Когда Георга за столомъ спросили, на долго ли онъ взялъ Отпускъ, то Сообразивъ что до слѣдующаго дня не успѣетъ выполнить свою задачу, онъ назначилъ свой отъѣздъ въ Кольмаръ на послѣ завтра. Михаилъ избралъ для разговора, ближайшую тему именно Кольмаръ, Вогезы и мадамъ Фарагонъ, потому что мадамъ Фоссъ успѣла уже шепнуть ему о непріятномъ настроеніи Георга. Онъ хотя и не могъ понять почему бы сыну быть недовольнымъ, при этомъ радостномъ событіи, счелъ однако за лучшее проглотить свое неудовольствіе и бесѣдовать о постороннихъ предметахъ; мало по малу ему удалось было завладѣть прежнимъ хорошимъ расположеніемъ духа, когда разговоръ коснулся новыхъ учрежденій на почтѣ въ Кольмаръ, закупкѣ новыхъ лошадей и другихъ подобныхъ вещахъ. Эти предметы всегда доставляли ему большой интересъ, потому что тутъ высказывались всегда глубокія познанія и способности Георга.
Марія ходила взадъ и впередъ, изрѣдка также вмѣшиваясь въ разговоръ. Ей крайне хотѣлось завязать съ Георгомъ хоть болѣе или менѣе сносныя отношенія такъ какъ, съ этихъ поръ, должна была смотрѣть на него, только какъ на кузена и кромѣ того показать ему, что воспоминанія о прошедшемъ, нисколько не тягостны дли нея, вслѣдствіе этого немного необдуманно сорвались съ ея губъ слова:
— Когда ты будешь имѣть свой собственный домъ, тебѣ также надо позаботиться и о хорошей женѣ.
— Ну, это само собою разумѣется, — ревностно подхватилъ Михаилъ и мадамъ Фоссъ также пожелала ему добрую хозяйку, съ тѣмъ чтобы наполнить послѣдовавшую за этимъ тяжелую паузу,
Самъ Георгъ ничего не отвѣчалъ и молча пилъ налитое ему вино. Марія почувствовала что поступила весьма опрометчиво затронувъ этотъ сердечный вопросъ и что ей, пока Георгъ въ Гронперѣ слѣдовало бы избѣгать съ нимъ всякихъ болѣе или менѣе интимныхъ разговоровъ.
Михаилъ Фоссъ пригласилъ сына проводить его на слѣдующее утро въ лѣсъ, на что тому ничего болѣе не оставалось какъ согласиться. Рѣшено было пуститься въ дорогу въ шесть часовъ утра и улыбаясь просилъ Михаилъ, Марію, приготовить имъ къ тому времени, небольшую закуску, что она съ радостью, обѣщала. Она охотно согласилась бы встать еще раньше еслибъ, могла надѣяться, хорошимъ завтракомъ вызвать въ Георгѣ, болѣе доброе расположеніе духа. Тотъ же въ тихомолку рѣшилъ, что гроза надъ Маріею, должна разразиться въ этотъ же вечеръ; его серіозныя, строгія черты, рѣзко отличались отъ оживленнаго веселаго лица Михаила и дѣло неминуемо дошло бы до взрыва, еслибъ мадамъ Фоссъ не вмѣшивалась въ ихъ бесѣду и не старалась бы всѣми силами предупредить чтобы не произнесено было имя Адріяна Урманда. Такимъ образомъ разговоръ все болѣе вертѣлся на интересахъ Георга, при чемъ отецъ нерѣдко выражалъ свое удовольствіе на самостоятельное устройство сына.
— Въ противномъ случаѣ, тебѣ можетъ быть, пришлось бы ждать довольно долго, — замѣтилъ Михаилъ.
— Мнѣ это нисколько не было бы тяжело, возразилъ Георгъ.
— Вѣрю, вѣрю, что ты не желаешь видѣть своего старика подъ землею, но мнѣ самому эта мысль не давала бы покоя. Еслибъ даже я предоставилъ тебѣ лѣса, то и тогда сумма вырученная за нихъ, была-бы слишкомъ недостаточною, чтобы доставить тебѣ самостоятельное положеніе въ свѣтѣ. Но, впрочемъ и не мѣшаетъ молодому человѣку выйдти изъ родительскаго надзора, въ этомъ я вполнѣ убѣдился и теперь желалъ бы только видѣть тебя почаще у насъ.
