Глава III
[править]Молодой наследственный враг дома Оттона, которого он считал уже уничтоженным, вдруг восстал против него, вызнанный папой, как Давид против Саула. Странная судьба заставила Фридриха, первого и имевшего наиболее прав из всех трех избранником, выступить последним в великой борьбе за имперскую корону, восстановить Штауфеновский дом и дать ему новое величие. В руках Иннокентия III все эти избранники были как бы фигурами шахматной игры, которые он двигал одну против другой и одну после другой. Все они чувствовали унижение быть слугами чужой воли. Сын Генриха VI питал глубокую ненависть к эгоистической политике священников, и она свила господствующим мотивом его жизни. Он не забыл ни того, что он должен был купить защиту церкви, став к ней в ленные отношения с потерей драгоценных прав короны, ни того, что он был устранен от имперского трона, когда папа призвал на него Оттона IV.
Фридрих вырос в среде придворных интриг, подобно Генриху IV, и, подобно последнему, он в совершенстве приобрел искусство побеждать людей хитростью. Лукавству, с которым он впоследствии действовал против церкви, он научился, находясь в трудных обстоятельствах, в которые он был поставлен в детстве своими отношениями к римской курии и ее предприятиям в империи и в Сицилии. Ее политическое искусство было для него настоящей школой.
Противники Оттона вызвали Фридриха в Германию. Один из этих послов, Ансельм фон Юстинген, прибыл в Рим, где он нашел, что папа и римляне готовы признать притязания Фридриха на римскую корону, ибо Иннокентий тоже вдруг открыл, что он вообще имеет на нее права. Политика, враждебная всякому идеальному величию так же, как и религиозной и философской добродетели, заставила даже такого человека, как Иннокентий, снизойти до обыденных непрямых способов действия и отрицать свои собственные воззрения, потому что согласно с ними последний Гогенштауфен должен был навсегда быть удален в Сицилию в качестве вассала церкви и оставаться вдали от дел империи. Считал ли папа возможным предотвратить пугавшее его соединение Сицилии с Германией? Кажется, он предавался этой иллюзии. Тот момент, когда он предложил сицилийскому королю захватить римскую корону, был одним из самых роковых в истории папства. Следствием его была борьба, разрушительная и для церкви, и для империи, затем господство Анжуйского дома, Сицилийская вечерня и Авиньонский плен. Иннокентий выковал второй, более острый меч, который должен был поранить церковь.
Повторное самообольщение этого папы, к ногам которого короли слагали свои короны, как вассалы, может служить смиряющим гордость доказательством слепого непонимания даже самыми выдающимися умами законов, управляющих ходом мировой истории.
Когда швабские послы прибыли осенью 1211 г. в Палермо с предложением Фридриху немецкой короны, то королева и парламент восстали против этого опасного предприятия. Сицилийцы слишком много страдали от Генриха VI, чтобы не относиться с ненавистью ко всякой связи с Германией. Сам Фридрих тоже колебался, но затем решился смело броситься в волны безграничной будущности. Ему в это время было еще всего восемнадцать лет, и он уже с августа 1209 г. был женат на Констанце, дочери короля Альфонса Арагонского, бездетной вдове Эмериха Венгерского. Он короновал незадолго перед тем родившегося у него сына Генриха королем Сицилии, сел на корабль в Мессине и прибыл в Рим, где в апреле 1212 г. папа приветствовал его как избранного римского короля. Иннокентий в первый раз увидел беспомощного юношу, бывшего под его опекой, и потом уже не видал его больше. Внук героя Барбароссы явился перед ним, как избранный по праву император. Он был его креатурой в более благородном смысле, чем Оттон IV; он был «исполнением» его долга, его приемным сыном, который в течение многих лет находился под его заботливой охраной. Если полученные им сведения изображали этого юношу, как глупца, кутившего с толпой придворных трубадуров, то его проницательный взор скоро увидел в сыне Генриха VI прирожденную силу гения и рано искусившийся ум. Были определены условия, выполнение которых церковь связывала с возвышением Фридриха, и прежде всего установлено было отделение Сицилии от империи. Новый кандидат на императорский престол занял это положение при условиях, к несчастью для империи, сходных с теми, в которых находился Оттон IV; так как те же оковы, которые последним были разорваны лишь через клятвопреступление, связывали и Фридриха. Однако невозможно сомневаться в том, что в то время он был чистосердечен, будучи одушевлен надеждами на великую будущность.
Папа простился с Фридрихом вполне довольный им и даже снабдил его деньгами. Молодой сицилиец, «дитя Апулии», достиг Германии, и счастье не покидало его. Слава его предков открыла для него родину, несмотря на то что он был совершенно чужд ей и вовсе или почти вовсе не понимал по-немецки. Щедрость, с которой он раздавал наследственные имущества своего дома и имперские лены, привлекла к нему жадную знать, а образ сурового Вельфского императора служил контрастом для юноши, которого иноземные грации наградили на классическом острове своими прекраснейшими дарами.
5 декабря 1212 г. Фридрих был во Франкфурте избран королем а 12 июля 1215 г., признанный уже почти всей Германией, он принес присягу в Эгере, причем должен был возобновить с согласия имперских князей уступки, сделанные папе Оттоном IV. Свобода церкви в духовных делах была признана; иннокентиевское церковное государство утверждено; за империей сохранено во всех странах только foderum при коронационной процессии; папское владычество над Апулией и Сицилией еще раз было торжественно подтверждено.
После победоносных действий против несчастного противника, слава которого сверх того померкла 27 июля 1214 г. на поле битвы при Бувине, Фридрих II был коронован 25 июля 1215 г. в Аахене папским легатом Зигфридом, архиепископом Майнцким. «Поповский король», как называл своего соперника Оттон IV, из преданности церкви, а может быть, и из подъема рыцарского чувства дал после коронования обет совершить крестовый поход в Святую Землю. Этот обет, ставший для него впоследствии источником больших несчастий, был дан вполне искренне, но возможно, что он уже не служил обеспечением того, что Сицилия будет в качестве церковного лена отделена от его собственной короны и передана по совершении коронования его императорской короной сыну его Генриху.
Спор за германский престол был окончательно решен на Великом соборе, созванном Иннокентием в ноябре 1215 г. в Латеране. Адвокаты Оттона и представители Фридриха выслушали решение, которым первый был отвергнут, а последний признан. Более 1500 прелатов из всех христианских стран вместе с князьями и посланниками королей и республик преклонили колена перед могущественнейшим из пап, который сидел на Всемирном престоле как повелитель всей Европы. Этот блестящий собор, последний торжественный акт Иннокентия III, был выражением новой силы, которую он придал церкви, и того единства, которого она при нем достигла. Конец жизни этого необыкновенного человека имел также свое величие. Отправившись в Тоскану, чтобы примирить Пизу и Геную и получить содействие этих морских держав для крестового похода, бывшего главным предметом вышесказанного собора, он умер в Перуджии 16 июня 1216 г., не пережив своей славы.
