Настаджо дельи Онести любить нѣкую Траверсари и тратитъ на нее всѣ свои богатства, но не добивается взаимности. По настоянію родныхъ, онь уѣзжаетъ въ Кьясси и видитъ здѣсь всадника, преслѣдующаго дѣвушку, убивающаго ее и отдающаго на растерзаніе собакамъ. Затѣмъ онъ приглашаетъ своихъ родственниковъ и любимую имъ женщину на обѣдъ. Она видитъ, какъ раздираютъ опятъ дѣвушку-призракъ, и боясь подобнаго же исхода, выходитъ замужъ за Настаджо.
Когда Лауретта умолкла, то начала, по приказу королевы, Филомена:
— Милыя дамы! Такъ какъ намъ предписано милосердіе, то божественное правосудіе сурово, караетъ проявляемую вами жестокость; чтобы показать вамъ это и дать поводъ совершенно отказаться отъ жестокаго обращенія, мнѣ хочется разсказать вамъ новеллу, очень трогательную и въ то же время занимательную.
Въ Равеннѣ, старѣйшемъ городѣ Романьи, жило прежде не мало благородныхъ и знатныхъ людей, а между ними одинъ юноша, по имени Настаджо дельи Онести. По смерти своего отца и одного изъ своихъ дядей, онъ остался обладателемъ несмѣтныхъ богатствъ; какъ это бываетъ съ неженатыми юношами, онъ влюбился въ дочь нѣкоего Паоло Траверсари, дѣвушку гораздо родовитѣе его, и не терялъ надежды добиться ея взаимности. Однако, всѣ его непрестанныя любезности, отличавшіяся тонкимъ вкусомъ, не только не помогали ему, но какъ будто даже вредили: до того сурово, жестоко и непривѣтливо относилась къ нему любимая дѣвушка. Вслѣдствіе ли рѣдкой своей красоты или знатности, она такъ сдѣлалась высокомѣрна и пренебрежительна, что ни онъ и ничто, нравившееся раньше, не доставляло ей болѣе удовольствія.
Настаджо было до того тяжело, что отъ горя онъ не разъ съ тоской подумывалъ, не наложить ли на себя руки, но удержался. Не разъ онъ пытался совершенно пренебречь гордою красавицею или возненавидѣть ее, если можно такъ же, какъ она его. Но напрасно онъ задавался такими рѣшеніями; чѣмъ менѣе, казалось, оставалось у него надежды, тѣмъ болѣе усиливалась любовь къ ней.
Итакъ, юноша продолжалъ безумно любить и тратить свои средства на жестокую красавицу. Нѣкоторые изъ его друзей и родственниковъ, увидѣвъ, что такъ онъ погубитъ и себя, и все свое богатство, не разъ просили его и совѣтовали, чтобъ онъ уѣхалъ изъ Равенны на нѣкоторое время въ какое-нибудь другое мѣсто; такимъ образомъ онъ охладилъ бы любовный пылъ и сократилъ бы расходы. Настаджо постоянно смѣялся надъ ихъ совѣтами; но такъ какъ они все настаивали, онъ не могъ больше отговариваться и сказалъ, что послушаетъ ихъ. Послѣ большихъ приготовленій, словно собираясь во Францію, Испанію, или въ другую какую-либо далекую страну, онъ сѣлъ на коня и, въ сопровожденіи многихъ друзей своихъ, отъѣхалъ, можетъ быть, за три мили отъ Равенны въ мѣстечко, называемое Кьясси. Приказавъ тутъ устроить палатки и бараки, онъ сказалъ сопровождавшимъ его людямъ, что намѣревается сдѣлать привалъ, а они пусть возвращаются въ Равенну.
