Адриян Урманд уже несколько дней как уехал из Гронпера, а Михаил Фосс всё еще не нашел удобного случая для задуманного разговора со своею племянницею. Он мысленно рассуждал, что для этого не требовалось слишком большей поспешности, но нужна большая осторожность.
Он снова посоветовался с женой.
— Если Мария думает о Георге, то она иокрайней мере ничем не выразила этого, — сказал он.
— Молодые девушки любят скрывать свои сердечные дела, — возразила мадам Фосс,
— С этим я не совсем согласен! Они нет — нет, да и изменять себе. А Мария ни в каком случае не производит собою впечатление девушки, оставленной своим возлюбленным и страждущей от любви к нему, а он? Он, во всё время своего отсутствия, ни разу даже не послал поклона ни одному из нас.
— Когда я была у него, он просил передать тебе поклон полной любви и уважения, — возразила мадам Фосс.
— Но если он в самом деле привязав к нам, то почему нее ни разу даже не приехал сюда? Нет, не о нём думает Мария!
— Тогда она ни о ком не думает, — с уверенностью возразила мадам Фосс.
Взвесив в споем уме все эти обстоятельства, Михаил Фосс, для объяснения с племянницей, назначил следующее воскресенье.
В означенный день, после обеда, он пригласил Марию, пойти с ним на гору, где производилась рубка леса.
Был чудный осенний день одного из прекраснейших в году месяцев, когда солнце уже не так печет и дует прохладный, ароматический ветерок; когда комары уже не так кусают и можно оставаться на вольном воздухе не отыскивая тени от знойных, ослепляющих солнечных лучей; когда в природе еще виднеются остатки лета и всё вокруг еще улыбается, но уже чувствуешь с легкою грустью скорую её кончину.
Михаилу Фоссу и в голову не приходило, что на человека благотворнее всех месяцев действует сентябрь, но он невольно чувствовал это гуляя с Мариею и с наслаждением пользуясь своим свободным днем. Мадам Фосс не любила прогулок и предпочитала оставаться дома, в обществе пастора, охотно сидевшего еще некоторое время за чашкою кофе.
Фосс собирался заговорить с Мариею об Адрияне Урманде только на самой вершине горы, потому что взбиранье на нее причиняло ему удушье и следовательно лишило бы его возможности пустить в ход всё красноречие, необходимое для задуманного разговора.
Перед тем зашли они еще на лежащую у подошвы горы пильную мельницу, где сосчитали спиленные бревна; Михаил осмотрел колеса и нашедши, что желоба запущены, стал жаловаться на убытки, претерпеваемые им со времени отъезда Георга.
— Кто знает, может быть он скоро вернется, заметила на это Мария. Он ничего не отвечал и стал взбираться на гору.
— Нынешняя осень принесла нам богатые сенокосы, начала Мария снова. Это настоящая благодать!
— Да богатые — очень богатые, согласился с нею дядя. Мария не стала однако продолжать разговора, потому что по звуку голоса дяди заметила что его мысли были далеки от сена, обыкновенно служившее интересною темою для их бесед. Осмотревши срубленные бревна и сделав также о лих кой какие замечания, Михаил Фосс обратился наконец к Марии с следующими словами:
— Пойдем, дитя мое, сядь подле меня, я хочу поговорить с тобою.
Оба опустились на срубленную толстую сосну; севши подле дяди, Мария покраснела и затрепетала, но это не было замечено им, так как и у него самого не мало было на душе, от чувства некоторого страха, к предпринятой им трудной задаче.
— Милое дитя мое, начал он, мне надо поговорить с тобою об Адрияне Урманд. Он сообщил мне, что сделал тебе предложение и что ты отказала ему.
— Да это так и было, дядя Михаил.
— Почему же мое сокровище? Разве ты имеешь в виду более выгодную партию? Может быть, лучше было бы, если я или твоя тетя, объяснили бы тебе, как во всех отношениях хорош этот брак и как он был бы вал по душе. Имеешь ли ты какую-либо особенную причину, отказывая Урманду в своей руке?
— Нет я ничего не имею против него, но не смотря на то всё-таки отказала ему.
— По если б он еще раз повторил свое предложение, приняла ли бы ты ого тогда, дитя мое?
— Нет, дядя!
— Почему же? Разве он не славный, честный молодой человек? Не знаю чего еще более можно желать при его блестящих обстоятельствах!
— Я ничего и не желаю, дядя, — как только всегда оставаться с вами!
