Передъ своимъ отъѣздомъ я получила эполеты, присланныя тобой, за которыя я очень благодарю; ихъ принесъ почтальонъ, а не посланный изъ твоего дома, какъ ты мнѣ сказалъ. Очевидно мой домъ отмѣченъ какимъ-то особеннымъ знакомъ, что Дугинъ[1] рѣшается появляться въ немъ. Пока у тебя будутъ Постниковъ и Тресвятскій и пока ты, подумавъ хорошенько, не скажешь самому себѣ: «Этотъ домъ на Никитской — даръ моей тетки, забывшей все на свѣтѣ кромѣ чувства нѣжной любви къ моему отцу и ко мнѣ, и поэтому онъ не можетъ являться въ моихъ глазахъ и глазахъ моей челяди чѣмъ-то достойнымъ презрѣнія», — словомъ, мнѣ, изъ, чувства справедливаго негодованія, не слѣдовало бы вмѣшиваться въ твои дѣла. Но это не подходило бы къ моему любящему сердцу; къ тому же твой отецъ ни въ чемъ передо мной не виновенъ и потому, какъ бы мало вѣса ни имѣли предъ тобою мои совѣты, считаю своимъ долгомъ предупредитъ тебя, что пока Постниковъ управляетъ дѣлами моего брата, опасно держать еще и Тресвятскаго, который довольно богатъ, чтобы дорого заплатить за свой чинъ секретаря, но который желаетъ воспользоваться правомъ покупать земли, которое онъ этимъ пріобрѣлъ. Прощай, дорогой племянникъ. Пиши мнѣ въ Москву и сообщи, когда пріѣдетъ мои дорогой братъ.
Примѣчанія
[править]- ↑ Дворецкій графа Воронцова.