|
Записка доктора Даля напечатана впервые въ «Медицинской Газетѣ» за 1860 годъ, № 49, и затѣмъ не разъ перепечатывалась[источник 1]. Въ 1888 году В. П. Гаевскій сообщилъ одно исправленіе и одно дополненіе къ извѣстному тексту по имѣвшемуся у него списку[источник 2].
Въ собраніи А. Ѳ. Онѣгина, среди бумагъ, принадлежавшихъ раньше Жуковскому, оказались три собственноручныя записки В. И. Даля: одна — безъ заглавія, содержащая разсказъ очевидца о болѣзни и смерти Пушкина; другая — подъ заглавіемъ «Вскрытіе тѣла А. С. Пушкина» и третья — подъ заголовкомъ «Ходъ болѣзни Пушкина». Всѣ эти три записки входятъ въ томъ же порядкѣ въ составъ извѣстнаго въ печати текста, но безъ заголовковъ. По сравненію съ послѣднимъ, въ рукописяхъ не мало отступленій. Первая часть въ печатномъ текстѣ изложена съ большими подробностями, но за то вторая и третья части въ рукописи изложены гораздо точнѣе и отчасти подробнѣе, чѣмъ въ печати.
Поэтому, сообщая въ примѣчаніяхъ всѣ мало-мальски важныя разночтенія печатнаго текста къ первой запискѣ, мы не приводимъ таковыхъ ко второй и третьей запискѣ Даля, ибо текстъ нашей рукописи долженъ быть безусловно предпочтенъ печатному.
Исправленіе, внесенное Гаевскимъ въ печатный текстъ, не касается нашего списка, ибо въ немъ данное мѣсто изложено правильно. Дополненіе же Гаевскаго на своемъ мѣстѣ приведено въ примѣчаніяхъ.
Записки В. Даля
А.
28-го Генваря, во второмъ часу полудня, встрѣтилъ меня г. Башуцкій, когда я переступилъ порогъ его, роковымъ вопросомъ: «слышали?» и на отвѣть мой: нѣтъ — разсказалъ, что Пушкинъ умираетъ[1].
У него, у Пушкина, нашелъ я толпу въ залѣ и въ передней — страхъ ожиданія пробѣгалъ шопотомъ[2] по блѣднымъ лицамъ. — Гг. Арендтъ и Спасскій пожимали плечами. Я подошелъ къ болящему — онъ подалъ мнѣ руку, улыбнулся, и сказалъ: — «плохо, братъ!» Я присѣлъ[3] къ одру смерти — и не отходилъ, до конца страстныхъ[4] сутокъ. Въ первый разъ Пушкинъ сказалъ мнѣ «ты». Я отвѣчалъ ему также — и побратался съ нимъ за[5] сутки[5] до[5] смерти[5] его,[5] уже не для здѣшняго мира!
Пушкинъ заставилъ всѣхъ присутствовавшихъ сдружиться со смертію[6], такъ спокойно онъ ее ожидалъ, такъ твердо былъ увѣренъ, что роковой часъ ударилъ[7]. Пушкинъ положительно отвергалъ утѣшеніе наше и на слова мои: Всѣ мы надѣемся, не отчаивайся и ты! отвѣчалъ: «Нѣть; мнѣ здѣсь не житье; я умру, да видно ужъ такъ и надо!» Въ ночи на 29-е онъ повторялъ нѣсколько разъ подобное; спрашивалъ напримѣръ: «который часъ» и на отвѣтъ мой продолжалъ[8] отрывисто и съ разстановкою: «долго ли мнѣ такъ мучиться! Пожалуста поскорѣй!» Почти всю ночь продержалъ онъ меня за руку, почасту бралъ[9] ложечку водицы или крупинку льда и всегда при этомъ управлялся своеручно: бралъ стаканъ самъ съ ближней полки, теръ себѣ виски льдомъ, самъ сымалъ и накладывалъ себѣ на животъ припарки[10], ( )[11] собственно отъ боли, страдалъ онъ, по словамъ его не столько, какъ отъ чрезмѣрной тоски, что приписать должно воспаленію въ брюшной полости а можетъ быть еще болѣе воспаленію большихъ венозныхъ жилъ. «Ахъ[12], какая тоска!» восклицалъ онъ иногда, закидывая руки на голову — «сердце изнываетъ!» Тогда просилъ онъ поднять его, поворотить на бокъ, или поправить подушку — и не давъ кончить этого, останавливалъ обыкновенно словами: «ну, такъ, такъ — хорошо; вотъ и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!» или[13]: «постой, ненадо, потяни меня только за руку — ну вотъ и хорошо, и прекрасно[13]!» Вообще былъ онъ — по крайней мѣрѣ въ обращеніи со мною, повадливъ и послушенъ, какъ ребенокъ, и дѣлалъ все, о чемъ я его просилъ. «Кто у жены моей?» спросилъ онъ между прочимъ. Я отвѣчалъ: много добрыхъ людей принимаютъ въ тебѣ участіе — зала и передняя полны, съ[5] утра[5] до[5] ночи[5]. «Ну, спасибо — отвѣчалъ онъ — однакоже, поди, скажи женѣ, что все слава Богу, легко; а то ей тамъ, пожалуй, наговорятъ!»
