обнималъ ее, и чтобъ еще лучше убѣдиться, засыпалъ ее вопросами:
— Какъ зовутъ маму?
— Антонія.
— А младшую сестрицу?
— Аде-ла-и-да.
— Какое это училище?
— Ин-сти-тутъ глухо-нѣ-мыхъ.
— Сколько будетъ — два раза десять?
— Двад-цать.
Я думалъ, что онъ смѣется отъ радости: онъ рыдалъ.
— Успокойтесь, — сказала учительница; — надо веселиться, а не плакать. Вотъ и дѣвочка ваша расплакалась. Стало быть вы довольны?
Онъ схватилъ ея руки и цѣловалъ.
— Благодарю, сотни, тысячи разъ благодарю, дорогая синьора! Простите, не умѣю выразить моей благодарности…
— Это еще не все, — продолжала учительница: — она пишетъ, знаетъ счетъ, можетъ назвать всѣ необходимыя вещи, знаетъ немножко изъ географіи, изъ исторіи. Теперь она еще въ младшемъ классѣ, а когда пройдетъ еще два старшіе, то еще больше, гораздо больше узнаетъ. А выйдя отъ сюда, можетъ выбрать себѣ занятіе. Многія глухонѣмыя приказчицами въ магазинахъ и прекрасно исполняютъ свое дѣло.
Садовникъ былъ пораженъ. Удивленный отецъ, казалось, опять не понималъ, смотрѣлъ на дочь, почесалъ голову, видимо требовалъ объясненія. Учительница позвала служителя.
— Позовите сюда малютку, изъ приготовительнаго.
Служитель скоро явился съ недавно поступившей восьмилѣтней глухонѣмой.
— Вотъ одна изъ тѣхъ, что только начинаютъ учиться, — продолжала учительница: — я вамъ покажу, какъ это дѣлается. Я хочу, чтобъ она сказала Е. Слѣдите внимательно.
Учительница открыла ротъ такъ, какъ надо, чтобъ произнести гласную Е, и знакомъ показала дѣвочкѣ, чтобы сдѣлала то-же. Дѣвочка исполнила. Учительница приказала ей выговорить Е. Дѣвочка, вмѣсто Е сказала О.
— Нѣтъ, не такъ! — сказала учительница, взяла обѣ руки дѣвочки, приложила одну къ своему горлу, и повторила Е.
Дѣвочка, чувствуя подъ своими руками движенія горла и груди учительницы, повторила ихъ сама и прекрасно сказала Е. Точно также, все держа маленькія ручки, учительница заставила ее произнести нѣсколько другихъ буквъ, гласныхъ и согласныхъ.
— Поняли теперь? — спросила она.
Онъ отвѣчалъ — да, — но кажется, больше дивился, нежели понималъ.
— И вы такъ учите? — спросилъ онъ, послѣ минутнаго размышленія, глядя на учительницу: — у васъ достаетъ терпѣнія такъ учить говорить, по слову, каждаго по одиночкѣ, по цѣлымъ годамъ?… Но вы святыя, вы ангелы? Въ мірѣ не найдется чѣмъ васъ наградить… Что я тутъ могу сказать?… Позвольте мнѣ, хоть минутъ на пять одному побыть съ моей дѣвочкой…
Онъ взялъ ее на: колѣни; усѣлись въ сторонѣ; онъ спрашивалъ, она отвѣчала. Онъ смѣялся, его глаза сіяли. Онъ хлопалъ себя по колѣнямъ, хваталъ дѣвочку за руки, любовался ею, всматривался, безъ памяти радостный, слушалъ ее, будто голосъ съ неба, и вдругъ спросилъ:
— Можно-ли пойти поблагодарить господина директора?
— Директора здѣсь нѣтъ, — отвѣчала учительница. Но есть другая особа, которую вы должны благодарить. Маленькихъ поступающихъ мы поручаемъ старшимъ воспитанницамъ, которыя заботятся о нихъ, какъ матери и сестры. Ваша дочь поручена семнадцати-лѣтней дочери одного булочника, тоже глухонѣмой: она добрая и милая дѣвушка, и очень любитъ вашу дѣвочку. Вотъ два года, она всякій день помогаетъ вашей одѣваться, причесываетъ ее, учитъ шить, убираетъ ея вещи, не разстается съ нею… Джиджіа, какъ зовутъ твою институтскую маму?
— Катерина Джордано, — отвѣчала дѣвочка и, улыбаясь, обратилась къ отцу: — очень, очень добрая.
Учительница сдѣлала знакъ служителю: тотъ вышелъ и воротился слѣдомъ за веселой, здоровой молодой дѣвушкой. Она была блондинка, тоже въ полосатомъ платьѣ и сѣромъ передникѣ, высока и полна какъ взрослая, но смотрѣла ребенкомъ. Она остановилась въ дверяхъ, потомъ улыбнулась и поклонилась. Дочь садовника бросилась ей навстрѣчу, взяла за руку и потянула къ отцу.
— Отецъ, — Катерина Джордано!
— Ахъ, славная, — вскричалъ отецъ, — добрая дѣвушка! благослови ее, Господи, пошли ей всякое благо и утѣшеніе! пошли ей счастье и всѣмъ ея роднымъ… Это ей желаніе отъ рабочаго, отъ бѣднаго отца семейства, отъ дѣвочки моей, отъ всего нашего сердца!
Дѣвушка наклонила голову и ласкала Луиджію. Отецъ глядѣлъ на нее, какъ на святую.
— Можете на сегодня взять свою дочку съ собою, — сказала учительница.
— Разумѣется возьму; — отвѣчалъ отецъ: — повезу ее въ Кондову, а завтра утромъ опять сюда доставлю.
Дѣвочка побѣжала одѣваться.
— Три года не видались! говоритъ… Сейчасъ ее въ Кондову. Только прежде пройдусь съ нею, подъ ручку по Турину, чтобъ всѣ на нее полюбовались; поведу къ знакомымъ, пусть ее послушаютъ!… О какой день то сегодня, — истинно праздникъ!… Ну, Джиджіа, давай ручку…
Дѣвочка возвратилась въ мантилькѣ и чепчикѣ и взяла его за руку.
— Еще разъ всѣхъ благодарю, — повторялъ онъ: — всѣхъ отъ всего сердца. И опять приду благодарить.
Вдругъ, онъ будто вспомнилъ и шарилъ въ карманѣ.
— Бѣднякъ я, — вскричалъ онъ, — но вотъ, жертвую на институтъ двадцать лиръ — новенькій золотой!
Ощь положилъ золотой на столъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, не надо, — возразила тронутая учительница: — возьмите назадъ; я не могу принять, возьмите. Это не мое дѣло; — обратитесь къ директору. Но и онъ денегъ не приметъ; вамъ слишкомъ много стоило ихъ заработать, а мы и безъ денегъ вамъ благодарны.
— Нѣтъ, я жертвую! — настойчиво отвѣчалъ садовникъ; — а тамъ посмотримъ.
Но учительница положила монету насильно ему въ карманъ. Онъ покорился, качая головой, послалъ рукою поцѣлуй учительницѣ и дѣвушкѣ, взялъ Джиджію за руку и пошелъ къ двери.
— Идемъ, идемъ скорѣе, дочка моя, бѣдняжка моя, мое сокровище.
Дѣвочка вскричала, выйдя на улицу:
— Ахъ солнышко…