Иннокентий III, бывший настоящим Августом папства, не имел творческого гения Григория I или Григория VII, но он тем не менее был одним из самых значительных людей Средневековья. Это был ум серьезный, основательный, вдумчивый, настоящий властитель, государственный человек с проницательным пониманием, первосвященник, полный истинной горячей веры и в то же время безграничного честолюбия и устрашающей силы воли; смелый идеалист на папском престоле и вместе с тем вполне практический правитель и холодный юрист. Роль человека, который в спокойном величии действительно хотя бы в течение одного момента правит миром по своей воле, возвышенна и чудесна. Умно пользуясь историческими условиями, искусно применяя канонические законы и вымыслы и руководя религиозным чувством масс, он дал папству такую великую силу, что в своем властном течении оно неудержимо увлекало с собой государства, церкви и гражданское общество. Его завоевания, имевшие своей побудительной причиной исключительно силу церковной идеи, были, как и завоевания Гальдебранда, достойны удивления, принимая в соображение кратковременность его правления: Рим, Церковная область, Сицилия; Италия была у него в подданстве или признавала его своим протектором; Империя была отодвинута за Альпы и подчинялась решениям папского суда. Германия, Франция и Англия, Норвегия, Арагон, Леон, Венгрия, далекая Армения, королевства Востока и Запада признавали юрисдикцию папского трибунала. Процесс отвергнутой датчанки Ингеборги дал Иннокентию повод подчинить церковному закону могущественного короля Филиппа-Августа, а спор об инвеституре сделал его ленным властителем Англии, Его мастерские действия против английского короля, насильственно лишенного королевских прав, его притязание передать свободную Англию чужеземному государю Филиппу-Августу, безнаказанная игра, которую он позволял себе даже по отношению к этому монарху, его удачи и победы — такие дела поистине граничат с чудесным. Несчастный Иоанн в рабском страхе публично сложил с себя корону и получил ее, как податной вассал Святого престола, из рук Пандульфа, простого легата, но обладавшего истинно античной римской гордостью и римским мужеством. Знаменитая сцена в Дувре совершенно напоминает времена Древнего Рима, когда цари отдаленных стран по приказу проконсула слагали или снова брали свою диадему. Она блещет в истории папства, подобно сцене в Каноссе, как ее повторение. Она глубоко унизила Англию; но ни один народ не поднимался из унижения так быстро и так славно, как эта мужественная нация, вынудившая своего трусливого тирана подписать великую хартию, послужившую основой для всей политической и гражданской свободы в Европе.
Счастье Иннокентия III было безгранично. Все мировые условия данного момента складывались в пользу этого папы и становились причиной его могущества. Он видел осуществление самых смелых мечтаний Гильдебранда о подчинении греческой церкви законам Рима, когда после завоевания Константинополя латинскими крестоносцами в греческой церкви были введены римские обряды. Ни один из пап не имел столь высокого и вместе с тем столь реального сознания своего могущества, как Иннокентий III, создававший и уничтожавший императоров и королей. Ни один папа не подошел настолько близко к смелой цели Григория VII сделать Европу римским леном, а церковь — мировым правительством. Длинный ряд его вассалов открывается королями, за которыми следовали князья, графы, епископы, города и владетели, которые только от этого папы получили ленные грамоты. Он терроризировал церковь: страх, который распространяли во всем человечестве повеления абсолютной власти Рима во времена Нерона или Траяна, был не больше рабского благоговения мира перед кроткими увещаниями или грозными перунами римлянина Иннокентия III, величественного священника, который мог говорить дрожащим королям языком Ветхого Завета: «Как в божественном ковчеге Завета лежал бич рядом со скрижалями закона, так и в груди папы покоится страшная сила разрушения и сладостная милость благоволения». Он сделал Святой престол троном догматической и церковно-правовой власти, политическим трибуналом народов Европы. В его эпоху Запад и Восток признавали, что центр тяжести всего нравственного и политического порядка находится в церкви, составляющей моральный мир, и в управляющем ею папе. В это время церковь занимала самое благоприятное положение, чем когда-либо в истории. Папство в лице Иннокентия III достигло головокружительной высоты, на которой оно не могло удержаться.
XIII век был постоянной великой революцией: гражданский дух отвоевывал свою свободу у феодализма, империи и церкви, и рядом с ним росла евангельская мысль — добиться свободы веры. Эта последняя революция не была так победоносна, как первая: ее высоко поднявшееся пламя было погашено церковью, но искра ее не могла быть потушена окончательно. Глубокое, полное энтузиазма движение еретических учений выступило против догматической формы власти, в которую Иннокентий III намеревался заковать человечество. Взору этого папы время представлялось идущим как бы в виде триумфального шествия в честь его; но он замечал также дух непокорности, наводивший на него страх. Первое нападение еретических основных положений на церковно-политическую догму произошло как раз во время второго основания церковного государства и папской всемирной монархии. В то время когда иерархичекая церковь достигла высшей степени прочности, единству ее учения угрожала опасность больше чем когда-нибудь раньше. С римской решительностью Иннокентий предпринял борьбу с ересью, которую он приказал истреблять огнем и мечом. Его суровость дала церковной нетерпимости пример и направление на многие столетия. Истребление альбигойцев, бывшее первой настоящей войной против еретиков и сопровождавшееся возмутительными злодействами, было совершено по властному приказанию Иннокентия III. Оно оставило глубокий след в памяти человечества. Скорбь об уничтожении прекрасной страны, полной воспоминаний античной культуры, рыцарски-романтические симпатии, несколько преувеличенное восхищение провансальской песенной поэзией и усиленное чувство человечности и свободы покрыли гибель альбигойцев неувядаемой славой, а Иннокентия наказали вечным осуждением, Если в жизни народов приходится приносить жертвы исторической необходимости, то жребий исполнителей при этом незавиден. Нетрудно, конечно, ответить на вопрос, какой характер приняла бы наша культура, если бы в XIII веке дана была полная свобода ересям и всем их манихейским разновидностям. Принцип свободы совести, драгоценнейшее сокровище человеческого общества, не был предназначен для тех незрелых веков; однако же он победоносно вышел из костров людей, умерщвленных инквизицией, этой ужасной хранительницы единства церкви, страшной властью, возникшей во время высшего развития папства при Иннокентии III.