[Свечера] Съ[14] обѣда[14] пульсъ былъ крайне маль, слабъ и частъ — послѣ полу[ночи] дни сталъ онъ подыматься, а къ 6-му часу ударялъ не болѣе 120 въ минуту и сталъ полнѣе и тверже. Въ тоже время началъ показываться небольшой общій жаръ. Вслѣдствіе полученныхъ отъ Д-ра Арендта наставленій, приставили мы съ Д-мъ Спасскимъ 25 піявокъ и въ тоже время и (послали)[15] за Арендтомъ. Онъ пріехалъ и одобрилъ распоряженіе наше. Больной нашъ твердою рукою самъ ловилъ и припускалъ себе піявки и неохотно позволялъ намъ около себя копаться. Пульсъ сталъ ровнѣе, рѣже и гораздо мягче; я ухватился, какъ утопленникъ, за соломенку, робкимъ голосомъ провозгласилъ надежду и обманулъ было и себя и другихъ — но ненадолго. П. замѣтилъ, что я былъ пободрѣе, взялъ меня за руку и спросилъ[16]: «никого[17] тутъ нѣтъ?» Никого, отвѣчалъ я[17]. «Даль, скажи же мнѣ правду, скоро ли я умру?» Мы за тебя надѣемся, Пушкинъ, сказалъ я, право надѣемся! Онъ пожалъ мнѣ крѣпко руку и сказалъ: «ну, спасибо!» Но, повидимому, онъ однажды только и обольстился моею надеждой: ни прежде, ни послѣ этого онъ не вѣрилъ ей, спрашивалъ нетерпѣливо: «скоро ли конецъ?» — и прибавлялъ еще: «пожалуста поскорѣе!»[18] Впродолженіе долгой, томительной ночи глядѣлъ я съ душевнымъ сокрушеніемъ на эту таинственную борьбу жизни и смерти — и не могъ отбиться отъ трехъ словъ, изъ Онѣгина, трехъ страшныхъ словъ, которыя неотвязчиво раздавались въ ушахъ и въ головѣ моей:
Ну что жъ? Убитъ!
О, сколько силы и значенія въ трехъ словахъ этихъ![19] ужасъ невольно обдавалъ меня съ головы до ногъ — я сидѣлъ, не смѣя дохнуть — и думалъ: Вотъ гдѣ надо изучать опытную мудрость, философію жизни — здѣсь, гдѣ душа рвется изъ тѣла; то[20], что[20] увидишь[20] здѣсь[20], не найдешь ни въ толстыхъ книгахъ, ни на шаткихъ[21] каѳедрахъ[21] нашихъ[21].
Когда тоска и боль его одолѣвали, онъ крѣпился усильно и на слова мои «терпѣть надо, любезный другъ, дѣлать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебѣ будетъ легче» — отвѣчалъ отрывисто: «нѣтъ, не надо стонать[2]; жена услышитъ; и смѣшно же, чтобы этотъ вздоръ меня пересилилъ; не[22] хочу»[22].
