Георгій Залакоста *)[править]
I.
Поэтъ и его муза.[править]
Несносна суеты казалась мнѣ обуза;
Бѣжалъ я отъ людей; въ груди какъ будто жгло;
Со мною, моему учителю на зло,
Была красавица, божественная Муза.
У ногъ моихъ журчитъ кристальная струя,
Лимонъ пахучую вверху раскинулъ крышу;
Вдругъ пѣсня полилась: то голосъ соловья…
Не вижу Музы я и соловья не слышу.
Богининой руки движеніемъ нѣмымъ
И взоромъ ангельскимъ обласканъ и разбуженъ,
«Прочь, Муза, — я сказалъ, — зачѣмъ тебѣ я нуженъ?», --
И встать хотѣлось мнѣ, но былъ я недвижимъ.
Она отвѣтила: «Смущенъ ты приговоромъ
Учителя; писать боясь, бранитъ онъ всѣхъ.
Не вѣрь тому, кто жизнь мертвить холоднымъ взоромъ,
Чей видъ угрюмъ и желтъ, уста забыли смѣхъ!»
« — Такъ, убѣдился я учителя совѣтомъ;
Сегодня всѣ стихи сожгу, какъ праздный трудъ, --
Мнѣ уши прожужжалъ его жестокій судъ:
Въ Элладѣ не рожденъ еще никто поэтомъ».
" --Все это ложь и ложь, завистливъ твой судья;
Въ душѣ бѣдняги жолчь, на языкѣ отрава.
Не дастся ворону искусство соловья,
И точитъ словно червь его чужая слава.
«Вотъ соловей поетъ, благоухаетъ цвѣтъ,
Ручей катитъ, журча, серебряныя воды.
На здѣшней почвѣ лавръ — не гость, а даръ природы.
Пиши: земля и твердь — все радость и привѣтъ».
Я слушалъ и пылалъ. Теперь борьба напрасна.
Нѣтъ, я своихъ стиховъ, учитель, не сожгу.
Бранись, а не писать я больше не могу:
Вѣдь, ты такой уродъ, а Муза такъ прекрасна.
II.
Поэтъ.[править]
Несчастіе не знаетъ сна. Денницы лучъ дрожащій
Скользитъ по маковкѣ горы,
Чуть видны скалы и бугры,
Темны лѣсныя чащи.
Трава ночную пьетъ росу; въ безмолвіи природы
Гремятъ напѣвы соловья;
Зефира легкая струя
Рябитъ морскія воды.
На высяхъ сонмы нереидъ, невидимыя сами,
Плетутъ изъ золота вѣнки *),
И наши сны въ тотъ часъ легки:
Бдятъ ангелы надъ нами.
Разсвѣта часъ, когда цвѣты и листья всѣхъ растеній,
Льютъ необычный ароматъ…
Блаженно сердце то стократъ,
Въ которомъ нѣтъ мученій!
Несчастный юноша-поэтъ, безсонный, надъ потокомъ,
Въ густую мглу вперяя взоръ,
Ведетъ съ пустыней разговоръ
Въ уныніи глубокомъ:.
"О ночь, души моей двойникъ, чернѣешь ты могилой.
Какъ я любилъ тебя! о, какъ
Встрѣчалъ я радостно твой мракъ
Вдвоемъ съ подругой милой!
"Въ вѣтвяхъ мнѣ слышны пары птицъ по общему ихъ пѣнью,
А я, — къ чему, не зная самъ, --
По обезжизненнымъ лѣсамъ
Гоняюся за тѣнью.
"Когда-то эти же лѣса и этотъ ключъ прохладный
Считать я раемъ былъ готовъ.
Глупецъ, кто прочныхъ ждетъ даровъ
Отъ жизни безотрадной!
"Отдавшись грёзамъ, я въ душѣ носилъ блаженства жажду
И вѣру въ блескъ своей звѣзды:
Вы, вы, о горные дрозды,
Скажите, какъ я стражду!