Мечтательный принцип, непримиримо враждебный всякой практической общественной деятельности и всякой культуре, от которого люди с ужасом отрекались, выдвинут был, однако, во второй раз в качестве мирового религиозного идеала и внес одушевление в самые благочестивые сердца. Учение о совершенной бедности как об истинном последовании Христу составляло догматическое ядро еретических сект того времени, из которых лионские бедные или вальдены были особенно опасны для церкви, потому что их аскетическое учение производило впечатление апостольской истины и давало врагам папской монархии острое оружие. Ввиду его пышности, богатства и неапостольского могущества возникало горячее стремление к идеалам христианства, чистую первобытную картину которого еретики противопоставляли уродливой действительности. Папство поняло, что оно окажется в величайшей опасности в борьбе с охватившим его сознанием необходимости церковных реформ, если оно не найдет вновь в самом себе требования христианского самоотречения и не выставит его в качестве настоящей католической идеи. В надлежащий момент из среды церкви появились два замечательных человека, апостолы той же бедности, внесшие новую силу в церковь. Рядом с Иннокентием III стали Франциск и Доминик, знаменитые характеры того времени. Отношение их к церкви изображено в легенде о сновидении папы, который видел, что падающий Латеран был поддержан двумя незаметными людьми, в которых он, проснувшись, узнал вышеназванных двух святых. Внезапное появление обоих этих людей, их легендарное существование, их деятельность среди практической борьбы в мире, их совершенно изумительное влияние суть настоящие феномены в истории религии. Наиболее сердечный из этих двух святых, Франциск, был сын богатого купца в Ассизи, где он родился в 1182 г. Мечтательное умиление охватило его посреди роскошной жизни в юношеском возрасте, он отказался от красивых одежд, золота, имения, и презрев мир, оделся лохмотья. Над ним смеялись, его называли безумным. Однако через некоторое время уже значительные толпы прислушивались к его чудесному красноречию и юноши, опьяненные его речами, следовали его примеру; в то же время сам он основал общественный дом в капелле Портиункула, возле Ассизи Призыв Христа, исходящий из уст нищенствующего апостола: «Отрекись от всего, что имеешь, и следуй за мной», снова раздавался на улицах между энтузиастами бедности, спешившими буквально выполнить эту заповедь.
Загадочное стремление к мистическому братскому союзу, основным положением которого было отсутствие собственности, средством для жизни — милостыня и украшением — нищенская одежда, есть одно из самых необыкновенных явлений Средних веков, которое могло направить серьезную мысль того времени на размышление о важнейших общественных вопросах. Умбрийских идеалистов воспламенял не протест против неравного распределения имуществ на земле; они были циниками и коммунистами, исходившими не из философского умозрения, а из религиозного стремления, болезненно волновавшего тогдашнее человечество. Если бы серафический визионер занял, как обыкновенный ум, резкую границу между тьмой и светом, то он бы устранился от мира в качестве отшельника; но Франциск, подобно Будде, был проникнут любовью, вдохновенной натурой; поэтому он обладал способностью привлекать к себе людей. У этого пророка был гениальный взгляд на божество, который в другую эпоху сделал бы из него основателя новой религии. В свое время он мог быть лишь одним из святых церкви, бывшим уже при жизни в легендах образцом подражания Христу, язвы которого, как казалось его ученикам, были и на нем. Его последователи не бросались в бездну поэтического чувства, земные экстазы которого были им непонятны; они придали грубый внешний вид царству мечтательных наслаждений по ту сторону мира; они потребовали возведения энтузиастического состояния свободной души в организованное монашеское государство, в котором бедность, как мистическая королева, царила бы на золотом троне под гимны поющих нищенствующих братьев. Но эти ученики не могли, однако, реформировать человеческое общество, потому что хотя нужда изобретательна и революционна, но бедность без нужды не есть реформаторский принцип. Они побуждали своих святых быть законодателями, тогда как все они были теоретиками, а наивными Божьими детьми. Церковь запрещала учреждение новых монастырских уставов, потому что монашеских орденов было уже слишком много и все они обмирщились и притупились; поэтому Франциску или его ученикам было нелегко пробиться. Однако он нашел в Риме сильных друзей, благородного Якоба де Септемсолиис из рода Франджипани, богатого кардинала Иоанна Колонна, кардинала Уголино, его ревностнейшего защитника, бывшего потом папой Григорием IX, затем высокоуважаемого Маттеуса Рубеуса Орсини. Иннокентий, обладавший большим практическим смыслом, не понял, однако, значения возникавшего нищенствующего ордена. Может быть, он предчувствовал опасность провозглашения принципа, решительно враждебного светской власти церкви? Нет двух больших контрастов, как образы сидящего на троне в миродержавном величии Иннокентия III и смиренного нищего Франциска, который, как средневековый Диоген перед Александром, стоял перед папой, будучи выше его в своем ничтожестве, как пророк и проповедник, представлявший собой зеркало, в котором Бог как бы показывал этому папе ничтожность всякого земного величия. В самом деле, Иннокентий и святой Франциск суть два чудесных образа на оборотных сторонах отпечатка их времени. Однако великий папа не ставил святому никаких затруднений на его дороге; но только его преемник, Гонорий III, признал в 1223 г. орден Fratres minores (минориты, или меньшие братья) и дал ему на основании бенедиктинского устава право проповеди и исповеди.