— Вот как — но ведь разлука с нами неизбежна! С нашей стороны было бы крайне недобросовестно оставлять тебя девушкой до тех пор, пока красивое личико твое завянет и ты в наших глазах сделаешься старою девою. Ты очень хороша Мария и совершенно создана чтобы составить счастье мужчины, потому тебе необходимо выйти замуж. Говорю тебе это серьёзно и для твоего же блага. Урманд имеет дом в Базеле, довольно большое состояние, чтобы устроить всё по твоему желанию. Кроме того, моя племянница уйдет от меня не с пустыми руками!
Мария пододвинулась совсем близко к дяде, обхватила ого руку и нежно пожимая ее, посмотрела ему в лицо.
— Я ничего не принесла, сказала она, и не хочу ничего унести с собой.
— Ладно уж! Сокровище мое всё-таки не уйдет с пустыми руками; но Богу известно, что Урманд ни мило не задумываясь, был бы счастлив взять тебя и без всякого приданого. Да, не легко встретить человека, до такой степени влюбленного в девушку! Решайся, Мария! не стыдись сказать мне то словечко, которое ты может быть не в состоянии выговорить ему.
— Я не могу сказать то слово ни ему, ни вам, дядя!
— Чёрт возьми, да почему же нет? вспыльчиво вскричал Михаил Фосс, утомившись долгими уговорами.
— Мне хочется оставаться с тобою и тетей.
— Ах что за вздор!
— Многие девушки никогда не расcтаются со своею родиной, ведь не все же выходят замуж — и я не хочу жить в Базеле.
— Да тут нет ни смыслу, ни разума, — возразил Михаил, вставая. — Как послушное дитя ты исполнишь то, что от тебя требуют.
— Но весьма дурно было бы с моей стороны выходить за человека, которого не люблю.
— Почему же тебе не любить его — человека, от которого почти все девушки без ума. Почему ты не можешь к нему привязаться? — При этом вопросе голос Михаила дрожал, как будто от сдержанного гнева.
По-настоящему он представлял Марии полную свободу в выборе себе мужа, но ему досадно, что все его доводы оставались безуспешными. У Марии же, не смотря на её уступчивый характер, шевельнулась мысль, что дяди не следует говорить с нею в подобном тоне, поэтому она упорно молчала.
— Надеюсь, что голова твои не занята кем-либо другим, — продолжал Михаил.
— Нет, робко шепнула Мария.
— Может быть ты думаешь еще о Георге, оставившем нас, не помыслив даже о тебе? Вероятно ты не так глупа.
— Мария сидела молча и неподвижно, глаза её имели мрачное выражение, видно было, что она чувствовала себя обиженною и огорченною. Но Михаил Фосс не смотрел ей в лицо, он пристально устремил взоры перед собою и в своей злобе далеко швырял от себя щепу, лежащую под его ногами.
— Если это так, то я принужден заметить, что тебе следует выбросить из головы весь этот вздор, потому что он не поведет к добру. Тебе представляется отличная партия, будь милое дитя и скажи, что согласна со принять.
— Но дядя, я чувствую, что это будет дурной поступок, если я соглашусь разделить свою судьбу с человеком, которого не могу любить!
— Причиной твоей настойчивости не служит ли Георг, дитя мое? — Михаил остановился на минуту, выжидая ответа. Но тщетно прождав его, он снова начал с какою то запальчивою неотступностью: — Скажи, отказываешь ли ты молодому человеку, ради Георга?
Мария, с минуту помолчав ответила:
— Нет, не он тому причиною!
— Так не он?
— Нет, дядя.
— Отчего же ты не хочешь принять предложение Урманда.
— Оттого, что не люблю его. Дядя почему же не хочешь ты чтобы я осталась у вас?
В тоже время она крепко прижалась к нему, голос её прерывался от подавленных рыданий и глаза были влажны от слез. Михаил Фосс был человек мягкосердечный и в особенности кроток и ласков, когда дело касалось Марии Бромар; но теперь, как дядя и как опекун он считал своею святою обязанностью настоять на исполнение того, что находил нужным для её счастья. Он колебался между желанием сделать по своему и между влечением прижать ее к своей груди и поцелуями осушить слезы на её глазах.
Мария, тихо и нежно сжимая его руку, сказала:
— Дядя, оставь меня у себя! Я так люблю тебя и тетю Йозефу, мое сердце так горячо привязано к детям, которые не могут обойтись без меня. Дорог мне также этот дом, где я умею быть полезною; не настаивай дядя, не то я подумаю, что надоела вам!