Оставшись въ Кьясси, онъ сталъ вести привольнѣйшую и роскошнѣйшую жизнь, какую едва ли когда-либо кто-нибудь велъ, и приглашалъ по обыкновенію то однихъ, то другихъ къ себѣ на ужинъ или на обѣдъ. Такъ онъ и прожилъ въ Кьясси чуть не до начала мая. Была прекрасная пора, и вотъ снова онъ сталъ задумываться о жестокой возлюбленной. Онъ попросилъ всѣхъ, его окружавшихъ, оставить его одного, чтобы вполнѣ предаться мечтамъ о ней. Идя задумчиво, нога за ногу, онъ незамѣтно дошелъ до сосновой рощи. Было въ это время болѣе пяти часовъ пополудни, и онъ добрыхъ полмили прошелъ по сосновой рощѣ, не думая ни объ ѣдѣ, ни о чемъ другомъ, какъ вдругъ ему показалось, что онъ слышитъ пронзительнѣйшій плачъ и громкіе вопли, испускаемые какою-то женщиной. Очнувшись отъ сладкихъ грезъ, онъ поднялъ голову, взглянуть, что̀ тамъ такое, и удивился, увидѣвъ себя въ рощѣ. Мало этого, взглянувъ передъ собою, онъ замѣтилъ, какъ черезъ довольно густую чащу кустарниковъ и терна бѣжитъ прямо къ тому мѣсту, гдѣ онъ находился, удивительной красоты дѣвушка, совершенно нагая, съ распущенными волосами и вся исцарапанная вѣтвями и колючками; она плакала и громко молила о пощадѣ; по обѣимъ сторонамъ отъ нея онъ увидалъ двухъ громадныхъ, свирѣпѣйшихъ псовъ, которые бѣшено мчались за нею и, ежеминутно настигая ее, яростно хватали зубами; позади дѣвушки скакалъ на ворономъ конѣ темный всадникъ, съ искаженнымъ отъ злобы лицомъ, въ страшныхъ и оскорбительныхъ выраженіяхъ грозившій ей смертью и потрясавшій копьемъ.
Все это наполнило душу Настаджо и изумленіемъ, и страхомъ, а вслѣдъ затѣмъ и состраданіемъ къ бѣдной женщинѣ. У него явилось желаніе освободить ее отъ такой муки и избавить, если возможно, отъ смерти, но, не имѣя подъ рукою оружія, онъ схватилъ сукъ отъ дерева, вмѣсто палки, и началъ имъ дѣйствовать противъ собакъ и всадника! Однако, послѣдній, увидавъ это, закричалъ ему издалека:
— Не мѣшайся, Настаджо, предоставь собакамъ и мнѣ выполнить то, что заслужила эта негодная женщина!
Бри этихъ словахъ собаки неистово впились въ бока женщины и остановили ее, а всадникъ, подъѣхавъ къ ней, слѣзъ съ коня. Подошелъ къ нимъ также Настаджо и сказалъ:
— Я не знаю, кто ты, хотя ты меня и знаешь, но говорю тебѣ, что ужасная низость вооруженному всаднику убивать нагую женщину и травить ее собаками съ обѣихъ сторонъ, словно она дикій звѣрь; разумѣется, я буду защищать ее, сколько могу!