Прежде всего францисканцы водворились в Риме в 1229 г. в госпитале С.-Блазио (в настоящее время это С.-Франческо в Трастевере); потом Иннокентий IV передал им в 1250 г. монастырь Св. Марии в Арачели, из которого были удалены бенедиктинцы. На древний Капитолий взошли торжествующие нищие братья в коричневых рясах, с белым веревочным поясом, и с вершины тарпейского замка, из легендарного дворца Октавиана, стал распоряжаться босоногий генерал нищенствующих монахов, приказаний которого слушались в подвластных «провинциях», которые, как в римские времена, простирались от крайних пределов Британии до азиатских морей
Странствуя по Умбрии со своими вдохновенными нищими, как Христос в Генисаретской долине с бедными рыбаками и ремесленниками, ассизский святой не предчувствовал, что на берегах Гаронны другой апостол достиг подобного же влияния. Кастилианец Доминик де Калагорра, образованный ученик епископа Диего де Ацеведо, вознамерился в 1205 г. во время путешествия по Южной Франции посвятить свою жизнь обращению тех смелых еретиков, которые восставали против церкви во имя евангельских идеалов. Франциск и Доминик были два Диоскура, но в самой глубине их характеров они были различны. Любвеобильный умбрийский энтузиаст проповедовал между нищими, вел разговоры с деревьями и птицами и посвящал гимны солнцу, тогда как Доминик, пылая страстным чувством, подобно Франциску, но оставаясь вполне в пределах действительности и полный энергии, совещался о практических способах истребления ереси с мрачными героями Альбигойской войны, епископом Фулько Тулузским, аббатом Арнольдом из Сито, легатом Пьером де Кастельно и страшным Симоном Монфором. Он был свидетелем гибели благородного народа; он видел дымящиеся развалины Безье, где по знаку фанатика Арнольда убито было 20 000 человек. Он в восторженном настроении молился в церкви в Мореле, в то время как Симон со своими крестоносными всадниками рассеял войско Петра Арагонского и графов Тулузских. Находясь в центре этих ужасов, от которых содрогнулся бы Франциск, фанатический испанец не чувствовал ничего, кроме горячей любви к церкви и молитвенного смирения. У него не было другого чувства, кроме стремления охранить людей от мнении, которые он считал нечестивыми. Начатки его ордена находились в женском монастыре Notre Dame de Pruglia, у подножия Пиренеев и в общинах Монпелье и Тулузы.
Он прибыл в Рим в 1215 г. и находился в нем во время великого собора, на котором тулузские графы принуждены были уступить свои земли завладевшему ими Симону. Иннокентий яснее понял практические взгляды пламенного проповедника против ереси, чем таинственный смысл мистических мечтаний Франциска. После некоторого размышления он склонился к признанию нового ордена с августинским уставом, и только смерть помешала ему в этом. Скоро после этого, 22 декабря 1216 г., Гонорий III утвердил орден в то время, когда Доминик был снова в Риме Он дал братьям-проповедникам (Fratres praedicatores) право духовного пастырства и проповеди во всех странах. Главной заповедью этого ордена была бедность, а проповедь и учение были его задачей, и очень скоро он сделался грозным тем, что захватил в свои руки инквизицию, сначала вместе с францисканцами, а потом один. Первыми местами жительства доминиканцев в Риме были начиная с 1217 г. монастырь Св. Сикста на Via Appia, а с 1222 г. старинная красивая церковь на Авентине, где и теперь еще монахи показывают место, где будто бы жил их учредитель. Доминик умер 6 августа 1221 г. в Болонье. Он был погребен здесь в церкви имени его святого, в великолепной урне, которую возрождающаяся итальянская скульптура украсила первыми шедеврами своего гения.
Оба патриарха нищенствующего монашества, два светоча, блистающих на горе, как их называет церковь, были около Иннокентия III такими же апостолами церковного миродержавства, каким был монах Бенедикт возле папы Григория. Прежние учредители орденов основывали пустыни или аббатства, где монахи вели созерцательную жизнь, а собиравшие богатства аббаты в качестве имперских или ленных князей управляли вассалами; но Франциск и Доминик отвергли систему, через которую римский институт излучал светский характер. Их реформа состояла в возвращении к идеалу самоотречения и бедности, но также и в отказе от исключительно отшельнического образа жизни. Новое монашество поместилось в городской среде, в народной сутолоке; оно принимало в себя даже мирян в форме так называемых терциариев. Это деятельное, практическое отношение нищенствующих орденов ко всем жизненным направлениям давало им неизмеримую силу. Старинные ордена сделались аристократическими и феодальными; Франциск и Доминик демократизировали монашество, и в этом заключалась сила их популярности. Учения еретиков, демократический дух в городах, выступления низших слоев и всякие вульгарные элементы даже в языке подготовили почву для появления обоих святых. Их учения принимались как популярные откровения, на них смотрели как на церковные реформы, которые могли заставить замолчать справедливые упреки еретиков. Задавленный нуждой народ видел, как презираемая бедность возведена была на алтарь и поставлена в сиянии небесной славы. Поэтому приток к новым орденам был очень велик. Уже в 1219 г. Франциск мог насчитать на общем собрании в Ассизи 5000 братьев, следовавших за его орденским знаменем. Основание монастырей нищенствующих орденов скоро сделалось в городах таким важным обстоятельством, каким в наше время могло бы быть разве применение какого-нибудь открытия, изменяющего условия жизни. Богатые и бедные вступали в эти ордена, и умиравшие всех сословий желали быть одетыми в рясу святого Франциска, чтобы вернее попасть в рай.
Нищенствующие монахи имели влияние во всех слоях общества. Они оттеснили белое духовенство от исповеди и проповеди; они заняли кафедры в университетах. Величайшие учителя схоластики: Фома Аквинский, Бонавентура, Альберт Великий, Бэкон были нищенствующими монахами. Они заседали в коллегии кардиналов и, делаясь папами, достигали святого престола. Их голос проникал в самые тихие семейные жилища, в собрания горожан и к блестящему двору, где доходил до ушей короля, которого они были исповедниками и советниками; он раздавался в залах Латерана и в бурных парламентах республик. Они все видели и все слышали. Они странствовали по стране, как первые ученики Христа, «без посоха, без сумы, без хлеба, без денег» и босиком; но эти толпы нищих были в то же время организованы в сотни монастырей, распределенных по провинциям, и управлялись одной властью — генералом, по приказанию которого каждый из братьев готов был сделаться миссионером и мучеником, проповедником крестового или карательного похода, мировым судьей, вербовщиком войск для папы, судьей еретиков и инквизитором, тайным посланником и шпионом и самым строгим сборщиком и взыскателем разрешительных поборов и десятин для Латеранской кассы.
Римская церковь умно воспользовалась демократическим направлением этих орденов, содействовавших сближению ее с народом и в силу своих привилегий совершенно освободившихся от надзора светского духовенства и епископов. Папы постоянно образовывали из них готовые к бою войска, содержание которых им ничего не стоило. Убеждение в божественной власти пап тысячами путей вносилось этими нищенствующими монахами в сознание человечества, которое под влиянием угрызений совести, мечтательности, благожелательности, преданности и самопожертвования склонялось в терпеливом послушании перед велениями непогрешимого папы. Однако демократическая природа францисканцев трудно поддавалась управлению; их мистицизм грозил выродиться в ересь, и апостольский принцип бедности не раз ставил церковь перед опасностью. Орден раскололся уже вскоре после смерти его основателя, так как одна партия, более умеренная, руководителем которой был фра Элиа, наиболее уважаемый из учеников святого, требовала допущения, при известных условиях, дохода от имущества. Заповедь нищенской бедности превзошла законы человеческой природы, которая практически может выражать свою жизненную и волевую силу только в имущественных отношениях. Правда, Джотто рукой художника изобразил брак святого с просветленной бедностью в восхитительной картине на его могиле в Ассизи, но великий основатель нищенствующего ордена уже покоился в соборе, блещущем золотом и мрамором. Его нищие дети скоро устроили себе приятную жизнь в снабженных имуществом монастырях по всему свету, а бедность оставалась за воротами этих монастырей.