— Что за чепуху городишь ты, Мария! Что раз принято в свете, тому и надо следовать! Что же скажут соседи, когда мы тебя как чумичку будем держать при себе, вместо того, чтобы пристроить за хорошего человека. Ты забываешь Мария, что обязанность эта тяжело лежит у меня на душе!
— Но если мне это противно? возразила Мария. Что нам за дело до соседей? Разве недостаточно, если мы друг другом довольны?
— Но я неравнодушен к людским толкам! подхватил Михаил с живостью.
— Не возможно же требовать, чтобы ради этого я связала свою судьбу с человеком, которому вполне равнодушна, возразила Мария голосом, трепещущим от негодования.
Михаил Фосс понимал, почему его племянница показывала такое упорное сопротивление, но он видел, что она имеет какую-то тайну на душе и понял, что было бы жестоко еще долее настаивать. Он едва не поддался искушению обнять ее своими мускулистыми руками и дать свое согласие на то, чтобы она, до конца жизни, как родная дочь, разделяла с ним его хлеб-соль; но с другой стороны, невыносима была для него мысль упустить такую, по его мнению, прекрасную партию.
Весьма сомнительно было, чтобы Адриян Урманд после этого оскорбительного, вторичного отказа, согласился еще подождать.
— Мне кажется, сказал он, наконец, что твои понятия не совсем ясны. Я никак не думал, чтобы такая умная девушка как ты, могла поступать так глупо.
Мария не отвечала и они стали спускаться с горы. Михаил еще раз остановился и обратился к ней с вопросом, свидетельствовавшем о направлении его мыслей.
Уверена ли ты в том, спросил он, что твой поступок не есть следствием расчета на брак с Георгом?
— Я в том уверена, ответила она вполголоса и незаметно ускоряя шаги.
— Честное слово, ты для меня загадка. Не говорил ли Урманд, что-нибудь такое, что могло бы на него навлечь твое неудовольствие?
— Нет, дядя, ни слова, и скорей чувствую к нему благодарность. Единственно, что меня удерживает, так это то, что не люблю его.
— В таком случае, я, по совести, тебя не понимаю и непростительно было бы с моей стороны, не употребить все силы, чтобы уговорить тебя. Дней через десять Урманд снова приедет к нам и к тому времени ты верно одумаешься, Мария!
После этого они уже молча сошли с горы, каждый занятый мыслями другого, понятые ими однако совершенно превратно.
Михаил Фосс теперь был уверен, что Мария совершенно равнодушна к Георгу; жена должно быть ошиблась в своем предположении, думал он, как вообще ошибалась во всём, где требовался рассудок. Дело, которое ему так не нравилось, было конечно хотя и немного грубо, но всё-таки кончено и теперь у Марии Бромар не оставалось более ни какой основательной причины для отказа Адриян Урманд.
Мария в свою очередь, сознавала что не высказала в своих словах равнодушие и нелюбовь к Георгу. Не она забыла его, а он оставил ее и уехал. Но не смотря на то, она только тогда считала бы себя свободною принять предложение, так горячо Желаемое родными, если б однажды узнала, что он имеет намерение жениться — а это рано или поздно должно же было случиться! Теперь же она всем своим существом принадлежала Георгу Фоссу и считала себя неразрывно связанною с ним своею клятвою. Кажущееся равнодушие Георга заставляло проливать ее горькие слезы, но тем не менее она решилась снято сохранить свою верность, пока он сам не откажется от неё. Таковы были её мысли до сих пор. А теперь? — К чему повело бы питать несбыточную надежду, так как дядя ни в каком случае не согласился бы на их брак? А с другой стороны свет действительно осудил бы ее, если б она отказалась от предполагаемой ей партии. Тысячу сомнений терзали ее душу, когда повернув в деревню, дядя снова обратился к ней:
— Не переменишь ли ты свое намерение, дитя мое? не правда ли, ты это сделаешь? Молчание с её стороны, Решайся же Мария, можешь ли ты по крайней мере обещать мне, подумать? Не правда ли, ты мне это обещаешь?
— Хорошо дядя, я попробую!
Михаил Фосс пришел домой в наилучшем расположении духа, он чувствовал что одержал победу; бедная же Мария вернулась с растерзанным сердцем, ей стало ясно, что она на половину уже сдалась. Она видела что дядя торжествовал.