"Да, если здѣсь какой изъ васъ тоскуетъ, одинокій,
По той, кого недостаетъ,
Пусть голоскомъ своимъ поетъ
Онъ жребій мой жестокій.
"Расцвѣтомъ пышнымъ Хрисо всѣхъ затмить могла въ народѣ
(И мнѣ достался кладъ такой!),
Во храмѣ первая красой,
Царица въ хороводѣ.
"Ей брови словно чья рука перомъ нарисовала,
Нигдѣ, хоть обойди весь свѣтъ,
Такихъ очей лазурныхъ нѣтъ,
Ни губъ, какъ два корала.
"Что значитъ прелесть красоты и юности безпечной,
Когда жестокъ судьбы законъ?
Добычу въ ней призналъ Харонъ,
На жизнь охотникъ вѣчный.
"Потоки, птицы и цвѣты, хоть вы ее и знали,
Несправедливъ вашъ былъ бы гнѣвъ
На то, что я, осиротѣвъ,
Не умеръ отъ печали.
«Здѣсь на землѣ, гдѣ я влачусь какъ жалкій трупъ, какъ бремя
Пускай душа горитъ въ огнѣ:
Жизнь — вотъ гдѣ муки ада мнѣ,
А смерть — награды время».
Харонъ услышалъ. Не успѣлъ, гордясь весны нарядомъ,
Еще миндаль дать новый цвѣтъ,
Почилъ безвременно поэтъ
Съ своею Хрисо рядомъ.
Два дерева надъ ихъ четой раскинули объятья,
Сплетясь въ таинственную сѣнь,
И межь собою въ бурный день
Цѣлуются, какъ братья.
- ) Передо (или, какъ говорятъ теперь, нерайды) въ новогреческой демонологіи замѣнили собою древнихъ нимфъ — наядъ, дріадъ, ореадъ и друг. Золотые вѣнки, которые вьютъ нереиды, слѣдуетъ понимать, очевидно, въ смыслѣ первыхъ лучей солнца, освѣщающихъ вершина горъ.
III.
Мое дерево.[править]
Свой садикъ деревомъ украсить я затѣялъ,
Съ вѣтвями длинными, съ зеленою листвой,
Чтобъ легкій холодокъ подъ нимъ въ лицо мнѣ вѣялъ
И яркіе плоды качались надо мной.
Вотъ ямку вырылъ я, въ нее бросаю сѣмя,
И вскорѣ ужь оно дало чуть видный всходъ;
Кругомъ я листьями укрылъ ростокъ на время
Отъ клюва жадныхъ птицъ и стужи непогодъ.
Я преданъ былъ мечтамъ все объ одномъ предметѣ --
О деревѣ своемъ; я имъ существовалъ;
Не разъ мнѣ забывать случалось все на свѣтѣ,
Когда выхаживалъ его и поливалъ.
Межъ страховъ и надеждъ неся о немъ заботы,
Увидѣлъ я своихъ всѣхъ грёзъ вѣнецъ и цвѣтъ, --
Сидѣлъ подъ деревомъ; но дней подведши счеты,
Отъ вѣка своего я шесть откинулъ лѣтъ.
IV.
Ея отъѣздъ.[править]
Проснувшись, я узналъ, что здѣсь ужь нѣтъ моей любезной;
На берегъ моря я схожу
И разговоры завожу
Съ волнующейся бездной.
«На встрѣчу первая пошла я дѣвѣ бѣлоснѣжной, --
Одна волна мнѣ говоритъ, --
И вотъ со стономъ я гранитъ
Цѣлую побережный».
«А не блестѣли-ль, — я спросилъ, — слезой ея рѣсницы?…»
И былъ отвѣтъ волны другой:
«Она летѣла въ край чужой
Съ весельемъ вольной птицы».
И третью я волну спросилъ: «За что на плачъ и горе
Меня покинула она?»
Но молча грозная волна
Несется дальше въ море.
Ѳ. Коршъ.