Однако же из пепла благочестивого святого возникла более строгая партия, отличавшаяся восторженной горячностью. Она утверждала принцип абсолютного отсутствия имущества не только своих, более склонных к удобствам жизни братьев, но и самой миродержавной церкви. Евангелием этой секты Святого Духа, или спиритуалов, были пророчества калабрийского аббата Иоакима де Флоре, который считал существовавшую до того времени церковь только преддверием к царству Святого Духа. Эти мужественные монахи имели смелость думать, что Франциск должен занять место апостолов, а их монашеское царство — место папское, чтобы начать предвозвещенный век Святого Духа, с которым не будет связано никакой формы, никакого управления, ничего твоего и моего.
Истории церкви и истории культуры известно о влиянии францисканцев и доминиканцев на человеческое общество. Мы не можем здесь рассказать ни о славной первоначальной их деятельности, ни о глубоком последующем упадке их идеала и о тех цепях тупоумного рабства, которые они наложили потом на свободу мысли и науки; мы не будем говорить о тех последствиях, какие имел для имущественных отношений и рабочей силы в гражданском обществе торжественно признанный принцип нищенства.
Старый кардинал церкви Свв. Иоанна и Павла Ченчиус Савелли сделался преемником Иннокентия III. Отцовский род его, в котором снова появляется первобытное латинское племенное имя, до сих пор не встречался в истории города, и его происхождение вообще неизвестно. Так как уже в VIII веке известно было населенное место Sabellum возле Альбано, в котором находились старинная церковь Св. Феодора и Domuscelta Salpitana, то возможно, что Савелли от него получили свое имя, подобно тому как Колонна — от замка Колонна. Родственный папам дом Савелли, бывший отчасти германским (так как в ряду их есть имена Гаймерихи Пандольф), был основан только папой Гонорием и только со времен его правления приобрел силу. Ченчиус бывший очень образованным человеком, при Иннокентии III был сделан вице-канцлером и камерарием. В качестве такового он составил известный свод церковных доходов. Он вступил на папский престол в Перуджии 24 июля 1216 г., но только 4 сентября занял Латеран.
Римляне были довольны выбором в папы их согражданина. Он уже давно был любим за свой добрый характер и безупречную жизнь. Кроме того, он унаследовал от своего предшественника спокойное правление в городе, вольностей которого он не коснулся. Со времени конституции 1205 г. римской республикой управлял в течение шести месяцев один сенатор, без сопротивления приносивший присягу папе.
Кроткий Гонорий не возвысился до смелых идей его предшественника, гений которого заслонил собой небольшие таланты Гонория. Единственное страстное желание наполняло его душу — это осуществление объявленного Иннокентием III крестового похода, во главе которого он надеялся видеть Фридриха.
Но прежде чем он пригласил последнего в Рим для коронования, 9 апреля 1217 г. он короновал Петра де Куртенэ в византийские императоры, что придало новый блеск церкви, которая с этого времени надеялась иметь в своем ленном владении обе короны Востока и Запада. Французский граф призывался латинскими баронам и на константинопольский трон в качестве супруга Иоланты, сестры второго франкского императора Византии, Генриха, в лице которого 11 июня 1216 г. угасла мужская линия фландрских графов. Направляясь на восток, Петр прибыл в Рим со своей женой, четырьмя дочерьми и большой свитой. Он убедительно просил папу торжественно короновать его в сан императора. Гонорий сначала колебался, гак как это действие могло быть истолковано в том смысле, что греческий император имеет права на Рим и, кроме того, это коронование должно было совершаться константинопольским патриархом. Однако потом он согласился, и в первый и последний раз византийский император получил в Риме корону из рук папы. Но бессильный узурпатор трона Константина не был коронован в его римской базилике, а был низведен на степень арагонского короля, так как папа венчал его в церкви С.-Лоренцо за стенами. Гонорий отпустил его 18 апреля в сопровождении кардинала С.-Прасседе Иоанна Колонна. Императорское путешествие Петра от Бриндизи в великий город Востока окончилось уже в тюрьмах деспота Феодора Ангела в Албании, на которого Петр обязался перед венецианцами сделать нападение прежде всего; там он скоро и умер. Между тем Фридрих медлил с исполнением своего обета, возлагавшего на него обязанность предпринять крестовый поход. В настойчивых письмах Гонорий уже грозил ему отлучением, если он к точно определенному сроку не выступит на помощь к ушедшим вперед крестоносцам, осаждавшим в это время Дамиетту. Сын Генриха VI не чувствовал религиозного рвения Готфрида Бульонского; прежние рыцарские чувства вообще уже потеряли в Европе практическое значение. Мир, видевший, как крестовый поход франкских князей набросился на христианскую Византию, вскоре после того со смехом смотрел на удивительный крестовый поход нескольких тысяч детей, указывавший не столько на неизменность стремления на Восток, сколько на его болезненное вырождение. Религиозные стремления превратились у правителей в политические задачи, так как их предприятия были уже направлены не на обладание Святым Гробом, а на Египет, ключ Востока, и на его торговые пути в Индию. Можно ли было серьезно упрекать Фридриха за то, что он откладывал исполнение своего обета, которое лишило бы его возможности исполнять свои обязанности правителя и увлекло бы в Сирию, где его дед нашел себе бесполезную смерть и где столетние усилия к достижению призрачной цели находили верную гибель? Его ближайшей целью было устройство своих сицилийских владений, достижение императорской короны и укрепление престолонаследия в Империи.
