Однажды, когда работники косили нашъ лугъ, они наткнулись на гнѣздо дикой утки, въ которомъ лежало восемь яицъ. Еще теплыя, они были подложены подъ клохтавшую курицу. По прошествіи недѣли изъ нихъ вылупились маленькіе, покрытые пухомъ утенята, которые и были посажены подъ корзину, на птичьемъ дворѣ. Посѣтивъ ихъ на слѣдующее утро, я нашла, къ большому моему огорченію, четырехъ изъ нихъ мертвыми, остальные же жалобно пищали, въ то время, какъ курица озабоченно вертѣлась около нихъ, не зная, какъ ихъ успокоить. Я тотчасъ же поняла, что кормъ для нихъ былъ неподходящій. Подумавъ немного, я рѣшила взять ихъ подъ свое особое покровительство, — велѣла перенести корзину въ садъ и поставить ее подъ свѣсившіяся вѣтви куста сирени, такъ, чтобы ее было видно изъ окна моей комнаты. Затѣмъ, я поставила въ [1][корзину широкую чашку с водой, положила возле нее мелко нарубленного салата, вареной крупы с подмешанными к ней крошками черного хлеба, а также не забыла о корме и для наседки. Весело было смотреть, как мои утятки принялись за предложенный корм и как шустро плавали в чашке с водой. Наконец они как будто вспомнили, что у них есть теплое и уютное местечко подле их матери, и тотчас они скрылись все четверо под гостеприимно растопыренные для них крылья наседки. Я ушла от них успокоенная, зная, что теперь они хорошо пристроены, и, уходя, слышала, как они потихоньку еще болтали между собою сонными голосками.
Вскоре я нашла необходимым окружить их проволочною сеткой в предупреждение нападения ворон и ласки — маленького хищного зверька, время от времени показывавшегося по соседству с корзиной. Трое из моих утят счастливо избежали всяких опасностей, четвертого же, самого слабого, вероятно, как-нибудь неосторожно придавила наседка.
Выращивая таких диких птиц, нужно первым делом узнать те условия, относительно обстановки местности и пищи, которыми эти птицы пользуются среди природы, и затем постараться обставить их по возможности такими же условиями и у себя. Хотя крошечный салат и несколько червячков были для них и вполне подходящею пищей, но надо было видеть то ликование, с которым встретили мои милые утятки охапку водяных растений, принесенную им однажды из пруда вместе с приставшими к ним ракушками и разными водяными насекомыми!
При постоянной заботливости и внимании, которые оказывались моим маленьким широконосым питомцам, они мало-помалу стали совсем ручными и ели даже прямо у меня из рук. Когда я выпускала их из корзины, они ковыляли за мною к большой куче прошлогодних листьев, в которой водились в изобилии разные черви, и там начиналась самая оживленная возня: листья ворошились и разбрасывались по сторонам, вытаскивались из-под них черви, которые затем отнимались друг у дружки, причем происходили толкотня и нередко кувырканье друг через дружку, и все это сопровождалось издаванием особенно оживленных и радостных звуков.
Когда у них стали вырастать на крыльях перья и мои утятки вообразили себя достаточно умными для того, чтобы не следовать повсюду по пятам своей наседки, они стали отлучаться куда-то ежедневно после обеда часа на два, причем скрывались так ловко, что я никогда не могла заме]тить, какъ и когда они уходили. Впрочемъ, они всегда аккуратно и во-время возвращались назадъ — приходили, какъ ни въ чемъ не бывало, ковыляя другъ за дружкой, и прямо направлялись къ своей корзинѣ, въ которой и усаживались, видимо, совершенно довольные. Наконецъ, однажды мнѣ удалось прослѣдить за ними, какъ говорится, по пятамъ, при чемъ, къ великому моему удивленію, оказалось, что конечною цѣлью ихъ путешествія былъ весьма отдаленный отъ нашего дома прудъ, достигнуть котораго они могли лишь преодолѣвъ большія препятствія.
Прежде всего имъ нужно было пройти черезъ большой лугъ, затѣмъ черезъ лѣсокъ и широкій выгонъ, далѣе пробраться черезъ густую живую изгородь и миновать широкое поле, чтобы, наконецъ, достигнуть пруда, лежавшаго за высокою земляною плотиной и воду котораго они никоимъ образомъ не могли увидѣть издали. Тамъ нашла я моихъ маленькихъ бѣглецовъ, съ великимъ восторгомъ полощущихся и плавающихъ въ своей родной стихіи. Они казались совершенно обезумѣвшими отъ счастья! Я долго любовалась этою веселою сценой и, наконецъ, поманила ихъ знакомыми имъ звуками. Къ немалому моему изумленію, они тотчасъ же откликнулись на мой призывъ и вели себя затѣмъ совершенно въ такомъ же родѣ, какъ дѣлаютъ дѣти, которыхъ застали врасплохъ, во время недозволеннаго купанья: вышли изъ воды и поплелись гуськомъ за мною, самымъ мирнымъ образомъ — къ своей корзинѣ, подъ свѣсившаяся вѣтки сирени.
Нерѣдко мои утятки проводили возлѣ меня все утро, до обѣда, если я позволяла имъ садиться на шерстяной коверъ, который раскладывала по лѣстницѣ, ведущей изъ дому въ садъ. Здѣсь приводили они въ порядокъ и разглаживали свои перышки, и дѣлали это такъ ловко и аккуратно своимъ, повидимому, весьма неуклюжимъ, широкимъ клювомъ, что я подолгу, бывало, любовалась этимъ зрѣлищемъ. Окончивъ свой туалетъ, они обыкновенно запрятывали головку подъ крыло и предавались сладкому и крѣпкому сну. Иногда они рѣшались даже вскакивать ко мнѣ на скамейку, съ единственною, какъ я думаю, цѣлью, упросить меня, своими хорошенькими лукавыми глазенками, свести ихъ къ соблазнительной кучѣ прошлогоднихъ листьевъ — за червяками.
Я должна сказать, что эти утята доставляли мнѣ огромное удовольствіе; у нихъ былъ совершенно своеобразный характеръ — совсѣмъ особенный, не похожій на характеръ ни одной изъ прочихъ птицъ, которыхъ я когда-либо наблюдала.
Наконецъ, я дождалась того дня, когда они поднялись высоко на воздухъ, на своихъ вполнѣ окрѣпшихъ уже крыльяхъ. Съ замираніемъ сердца слѣдила я за ними глазами, до тѣхъ поръ, пока они не скрылись совсѣмъ изъ вида. Куда они опустились затѣмъ — этого я не могла видѣть. По прошествіи нѣсколькихъ часовъ они снова явились обратно въ садъ, какъ ни въ чемъ не бывало — какъ будто не случилось ничего особеннаго!
Я должна сознаться, что питала тайную надежду, что мои милыя уточки навсегда останутся при мнѣ, что онѣ никогда не покинутъ меня совсѣмъ — безвозвратно. Но ихъ дикая природа все-таки взяла перевѣсъ надъ привязанностью ко мне, и въ одинъ прекрасный день онѣ улетѣли и больше уже не возвращались…