Пульсъ сталъ упадать примѣтно, и вскорѣ исчезъ вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29-го февр. — и въ Пушкинѣ оставалось жизни — только на ¾ часа! П. раскрылъ глаза, и попросилъ моченой морошки. Когда ее принесли, то онъ сказалъ внятно: «позовите жену, пусть она меня покормитъ». Др.[23] Спасскій исполнилъ желаніе умирающаго. Наталья Николаевна опустилась на колѣни у изголовья смертнаго одра, поднесла ему ложечку, другую — и приникла лицемъ къ челу отходящаго мужа. П. погладилъ ее по головѣ и сказалъ: «Ну, ну, ничего, слава Богу, все хорошо!»
Вскорѣ подошелъ я къ В. А. Жуковскому, кн.[5] Вяземскому[5] и гр. Віельгорскому и сказалъ: отходитъ! Бодрый духъ все еще сохранялъ могущество свое — изрѣдка только полудремотное забвенье на нѣсколько секундъ туманило мысли и душу. Тогда умирающій, нѣсколько разъ, подавалъ мнѣ руку, сжималъ ее и говорилъ: «Ну, подымай же меня, пойдемъ, да выше, выше — ну — пойдемъ!» Опамятовавшись сказалъ онъ мнѣ: «мнѣ было пригрезилось, что я съ тобой лѣзу вверхъ по этимъ книгамъ и полкамъ, высоко — и голова закружилась».[24] — Немного погодя онъ опять, не раскрывая глазъ, сталъ искать мою руку и потянувъ ее сказалъ: «Ну, пойдемъ же, пожалуста, да вмѣстѣ!»
Друзья и ближніе, молча, сложа[5] руки[5], окружили изголовье отходящаго. Я, по просьбѣ его, взялъ его подъ мышки и приподнялъ повыше. Онъ вдругъ, будто проснувшись, быстро раскрылъ глаза, лице его прояснилось, и онъ сказалъ: «кончена жизнь». Я не дослышалъ и спросилъ тихо: «что кончено». «Жизнь кончена» — отвѣчалъ онъ внятно и положительно. «Тяжело дышать, давитъ» — были послѣднія слова его. Всемѣстное спокойствіе разлилось по всему тѣлу — руки остыли по самыя плечи, пальцы на ногахъ, ступни, колѣна также — отрывистое, частое дыханіе измѣнялось болѣе и болѣе на медленное, тихое, протяжное — еще одинъ слабый, едва замѣтный вздохъ — и — пропасть необъятная, неизмѣримая раздѣляла уже живыхъ отъ мертваго![25].
В. Даль.
Подлинникъ занимаетъ всѣ четыре страницы обыкновеннаго писчаго листа. Помарокъ почти нѣтъ.
Б.
Вскрытіе тѣла А. С. Пушкина.
"По вскрытіи брюшной полости, всѣ кишки оказались сильно воспаленными; въ одномъ только мѣстѣ, величиною съ грошъ, тонкія кишки были поражены гангреной. Въ этой точкѣ, по всей вѣроятности, кишки были ушибены пулей.
Въ брюшной полости нашлось не менѣе фунта черной, запекшейся крови, вѣроятно изъ перебитой бедренной вены.
По окружности большаго таза, съ правой стороны, найдено было множество небольшихъ осколковъ кости, а наконецъ и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена.
По направленію пули надобно заключать, что убитый стоялъ бокомъ, въ полъ-оборота и направленіе выстрѣла было нѣсколько сверху внизъ. Пуля пробила общіе покровы живота въ двухъ дюймахъ отъ верхней, передней оконечности чресельной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны, потомъ шла, скользя по окружности большого таза, сверху внизъ, и встрѣтивъ сопротивленіе въ крестцовой кости, раздробила ее и засѣла гдѣ нибудь по близости. Время и обстоятельства не позволили продолжать подробнѣйшихъ розысканій.
Относительно причины смерти — надобно замѣтить, что здѣсь воспаленіе кишекъ не достигло еще высшей степени: не было ни сывороточныхъ или конечныхъ изліяній, ни прирощеній, а и того менѣе общей гангрены. Вѣроятно кромѣ воспаленія кишекъ, существовало и воспалительное пораженіе большихъ венъ, начиная отъ перебитой бедренной; а наконецъ и сильное пораженіе оконечностей становой жилы (caudae equinae) при раздробленіи крестцовой кости.
На ½ листѣ писчей бумаги, сложенной въ четвертку. Текстъ занимаетъ 2¼ страницы.