Дорогу к этому открыла для него смерть Оттона IV Несчастный вельфский император умер в замке Гарцбург 19 мая 1218 г. в унылом одиночестве, как кающийся грешник. Теперь уже Фридрих повсюду был признан римским королем Старания его о том, чтобы его сын Генрих, уже коронованный в качестве короля Сицилии, был выбран имперскими князьями и в его в наследники в Германии, а также некоторые случаи, казавшиеся нарушением прав церковного государства, уже весной 1219 г. возбудили неудовольствие папы. Король успокаивал его декретами, предписывавшими подчинение Святому престолу таких мятежных городов, как Сполето и Нарни. Он возобновил Эгерскую капитуляцию; обещал все чего желал папа, чтобы только получить императорскую корону. За надежду на то что Фридрих сядет на корабли и поедет на Восток, старый папа терпеливо перенес даже обман, подготовленный ему относительно Сицилии. Данное Иннокентию III обещание не присоединять эту страну к землям немецкой короны Фридрих повторил также в 1220 г. и Гонорию III, который этого потребовал. Молодой Генрих должен был управлять Сицилией на правах папского ленника, как только он достигнет совершеннолетия. Но Фридрих широкой раздачей льготных грамот привлек германских духовных князей к содействию его плану, состоявшему в том, чтобы этого же Генриха выбрать в римские короли, что должно было укрепить спокойствие в империи, но нарушить его в церкви. Выбор состоялся в апреле 1220 г. во Франкфурте, не обращая внимания на папу, и таким образом, оказался в противоречии с вышесказанным обязательством. Неудовольствие Гонория, перед которым Фридрих оказался недобросовестным, последний старался успокоить дипломатической перепиской. Обещая никогда не соединять Сицилию с Германией, он требовал утверждения за собой пожизненного владения ею, и папа поневоле согласился на это на случай смерти Генриха без наследников. С этого времени личная уния Сицилии с домом Гогенштауфенов уже не прерывалась.
Гонорий, слишком слабый, чтобы вести продолжительный спор, должен был предвидеть будущее соединение обеих корон и возрастающую от этого опасность для церковного государства; так как Фридрих скоро стал смотреть на Сицилию как на практический опыт выполнения выработанного его отцом плана итальянской монархии и как на основу новой империи, которой он надеялся управлять из той страны, в которой только он и был действительным монархом.
Гонорий еще в июне 1219 г. удалился из становившегося беспокойным Рима в Риети и Витербо; оттуда он скоро воротился, чтобы еще раз искать убежища в Витербо. Демократическая партия снова зашевелилась. Не чувствуя на себе сильной руки Иннокентия III, городская община стала домогаться возвращения утерянных прав. В этих затруднениях Фридрих нашел возможным оказать услугу папе. Он послал к римлянам фульдского аббата с письмами, которые были прочтены в Капитолии; он уведомлял их о скором своем прибытии в Рим и убеждал их повиноваться папе. Сенатор Паренций в своем ответном письме приносил королю благодарность римского народа, приглашал его на коронацию и удостоверял, что город готов жить в мире с церковью. Гонорий помирился с римлянами и мог в октябре возвратиться в Рим.
Сам Фридрих прибыл в сентябре 1220 г. в Ломбардию, где он нашел, что спорившие между собой города не относились к нему ни дружественно, ни явно враждебно. После долгих переговоров с папским легатом о коронационном конкордате и о будущем положении Сицилии он направился к Риму. Он прибыл сюда вместе со своей женой, многими имперскими князьями и небольшим войском. Из своего лагеря на Монте-Марио он выпустил еще заявление о том, что империя не имеет никаких прав на Сицилию и что этот папский лен должен навсегда оставаться отделенным от империи. Гонорий короновал его и Констанцу 22 ноября 1720 г. в храме Св. Петра при полном, никогда еще неслыханном до сих пор спокойствии в городе и при «безграничном» ликовании народа. Римляне, которые в первый раз после долгого времени принимали торжественное участие в императорском короновании, гостеприимно открыли свои двери не для того, чтобы немцы и латины охлаждали свою национальную вражду потоками крови. Присутствие многих князей и посланников от городов придавало торжеству блеск и важность: сицилийские бароны также явились для принесения присяги на верность чему папа не препятствовал. Этот торжественный день должен был заключить собою длинный ряд императорских коронаций старой системы, так как немецкая империя, ее величие и всемирно-историческое значение окончились со смертью внука Барбароссы, и Рим с этого времени в течение почти ста лет не видал более императорского коронования, до Генриха VII, который, однако, получил корону не у св. Петра и притом во время сражения и штурма.
Гонорий согласился на коронование сына Генриха VI ценой дорогих уступок. Конституции, данные в пользу церкви, были, согласно договору, провозглашены в соборе как законы, которые должны были действовать во всей империи. Церкви давалась ими полная свобода, все изданные князьями или городами статуты против духовенства и его имущества объявлены были еретическими; отлученные церковью за нарушение ее прав должны были через год находиться и под имперской опалой; свобода духовенства от податей была признана; еретики были поставлены вне закона; доносить на них и истреблять их вменялось в обязанность всем властям. Паломникам обещана безопасность, потерпевшим кораблекрушение — охрана их имущества, крестьянину — мирный труд. Но такие человеколюбивые законы были только присоединены в виде незаметных статей к тем конституциям, тьму которых они освещали легким сиянием лучшей будущности. В эпоху Каролингов императоры издавали гражданские распоряжения, регулировавшие правоотношения римлян или закон о папских выборах и охранявшие авторитет императора. Во времена же Иннокентия III они провозглашали только свободу духовенства от государственной власти и издавали указы о преследовании еретиков посредством инквизиции. Императорская власть в городе была и бессильна, и бесправна. Мечтательный мальчик Оттон III был в Риме более сильным человеком, чем Барбаросса или Фридрих II. Последний представитель дома Гогенштауфенов, которого церковь лишь против своего желания посадила на императорский трон, подтвердил все те уступки, которые когда-либо мог сделать Вельф Оттон. Победа церкви была полная. Долгий спор об инвеституре разрешился признанием ее независимости от государства. Когда Фридрих II в день коронования еще раз взял крест из рук кардинала Гуголино и дал обещание в следующем августе сесть на корабли для отправления в Сирию, то Гонорий III был действительно удовлетворен. Важное обстоятельство, касающееся Сицилии, он оставил в прежнем положении; он продолжал давать императору титул «короля Сицилии», после того как последний успокоил его ручательством, что личная уния этой страны с империей никогда не сделается реальной.
Император оставался еще три дня в своем лагере на Монте-Марио. Затем он отправился через Сутри и Нарни в Тиволи, где уже был 5 декабря. Папа указал места в римской Тусции, которые должны были доставлять провиант для императорского войска, но он не признавал права взимать его с Маритимы и Кампаньи, так как коронационный поход не касался их. Если прежние императоры, замечал он, неправильно требовали продовольствие из этих местностей, то это происходило лишь тогда, когда они спешили вторгнуться в королевство Сицилию. Он предписал, однако, управителю Кампаньи доставлять продовольствие — это последний пережиток императорских прав.