Но всадникъ возразилъ на это:
— Настаджо, я былъ твоимъ землякомъ и видѣлъ тебя еще крохотнымъ мальчуганомъ, когда я (меня звали Гвидо дельи Анастаджи) влюбился въ нее еще гораздо сильнѣе, чѣмъ ты теперь въ Траверсари. Но вслѣдствіе ея надменности и жестокости, страданія мои дошли до того, что однажды я, вотъ этимъ самымъ копьемъ, которое ты видишь у меня въ рукѣ, съ отчаянія закололъ себя и осужденъ теперь на вѣчныя муки. Однако, прошло немного времени, какъ эта женщина, очень радовавшаяся моей смерти, скончалась сама и въ наказаніе за свою жестокость и злорадство надо мною — такъ какъ, не считая этого за грѣхъ, она не покаялась — была по заслугамъ осуждена на вѣчныя адскія муки. Когда она сошла въ преисноднюю, то ей и мнѣ было назначено общее наказаніе: ей бѣжать предо мною, а мнѣ, нѣкогда такъ любившему ее, преслѣдовать, точно смертельнаго врага, а не обожаемую женщину. Всякій разъ, настигая ее, я долженъ тѣмъ самымъ копьемъ, которымъ убилъ себя, поразить ее и, вскрывъ ея тѣло, исторгнуть ея жестокое, холодное сердце, въ которое никогда не имѣли доступа ни любовь, ни жалость, вынувъ его вмѣстѣ съ другими внутренностями, я, какъ ты сейчасъ увидишь, бросаю его на съѣденье собакамъ. Затѣмъ проходитъ немного времени, и она, по опредѣленію Божественнаго правосудія и всемогущества, снова воскресаетъ, какъ будто она не умирала, и снова начинаетъ свое мучительное бѣгство, а собаки и я опять преслѣдуемъ ее. Каждую пятницу, въ этотъ часъ, мнѣ случается настигать ее здѣсь, и я растерзываю ее, какъ ты это увидишь. Не думай, чтобы и въ другіе дни мы отдыхали, но я настигаю ее тогда въ иныхъ мѣстахъ, гдѣ она лелѣяла жестокіе замыслы противъ меня или приводила ихъ въ исполненіе. Сдѣлавшись такимъ образомъ изъ обожателя врагомъ, я долженъ преслѣдовать ее теперь столько же лѣтъ, сколько мѣсяцевъ она была ко мнѣ жестокой; поэтому дай мнѣ выполнить предписанное Божественнымъ правосудіемъ и не вздумай противиться тому, чего ты отвратить не можешь!
Тутъ Настаджо совсѣмъ оробѣлъ, и чуть не каждый волосокъ у него поднялся дыбомъ. Онъ отступилъ назадъ и, глядя на бѣдную дѣвушку, съ трепетомъ сталъ ожидать, что сдѣлаетъ всадникъ. Тотъ, окончивъ свои объясненія, какъ разъяренный звѣрь, бросился на нее съ копьемъ въ рукѣ; крѣпко схваченная двумя псами, она упала передъ нимъ на колѣни, моля о пощадѣ, но онъ изо всей силы поразилъ ее въ самую средину груди, такъ что остріе показалось съ другой стороны. Лишь только женщина почувствовала этотъ ударъ, какъ упала ничкомъ, съ плачемъ и воплями, но всадникъ выхватилъ ножъ, вскрылъ имъ ея внутренности и, вытащивъ сердце со всѣмъ, что̀ къ нему прилегало, бросилъ его собакамъ, которыя съ необыкновенной алчностью сейчасъ же его съѣли. Но прошло самое короткое время, и женщина снова, какъ будто ни въ чемъ не бывало, вскочила и снова пустилась бѣжать по направленію къ морю, а собаки погнались за нею, безпрестанно хватая ее. И снова всадникъ сѣлъ на коня, схватилъ свое копье и помчался въ погоню; вскорѣ они такъ отдалились, что Настаджо не въ состояніи былъ ихъ различить.
Послѣ такого зрѣлища онъ долгое время стоялъ неподвижно, охваченный не то жалостью, не то страхомъ; но черезъ нѣсколько времени ему пришла мысль, что это видѣніе можетъ ему очень помочь, разъ оно повторяется каждую пятницу; поэтому, замѣтивъ мѣсто, онъ вернулся къ своимъ домашнимъ, а затѣмъ, когда счелъ нужнымъ, послалъ еще за другими родными и друзьями и сказалъ имъ:
— Вы долго меня побуждали отстать отъ любви къ этой губительницѣ и положить конецъ моимъ тратамъ. Я готовъ это сдѣлать, если только вы добьетесь для меня одной милости, а именно: устройте такъ, чтобы въ слѣдующую пятницу пришелъ ко мнѣ обѣдать Паоло Траверсари съ женою и дочерью, всѣми ихъ родственниками и другими гостями, какими вамъ угодно; для чего я этого хочу, вы тогда увидите.