Георгу удалось ускользнуть отъ отца, только къ десяти часамъ и выходя въ сѣни, прямо наткнулся на Марію, чѣмъ-то занятой тамъ! Онъ пригласилъ ее къ себѣ, потому что, въ тѣхъ странахъ не считалось предусудительнымъ для молодыхъ дѣвушекъ, входить въ мужскіе спальни. Марія тогда тотчасъ поняла, что Георгъ пріѣхалъ въ Гронперъ не собственно съ тѣмъ, чтобы оказать вниманіе отцу и чтобы проститься съ нею, передъ ея свадьбой. Что ей предстояла сцена, въ томъ она была увѣрена, но въ какомъ родѣ, это былъ вопросъ. Но имѣя однако чистую совѣсть, Марія не боялась того, что угрожало ей и вошла въ комнату съ улыбающимся лицомъ.
— Маріи, началъ Георгъ, ты видишь меня здѣсь, потому что я кой о чемъ долженъ переговорить съ тобою, и при звукѣ этого голоса, улыбка исчезла съ лица Маріи, такъ какъ въ немъ слишкомъ ясно слышался весь его сдержанный гнѣвъ. Такъ онъ намѣренъ былъ осыпать ее серьезными упреками — упреки ей, отъ человѣка, укравшаго ея сердце и оставившаго ее потомъ на произволъ судьбы — упреки, отъ человѣка, который разбилъ всѣ ея надежды и заставилъ испытать всѣ жестокія муки первой обманутой любви, который принудилъ ее отказаться отъ всѣхъ мечтаній о жизни, полной счастія и радостей, чтобы удовольствоваться однимъ долгомъ, при чемъ сердце должно было оставаться холоднымъ и безучастными. Какъ ей не было горько отъ этихъ мыслей, но она рѣшилась сохранить возможно большее присутствіе духа и не дать ему замѣтить волнующихъ ее чувствъ.
— Надѣюсь, что въ твоемъ сердцѣ, Георгъ, ничего нѣтъ кромѣ добраго въ отношеніи меня, возразила она ему, вѣдь намъ предстоитъ такая скорая разлука.
— Не знаю, что было бы причиною этихъ добрыхъ чувствъ въ моемъ сердцѣ, былъ его отвѣтъ, послѣ чего онъ немного призадумался, какъ-бы поразить ее побольнѣе. Громкія слова неумѣста тамъ, продолжалъ онъ наконецъ, гдѣ происходило когда то, нѣчто выше всякихъ словъ! Георгъ остановился на минуту, какъ-бы давая время отвѣтить, но она, въ свою очередь ждала пока онъ вполнѣ выскажется. «Можетъ-ли быть, Марія, чтобы ты забыла всѣ свои клятвы?» и на этотъ прямой вопросъ она молчала, ей казалось, что не насталъ еще моментъ, чтобы сказать ему тѣ немногія слова, которыя она для него приготовила. «Ты — ты измѣнила своей клятвѣ и растерзала мое сердце, потому что не была въ состояніи сохранить мнѣ вѣрность, между тѣмъ, какъ я на твоемъ постоянствѣ основалъ всѣ свои мечты о жизни, полной самаго высокаго земнаго счастія. Ты обѣщала принадлежатъ мнѣ на вѣки и прежде чѣмъ прошелъ годъ ты обручилась съ другимъ! И почему же? Потому что ты соблазнилась разказами о его богатствѣ и домѣ набитомъ роскошною мебелью. Кто знаетъ, можетъ быть въ его домѣ для тебя загорится звѣзда счастія; для меня же и моего дома воспоминаніе и тебѣ, навѣки будетъ служить проклятіемъ!»
Эти признанія поразили Марію, подобно молніи. Ничего подобнаго не ожидала она; будучи увѣрена въ его равнодушіи, она приготовилась выслушать самые жестокіе несправедливые упреки и готова была отразить ихъ однимъ короткимъ словомъ. Но на любовь его къ ней — нѣтъ, на любовь съ его стороны она ни въ какомъ случаѣ не могла расчитывать. Правда, онъ осыпалъ ее упреками, по они дышали самою жгучею страстью! Тяжелые вздохи прерывали его голосъ, когда онъ обвинялъ ея въ томъ, что она надломила ему сердце. Онъ увѣрялъ, что никогда не измѣнялъ ей, что всѣ свои надежды полагалъ на нее и какъ теперь она стала проклятіемъ всей его жизни. Какія мысли и чувства при атомъ должны были волновать душу Маріи? Только одно убѣжденіе въ полнѣйшемъ равнодушіи Георга, заставило ее принять руку Адріяна Урманда; въ противномъ случаѣ, ничто на свѣтѣ, никакіе доводы и уговоры родственниковъ не принудили бы ее отдаться другому. Теперь всѣ причины, казавшіеся ей до сихъ поръ такими основательными разлетѣлись на вѣтеръ.