Фридрих шел дальше через Лациум в свое наследственное сицилийское королевство, и этот его поход омрачал радость курии, желавшей, чтобы он был занят на Востоке. В Капуе он созвал баронов Апулии и тотчас приступил к задаче устройства королевства на основании новых законов. Он еще раз утвердил за папой владение церковной областью и матильдинскими имениями. Он не повторил приема Оттона IV, но сознательно принял на себя взятые обязательства. И Гонорий в начале февраля 1221 г. мог убедиться, что он при содействии императора спокойно владеет Сполето, значительной частью матильдинских имений, а также и всей Церковной областью от моста на Лирисе до Радикофани. В то же время непокорная марка Анкона была отдана в ленное владение Аццо д’Эсте, который действительно подчинил ее себе от имени церкви.
Далекий от честолюбия своих предшественников Гонорий III заботился только о сохранении мира между церковью и империей и об исполнении своего благочестивого желания освободить Иерусалим. Спокойное обладание Церковной областью должно было радовать его более, чем других пап. Однако никакой династии владычество над большими монархиями не стоило такой тяжелой борьбы, сколько причиняла ее римским епископам маленькая область, в которой они хотели быть королями. Гений ста пап, сила и могущество церкви, бесчисленные войны и отлучения, клятвы и конкордаты — все было употреблено для создания и сохранения церковного государства; и почти каждый папа должен был начинать работу сызнова и снова собирать вместе обломки, в которые меч князей снова разбивал земное тело церкви. В течение всех Средних веков папы катили камень Сизифа.
Когда Фридрих торжественными договорами подтвердил существование иннокентиевского церковного государства, то сначала он действительно предполагал оставить его неприкосновенным. На это указывают акты, изданные в Капуе. Но глубокое недоверие курии сопровождало каждое действие сына Генриха VI, а он, со своей стороны, в намерениях курии видел только эгоизм и коварные планы. Это недоверие было более вредно, чем открытые враждебные действия. Идея всемирного владычества Римской империи находилась в постоянном противоречии с идеей всемирного владычества церкви, и Италия являлась естественным объектом вечного конфликта. Желание снова покорить эту страну, заключавшую в себе корни империи, владело Фридрихом II, как и Оттоном IV Распри враждебных партий, разделявшие города, в которых пылала междоусобная война, заставили императора также вмешаться в партийные отношения, чтобы извлечь из этого свою выгоду. Постоянная, присущая церковному государству наклонность к распадению побудила его снова протянуть руку к имперским правам, от которых он уже отказался, тог — да как церковь снова доказывала законность старинных прав, которые время, а также и переход из рук в руки таких имуществ, как матильдинские имения, сделали почти не признаваемыми.
Гонорий очень недолго оставался довольным. Уже в июне 1221 г. император назначил Готфрида фон Бландрат графом Романьи, которая со времен Оттонов считалась имперской провинцией, в этой местности юрисдикция императорских вице-графов продолжалась беспрепятственно до 1250 г. и даже позже. В Сполето, которое, подобно Перуджии и Ассизи, только теперь окончательно перешло к церкви и управлялось кардиналом Райнером Капоччи, Бертольд, сын бывшего герцога Конрада, стал добиваться возвращения ему уничтоженного герцогства его отца. Он соединился с сенешалем Гунцелином, и оба они, и здесь и в Марке, выступили враждебно против кардинала, призывали к отделению города, выгоняли папских чиновников и сажали на их место своих собственных. Таким образом, и здесь имперское право стало в противоречие с новым папским правом. И хотя Фридрих остановил действия этих лиц, но в Риме были им недовольны и считали, что он поступал недобросовестно.
Между тем у римлян снова началась война с Витербо, потому что споры о владении укрепленными замками давали постоянные поводы к проявлению неугасимой ненависти. Город Витербо даже приобрел покупкой в сентябре 1220 г. Чивита-Веккию. В то время Витербо был большой город, имевший богатую торговлю. Во всей Маритиме с ним мог соперничать лишь один Корнето. Он мог выставить 18 000 вооруженных воинов. Как и во всех других общинах, дворянство и горожане спорили и здесь о власти, и возвышались фамилии, которые ее себе присваивали. Враждовавшие дома Гатти и Тиньози втянули в свою распрю римлян, которые снова потеряли права, приобретенные по мирному договору 1201 г. Так началась в 1221 г. война, продолжавшаяся долгое время. Даже Гонорий был в нее вовлечен, и его посредствующее положение или участие его к жителям Витербо, которых он хотел защитить от ярости римлян, имело своим последствием восстание.
Кроме того, происшествия в Перуджии возбуждали в римлянах недоверие, Этот цветущий город сначала принес присягу на верность Иннокентию III и получил от него признание своего муниципального устава. Папа безуспешно старался в качестве протектора Перуджии утишить разгоревшуюся борьбу между дворянством и народом (Raspanti). Народная партия даже пыталась снова освободиться из-под власти церкви, и только с трудом удалось папскому ректору удержать за собой Перуджию в 1220 г. Когда в Риме еще ничто не показывало, что цехи, или Artes, были уже могущественными корпорациями, в Перуджии они уже образовали вооруженные союзы под начальством ректоров и консулов, домогавшиеся введения демократического управления. Народная партия издала постановления против свободы духовенства, которое она обложила налогами, и воевала с дворянством и рыцарством, будучи раздражена несправедливым распределением повинностей. Иоанн Колонна, кардинал С.-Прасседе, посланный папой в Перуджию с чрезвычайными полномочиями, вмешался в борьбу между партиями и наконец собственной властью закрыл цеховые союзы в их политической форме, что Гонорий и утвердил в 1223 г. Из этого случая не следует, однако, делать вывода, что папы вообще притесняли общества и союзы. Они были слишком слабы для этого; напротив, они вступали скорее в союз с демократическими элементами, чтобы найти в них защиту против Фридриха. Они могли бы сказать, что сравнительно с ним папское иго легко и снисходительно, так как этот император, имевший строго монархические убеждения и желавший подчинить своему закону всякую политическую индивидуальность, был решительным врагом всякой настоящей демократии; в своем королевстве Сицилии он под страхом смертной казни запретил в городах выбор подест и консулов.
Несомненно, что вместе с войной с Витербо все эти события имели дурное влияние на настроение в Риме, так как Перуджия формально признала власть Римского сената. В течение почти всего XIII века должность подест занимали здесь благородные римляне. Древнейшая римская колония Перуджия благоговейно почитала папский Рим как свою славную метрополию и повелительницу, потому что вековые изменения не могли заглушить священной традиции. В государственно-правовых актах, а также и в древнейших уставах общины Перуджии с 1279 г. встречается формула почтительного признания, рядом с верховными правами папы также верховные права римского народа и после воззвания «во славу» святых и папы воззвание во славу Almae matris Romae.