Имъ показалось, что слѣдуетъ исполнить эту довольно скромную просьбу, и, вернувшись въ Равенну, пригласили въ должное время тѣхъ, кого Настаджо желалъ видѣть; хотя трудненько было привести дѣвушку, любимую Настаджо, однако, и она пошла за другими.
Настаджо велѣлъ приготовить великолѣпный обѣдъ и разставить столы подъ соснами, вокругъ того мѣста, гдѣ видѣлъ раньше терзаніе жестокой дѣвушки. Усаживая мужчинъ и женщинъ, онъ подстроилъ такъ, что любимой дѣвушкѣ пришлось сидѣть какъ разъ напротивъ того мѣста, гдѣ должно было показаться видѣніе.
Собирались подавать послѣднее блюдо, какъ вдругъ всѣ услыхали отчаянный вопль преслѣдуемой дѣвушки. Каждый былъ пораженъ этимъ и спрашивалъ, что оно значитъ, но никто не могъ объяснить. Всѣ встали, выпрямились и, разглядывая, что̀ бы это могло быть, увидали вскорѣ и плачущую дѣвушку, и всадника, и собакъ; вскорѣ они уже были среди пирующихъ. Всѣ стали громко негодовать и на собакъ, и на всадника, и многіе устремились помочь дѣвушкѣ; но рыцарь, обратившись къ нимъ съ такою же рѣчью, какъ къ Настаджо, не только заставилъ ихъ отступить, но и наполнилъ ихъ души изумленіемъ и страхомъ. Затѣмъ онъ сдѣлалъ то же, что и въ прошлый разъ. Сколько ни было за столомъ женщинъ — а тутъ было не мало родственницъ какъ плачущей дѣвушки, такъ и всадника, которыя помнили о любви его и кончинѣ — всѣ онѣ до того жалобно плакали, словно это совершалось надъ ними самими.
Когда все было доведено до конца, когда скрылась и дама, и всадникъ, между свидѣтелями этого видѣнія возникло множество разнообразныхъ толковъ. Но едва ли не больше другихъ перепугана была любимая Настаджо жестокая дѣвушка, вполнѣ отчетливо все видѣвшая и слышавшая. Сознавъ, что ее это болѣе касается, чѣмъ кого бы то ни было, она вспомнила о жестокости, которую проявляла къ Настаджо; ей ужъ казалось, что она бѣжитъ передъ его гнѣвнымъ призракомъ, а собаки рвутъ ее съ боковъ. Ее обуялъ такой страхъ, что, пока этого не случилось, она воспользовалась первымъ же случаемъ (представившимся въ тотъ же вечеръ) чтобы, смѣнивъ ненависть на любовь, тайно подослать къ Настаджо свою довѣренную служанку. Отъ имени своей госпожи попросила она юношу, чтобы онъ не сердился и явился къ ней: она готова исполнить все, что ему будетъ угодно. На это Настаджо отвѣчалъ, что ему чрезвычайно пріятно такое извѣстіе, но если его дама согласится, онъ хочетъ исполнить свое желаніе, не оскорбляя ея чести, т. е. взять ее замужъ. Зная, что за ней одной задержка относительно брака съ Настаджо, она дала ему свое согласіе. Потомъ сама явилась съ этимъ извѣстіемъ къ отцу съ матерью и сказала, что будетъ рада пойти замужъ за Настаджо. Тѣ остались этимъ очень довольны, и въ первое же воскресенье Настаджо женился на ней, отпраздновалъ свадьбу и долго пресчастливо жилъ съ нею.
Страшное видѣніе породило не одно это доброе слѣдствіе, нѣтъ, всѣ равеннскія женщины до того имъ встревожились, что съ тѣхъ поръ стали гораздо податливѣе къ желаніямъ мужчинъ, чѣмъ прежде.