Конечно еслибъ она была, независима и имѣла свободный выборъ, то охотно на всю жизнь осталась бы служанкою у дяди и представила бы Адріяну Урманду право положить всѣ свои сокровища къ ногамъ какой либо другой дѣвушки. Но зависимая отъ чужой воли, она должна была подчиниться ей и послушно исполнять то, на что ей указывали, какъ на обязанность. И теперь согласно данному слову, она по настоящему, не должна бы была слушать пламенныхъ упрековъ своего возлюбленнаго, но это было ей не по силамъ. Горячо сочувствуя ему, каждое слово его болѣзненно отзывалось въ ея душѣ; забыты были всѣ несправедливости, все кажущееся равнодушіе съ его стороны, все, кромѣ настоящаго. Еслибъ она была увѣрена, что Георгъ могъ ей простить, Марія готова была тотчасъ броситься передъ нимъ на колѣни.
— Георгъ, о, Георгъ, стонала она.
— Что въ томъ пользы, теперь? возразилъ онъ, отворачиваясь, Замѣтивъ что нанесенный ударъ остался не безъ послѣдствій, ему скорѣй всего хотѣлось уже быть въ Кольмарѣ.
Марія приблизилась къ нему и нѣжно взяла его за руку.
— Георгъ, правда-ли то, что ты никогда не переставалъ любить меня — и теперь еще любишь?
— Люблю ли? не знаю, что ты называешь любовью: Развѣ я не поклялся вѣчно любить тебя одну? Не дѣлалъ ли я нее, чтобы основать свой домашній очагъ, потому что расчитывалъ имѣть тебя своей женой? Какъ могло бы мнѣ придти на умъ измѣнить моей клятвѣ? Не думаю, чтобы ты меня считала способнымъ на измѣну!
— Во имя истиннаго Бога, я была увѣрена въ ней! И обливаясь слезами, Марія упала передъ Георгомъ на колѣни.
— Марія, прошу тебя, встань.
— Не прежде, пока ты мнѣ простишь! Во имя всего святаго, я принуждена была думать, что ты меня забылъ. Для тебя весь свѣтъ былъ открытъ, между тѣмъ, какъ я могла только мысленно быть съ тобой моимъ возлюбленнымъ; ахъ, еслибъ ты могъ подозрѣвать всю величину моей любви и потомъ всю глубокую скорбь, когда во мнѣ утвердилась мысль о твоемъ забвеніи. Еслибъ ты зналъ, какъ я боролась, чтобы исполнить волю дяди, когда мнѣ уже болѣе ничего не оставалось! И въ своемъ отчаяніи Марія обхватила колѣна Георга и прильнула къ нимъ головою.
— Кого же любишь ты теперь? спросилъ онъ прерывая ея рыданія и подымая ее, меня или Урманда? Этотъ вопросъ былъ излишнимъ, такъ какъ ея скорбь была довольно краснорѣчивымъ отвѣтомъ. Но Георгу хотѣлось слышать это признаніе изъ устъ Маріи.
— Это грустно, началъ онъ снова получивъ ея отвѣтъ.
— Богу извѣстно, какъ это тяжело. Я считалъ тебя сильнѣе.
— Не брани меня, Георгъ! Неужели же я дѣйствительно служу тебѣ проклятіемъ?
— О Марія, какъ твердо надѣялся я найти въ тебѣ мое счастіе!
— Скажи же Георгъ, что не проклинаешь меня!
Но онъ молчалъ. Между тѣмъ какъ она умоляла его о малѣйшемъ знакѣ прощенія, онъ напрягалъ всѣ умственныя способности чтобы по возможности избавить себя и ее отъ предстоящей гибели. Теперь онъ уже не могъ болѣе сомнѣваться въ томъ, что ея сердце все еще принадлежитъ ему, хотя она и отдала руку Урманду. Стоя передъ Маріею, съ насупившимся лицомъ и мрачно сверкающимъ взглядомъ, Георгъ мало по малу, сталъ смягчаться, его гнѣвъ уступилъ мѣсто болѣе нѣжному чувству и онъ сталъ сознавать какимъ образомъ, все такъ пагубно сложилось для Маріи, что заставило ее считать себя забытою.