Власть города Рима признавались далеко за пределами его округа, в Умбрии и в герцогстве Сполето, где в тамошних городских поселениях, в особенности в Орвието, место подесты очень часто было занято римлянами. Когда еще позже, в 1286 г., Перуджия, Тоди, Нарни и Сполето заключили союз на 40 лет, то в договоре они прямо употребили формулу: «во славу нашей матери, великого города». Формула «во славу великого города Рима» находится также в союзном договоре 1313 г. между Орвието и Перуджией.
В возникших скоро после этого римских беспорядках заметную роль играет тот же Рихард Конти, который и раньше принимал большое участие в городских распрях. Этому могущественному графу Фридрих снова отдал Сору. Он явился в Рим, не нашел никакой поддержки у папы и начал со своими приверженцами борьбу со сторонниками Савелли и другими друзьями Гонория. Папа в мае 1225 г. ушел в Тиволи и далее в Риети. Тогда Паренций снова сделался сенатором. Этот римлянин хотя и считал в числе своих родственников одного мученика, был, однако, решительным врагом духовенства. Уже будучи подестой в Лукке, он облагал податью или изгонял духовных, за что и был подвергнут отлучению, которое, однако, было с него снято. Гонорий хотел, чтобы сенат отказал ему в утверждении, и его насильственное назначение народом было одной из главнейших причин восстания.
Папа в это время уже находился в очень натянутых отношениях с императором, который не соглашался прервать свои реформы в Сицилии для того, чтобы идти в крестовый поход, которым его неотступно мучили, в то время как он хитростью старался избегнуть исполнения своих обязательств. Падение Дамиеты (8 сентября 1221 г.) навело страх на весь Запад. Император и папа в апреле 1222 г. прибыли четырнадцать дней вместе в Вероли, где между ними состоялось соглашение о созыве конгресса в Вероне, который, однако, не состоялся. На новом собрании в Ферентино (весной 1223 г.), на котором присутствовали также Жан де Бриенн, король Иерусалимский, патриарх и три гроссмейстера, это предприятие его отложено до лета 1225 г. Чтобы еще более обязать Фридриха, папа склонил его вступить в брак с Иолантой, единственной дочерью вышеупомянутого де Бриенна, носившего титул Иерусалимского короля, ибо первая супруга Фридриха Констанца умерла 23 июня 1222 г. 1225 год настал, но не принес исполнения страстного желания папы, так как западноевропейские короли отказали в своем содействии. Посланники Фридриха, требовавшие вторичной отсрочки, в числе их и сам Бриенн, нашли уехавшего из Рима папу в Риети. Он поневоле согласился на их предложения, и император на этом основании 25 июля в С.-Джермано дал клятву перед папским легатом, что в августе 1227 г. он выступит в крестовый поход под страхом отлучения от церкви в случае неисполнения обещания.
Гонорий провел зиму в Риети; о его возвращении велись переговоры; и в этом случае император, достигший своих желаний, выступил посредником. Осенью между церковью и городом Римом заключен был мир: Паренций вышел из сената, и его место занял Анджело де Бенинказа. Поэтому папа мог в феврале 1226 г. возвратиться в Рим. Он прожил здесь еще год в таком мучительном волнении, что его дурные отношения к императору были близки к разрыву. В течение этих лет Фридрих устранил все, что мешало ему в Апулии и Сицилии, подчинил мятежных баронов, покорил живших на острове сарацин и переселил их в Луцеру, на материк, основал в Неаполе университет и лучшим управлением увеличил силы прекрасной страны. Но многие обстоятельства соединились для того, чтобы заставить его выйти из положения мира с церковью и Италией и вступить в жесточайшую борьбу, которая тянулась в течение всей его жизни.
Ломбардские города отказались признавать права, которые, по Констанцскому миру, оставались за империей; этот остаток старинного верховенства империи, границы которого были неопределимы, давал им возможность выполнять меньше, чем они были обязаны, а императору требовать больше, чем ему следовало. Вскоре выяснилось его намерение установить на По императорскую власть и снова потребовать себе всю Италию как «свое наследие». Ставшие могущественными города, преисполненные национальным чувством, восстали, как во времена Барбароссы, на защиту свободы и независимости. Их геройское сопротивление заслуживало бы лучшей награды, но их разрозненность была причиной того, что они не могли добиться прочного успеха.
Как только ломбарды услышали о близком возвращении Фридриха из Апулии, они возобновили старый союз на 25 лет, заключив договор в Мозио, в Мантуанских пределах, 2 марта 1226 г. Папа с радостью одобрил это. Их угрожающее положение, которое воспрепятствовало королю Генриху пройти через альпийские проходы к созванному в Кремоне рейхстагу, имело последствием императорскую опалу. Компромисс, устроенный при посредстве папы, к которому обратились обе стороны, меньше всего мог удовлетворить Фридриха, так как Гонорий партийно высказался в пользу ломбардов, что было с его стороны вполне естественно.
Натянутые отношения между папой и императором еще усилились вследствие споров о епископских инвеститурах в Сицилии, которые церковь присваивала себе, а Фридрих это оспаривал. Он не считал себя господином в своей наследственной земле, пока не достиг ее полной независимости от папы. Курия с возрастающей подозрительностью смотрела на мудрые реформы императора, превращавшие это королевство в самостоятельную монархию, ибо в нем Фридрих создавал основание своего могущества и отсюда он, по-видимому, намерен был стремиться к достижению своей цели: путем уничтожения итальянских союзов, городской свободы и церковного государства создать монархическую Италию. Этого уже тогда опасались при папском дворе.
Сюда явился с жалобой также Иоанн де Бриенн. Так как, едва вступив в брак с Иолантой, наследницей Иерусалима по матери своей Марии, император принял титул короля Иерусалимского, то обманувшийся во всех своих надеждах тесть его принес на это жалобу папскому престолу. Гонорий воспользовался талантами рыцарственного экс-короля, брата того Вальтера, помощью которого когда-то пользовался Иннокентий III; он передал ему светскую власть наместника в большей части церковной области. Жалкий результат страстных стараний папы устроить крестовый поход выразился таким образом, лишь в том, что наследник Готфрида Бульонского поступил на службу церкви, чтобы проводить свою жизнь в должности управителя наследия св. Петра. Гонорий III умер 18 марта 1227 г. в Латеране.