В.
Ходъ болѣзни Пушкина.
При самомъ началѣ, изъ раны послѣдовало сильное, венозное кровотеченіе; вѣроятно бедренная вена была перебита. Судя по количеству крови на плащѣ и платьѣ, раненый потерялъ нѣсколько фунтовъ крови. Пульсъ соотвѣтствовалъ этому положенію; оконечности стыли. Чело покрылось холоднымъ потомъ. Опасались, чтобы раненый не изошелъ кровью. И такъ, первое показаніе было унять кровотеченіе. Холодная, со льдомъ примочка на брюхо, холодительное питье и пр. вскорѣ отвратили опасеніе это и 28-го утромъ, когда боли усилились и показалась значительная опухоль живота, рѣшились поставить промывательное, чтобы облегчить и опростать кишки. Съ трудомъ только можно было это исполнить: больной не могъ лежать на боку, а чувствительность воспаленной проходной кишки, отъ раздробленнаго крестца — обстоятельство въ то время еще неизвѣстное — были причиной жестокой боли и страданій послѣ этого промывательнаго.
Оно не подѣйствовало. Больной былъ такъ раздраженъ, духовно и тѣлесно, что впродолженіе этого утра, отказывался вовсе отъ предлагаемыхъ ему пособій. Около полудня, дали ему нѣсколько капель опія, что принялъ онъ съ жадностію и успокоился. Передъ этимъ принималъ онъ extr. hyoskyami c. calomel, безъ всякаго видимаго облегченія. Послѣ обѣда и во всю ночь, давали поперемѣнно aq. laurocerasi et opium c. calomel. Къ шести часамъ вечера, 28-го болѣзнь приняла иной видъ: пульсъ поднялся, ударялъ около 120, сдѣлался жестокъ; оконечности согрѣлись; общая теплота тѣла возвысилась, безпокойство усилилось — словомъ, начало образоваться воспаленіе. Поставили 25 піявокъ къ животу; [лихорадка стихла] жаръ уменьшился, опухоль живота опала, пульсъ сдѣлался ровнѣе и гораздо мягче, кожа показывала небольшую испарину. Это была минута надежды. Если бы пуля не раздробила костей, то можетъ быть надежда эта насъ и не обманула. Но уже съ полуночи и въ особенности къ утру общее изнеможеніе взяло верхъ: пульсъ упадалъ съ часу на часъ и къ полудню 29-го исчезъ вовсе; руки остыли — въ ногахъ теплота сохранилась гораздо долѣе — больной изнывалъ тоскою, начиналъ по временамъ уже забываться, ослабѣвалъ и лице его измѣнилось. При такихъ обстоятельствахъ — не было уже ни пособія, ни надежды. Надобно было полагать, что гангрена въ кишкахъ начала уже образоваться. Жизнь угасала видимо и свѣтильникъ дотлѣвалъ послѣднею искрой.
Вскрытіе трупа показало, что рана принадлежала къ безусловно смертельнымъ. Раздробленія подвздошной и въ особенности крестцовой кости — неисцѣлимы. При такихъ обстоятельствахъ смерть могла послѣдовать: отъ истеченія кровью; 2-е) отъ воспаленія брюшныхъ внутренностей, большихъ венъ, общее съ пораженіемъ необходимыхъ для жизни нервовъ и самой оконечности становой жилы (cauda equina); 3-е) самая медленная, томительная смерть, отъ всеобщаго изнуренія, при переходѣ пораженныхъ мѣстъ въ нагноеніе. Раненый нашъ перенесъ первое, и по этому успѣлъ приготовиться къ смерти и примириться съ жизнію; и — благодаря Бога — не дожилъ до послѣдняго, чѣмъ избавилъ и себя и ближнихъ своихъ отъ напрасныхъ страданій.
В. Даль.
На ½ листѣ писчей бумаги, сложенной въ четвертку. Всѣ 4 страницы заняты текстомъ.
Примечания
К запискам
- ↑ наканунѣ смертельно раненъ.
- ↑ а б Этого слова нѣтъ.
- ↑ приблизился.
- ↑ страшныхъ.
- ↑ а б в г д е ё ж з и й к л Этихъ словъ нѣтъ.