— Я долженъ повѣрить, что ты такъ думала обо мнѣ, — сорвалось неожиданно съ его губъ.
— Что я — что думала, Георгъ?
— Будто я тщеславный, пустой, лицемѣрный дуракъ, на слово котораго нельзя положиться.
— Нѣтъ, Георгъ, никогда не считала я тебя, такимъ дурнымъ человѣкомъ, но, пріѣхавши къ намъ, я не узнала тебя, потому что ты былъ такъ холоденъ и ни слова не говорилъ со мной.
Въ эту минуту, въ Маріи исчезло всякое желаніе оправдываться Одно только ясно сознавала она, именно что своими сомнѣніями, навѣки утратила единственное что считала для себя высшимъ благомъ и не съ состояніе была простить себѣ это роковое заблужденіе.
— Не стоитъ болѣе объ этомъ размышлять, замѣтилъ Георгъ. Теперь ты должна будешь сдѣлаться женою того человѣка и хотя это сведетъ меня съума, по я боюсь что тебѣ необходимо будетъ покориться.
— Я сама этого боюсь, если только…
— Что?
— Нѣтъ, ничего Георгъ! Вѣдь такъ должно же быть, они всѣ имѣютъ мое слово. Ты же Георгъ вѣрно простишь меня!
— О, Марія, моя возлюбленная, пусть будетъ такъ! Съ его лица, однако, все еще не исчезло мрачное горестное выраженіе и глаза все еще смотрѣли угрюмо.
— Ахъ, Георгъ, какъ я несчастна! Не успокоюсь я раньше, покуда ты не скажешь, что помирился со своей судьбой и что будешь искать счастіе въ другой!
— Я не могу этого сказать, Марія. Никогда я не полюблю другую, потому что никогда не забуду тебя! Каждое слово Георга было ударомъ кинжала для сердца Маріи, но она старалась не выказывать своихъ мучительныхъ страданій.
— Мы женщины вѣрно не такъ сильны, какъ мужчины, — сказала она наконецъ. — О, скажи же, что прощаешь мнѣ!
— Я уже простилъ тебѣ! О Боже!
Георгъ взялъ ласково протянутую ему руку и нѣсколько времени, держалъ въ своей, Марія же смотрѣла на него какъ бы выжидая другого знака прощенія, но видя, какъ онъ боролся со своего нѣжностью, она тихо выдернула свою руку и сказала.
— Теперь я должна идти Георгъ. Прощай, покойной ночи.
— Покойной ночи, Марія! Она ушла.
Оставшись одинъ, Георгъ впалъ въ глубокое раздумье. Какое преобразованіе случилось съ нимъ. Не смотря на то что всѣ его планы и надежды рушились, не малымъ утѣшеніемъ служила ему увѣренность что его любятъ и предпочитаютъ всякому другому. Теперь онъ звалъ что его возлюбленная не позволила подкупить себя красотою и богатствомъ соперника, а была вполнѣ ему предана и чтобы не выражали его черты лица, въ душѣ, онъ уже давно простилъ ей. Что теперь оставалось дѣлать? Она не была еще женою Адріана Урманда! Не блестѣлъ ли въ этомъ лучь надежды для обоихъ? Хотя онъ зналъ что на его родинѣ обрученіе считалось уже на половину бракомъ; но ему эти казалось ничтожнымъ въ сравненіи, съ тѣми неразрывными узами, по которымъ Марія была бы для него уже недосягаемою. Этотъ нелюбимый ею человѣкъ, не былъ еще ея мужемъ и могъ никогда не сдѣлаться имъ, еслибъ Марія имѣла только достаточную твердость, чтобы противиться вліянію всего семейства.
Везъ ея согласія, никакой пасторъ не могъ бы обвѣнчать ее, и онъ самъ — Георгъ — онъ хотѣлъ справиться съ цѣлой родней. Ему хорошо было извѣстно, что въ такомъ случаѣ ихъ обоихъ ждетъ отчужденіе, какъ со стороны отца, такъ и со стороны всѣхъ другихъ, но все это, думалъ Георгъ, легко перенести, еслибъ только ему удалось уговорить Марію Бромаръ вмѣстѣ съ нимъ пренебречь всѣми нападками общества. Ложась въ постель, Георгъ рѣшился поговорить объ этомъ предметѣ съ отцемъ, во время завтрашней прогулки. Онъ не скрывалъ отъ себя, что этимъ вызоветъ его самый сильный гнѣвъ — но рано или поздно, это должно же было случиться.