- ↑ Къ этому мѣсту Даль сдѣлалъ слѣдующее примѣчаніе:
«Хладнокровіе Пушкина къ смерти было всѣмъ извѣстно. У него было 4 поединка; всѣ 4 раза онъ стрѣлялся всегда черезъ барьеръ; всегда первый подходилъ быстро къ барьеру, выжидалъ выстрѣла противника и потомъ — 3 раза оканчивалъ дѣло шуткою — и заключалъ стихомъ. Такъ, наприм., Пушкинъ, будучи вызванъ въ Кишеневѣ однимъ офицеромъ, стрѣлялся опять черезъ барьеръ, опять первый подошелъ къ барьеру, опять противникъ далъ промахъ. Пушкинъ подозвалъ его вплоть къ барьеру, на законное мѣсто, уставилъ въ него пистолетъ и спросилъ: довольны ли вы теперь? Полковникъ отвѣчалъ, смутившись: доволенъ. Пушкинъ снялъ шляпу и сказалъ улыбаясь: „Полковникъ Старовъ Слава Богу здоровъ“! Дѣло разгласилось секундантами, и два стишка эти вошли въ пословицу въ цѣломъ городѣ».
Нѣсколько иначе разсказываетъ Даль объ этомъ поединкѣ Пушкина въ отрывкѣ изъ записокъ, напечатанномъ въ «Русс. Стар.» 1907, т. CXXXII (октябрь), 64—65.
- ↑ ударилъ. Плетневъ говорилъ: «глядя на Пушкина, я въ первый разъ не боюсь смерти».
- ↑ снова спрашивалъ
- ↑ просилъ
- ↑ припарки, и всегда еще приговаривая: вотъ и хорошо и прекрасно.
- ↑ Слово неразборчивое!
- ↑ Охъ!
- ↑ а б Словъ Пушкина (съ слова или и до конца фразы) нѣтъ.
- ↑ а б Съ утра.
- ↑ Это слово въ рукописи пропущено и поставлено мною.
- ↑ сказалъ
- ↑ а б Фразъ, заключенныхъ между отмѣченными словами, нѣтъ.
- ↑ Поскорѣе! Я налилъ и поднесъ ему рюмку кастороваго масла. «Что это?» — Выпей это, хорошо будетъ, хотя можетъ быть на вкусъ и дурно; «ну давай», выпилъ и сказалъ: «а, это касторовое масло?» — Оно; да развѣ ты его знаешь? «Знаю, да зачѣмъ же оно плаваетъ по водѣ? сверху масло, внизу вода!» — Все равно, тамъ [въ желудкѣ] перемѣшается, — «ну хорошо, и то правда».
- ↑ Этихъ! Они стоятъ знаменитаго Шекспировскаго рокового вопроса: быть или не быть.
- ↑ а б в г вмѣсто этихъ словъ читается: гдѣ живое, мыслящее совершаетъ страшный переходъ въ мертвое и безотвѣтное, чего
- ↑ а б в кафедрѣ
- ↑ а б Этихъ словъ нѣтъ, а вмѣсто нихъ: Онъ продолжалъ по прежнему дышать часто и отрывисто, его тихій стонъ замолкалъ на время вовсе.
- ↑ Всей послѣдующей фразы нѣтъ.
- ↑ закружилась» — Раза два присматривался онъ пристально на меня и спрашивалъ: «Кто это? ты?» — Я, другъ мой. — «Что это, продолжалъ онъ, — я не могъ тебя узнать».
- ↑ «мертваго. Онъ скончался такъ тихо, что предстоящіе не замѣтили смерти его». Въ спискѣ, бывшемъ въ рукахъ Гаевскаго, читались еще слѣдующіе строки:
«В. А. Жуковскій изумился когда я прошепталъ „аминь“! Докторъ Андреевскій наложилъ персты на вѣки его. День смерти Пушкина былъ день рожденія Жуковскаго. Въ тотъ самый день Жуковскій подписалъ послѣдній корректурный листъ своей Ундины: О томъ какъ рыцарь нашъ скончался. По смерти Пушкина надо было опечатать казенныя бумаги; трупъ вынесли, и запечатали опустѣлую рабочую комнату Пушкина чернымъ сургучемъ: краснаго, по словамъ камердинера, не нашлось».
К преамбуле
|
|
