Глава IV[править]
Одному из миролюбивейших пап наследовал человек сильного характера и железной воли. Гуголин, кардинал-епископ остийский, избранный уже 19 марта 1227 г. в церкви Св. Григория у Септизониума и провозглашенный папой под именем Григория IX, принадлежал к роду Конти из Ананьи и был родственником Иннокентия III. Он пережил правление многих пап и в молодости был участником великих событий, происходивших при Александре III. Бить может, его младший родственник, Иннокентий, назначил его епископом Остии, портового города, приходившего в упадок, который он укрепил, обнеся его новыми стенами. В течение долгих лет он заведовал церковными делами в Италии и в Германии, где в качестве делегата вел трудные переговоры во время спора за имперскую корону. Мы видели, что он был первым покровителем ордена миноритов. В его душе горело пламя того же огня, как у Франциска и Доминика; оно закаляло природную твердость его характера и делало его непреклонным и вызывающим, вплоть до проявления самого крайнего упорства, когда ему противоречили. Это был красноречивый человек, известный чистотой своей жизни, хороший знаток церковного и гражданского права, исполненный глубокой и горячей веры и по внешнему виду представлявший собой образ древнего патриарха. Твердость его неослабевшей памяти делала не столь заметной его старость.
Когда Гуголин, с неудовольствием смотревший на уступчивую слабость Гонория, занял Святой престол, то все были уверены, что он не будет подражать терпению своего предшественника, и именно за это кардиналы его и выбрали. 21 марта он был посвящен в соборе Св. Петра. Римский народ с приветственными возгласами провожал его в Латеран, и в торжественный процессии замечено было участие сенатора и городского префекта. На третий день после своего посвящения Григория IX уведомил о нем Фридриха, с которым он давно уже состоял в дружественном знакомстве, и вместе с тем потребовал от него выступления в крестовый поход, крайний срок которого в августе был уже недалек. Григорий был именно то лицо, от которого император получил крест во время своего коронования. В ответ на это Фридрих уведомил, что он уже готов к выступлению, и многие крестоносцы, преимущественно немцы, уже собрались в Бриндизи, где ожидали в это неспокойное время года распоряжения садиться на корабли. В этих толпах народа появилась эпидемия вроде чумы, которая унесла тысячи людей. Наконец император прибыл из Мессины, и, конечно, ни один крестоносец не всходил так неохотно на борт корабля, как внук того Барбароссы, который умер в Святой Земле. Когда он 8 сентября действительно отплыл из Бриндизи, во всех церквях раздался Те Deum, и молитвы папы сопровождали его на море. Однако через несколько дней прошел странный слух, что император возвратился, снова высадился на сушу и отложил крестовый поход. Это оказалось правдой. Фридрих, в самом деле или притворно заболевший на море, приказал своей галере вернуться и снова высадился в Отранто, где вскоре после того умер от лихорадки ландграф Тюрингенский, муж святой Елисаветы. Когда папа получил письма, подтверждавшие и извинявшие неожиданное происшествие, то его обуял неистовый гнев. Он не хотел слышать никаких объяснений и обещаний. 29 сентября он взошел в полном облачении на кафедру собора в Ананьи и объявил на основании С.-Джерманского договора об отлучении императора, а выстроенные в ряды по сторонам главного алтаря священники бросали на землю бывшие в их руках зажженные свечи. После бессильных угроз Гонория грянул действительно удар грома.
В стремительной смелости Григория IX иные видят величие, другие только необдуманный порыв страсти, извиняемый потерей терпения, но неблагоразумный. Этот старик, один из тех характеров, которые не терпят ничего половинчатого, он вызвал на бой человека, в котором видел лишь коварного и лукавого врага церкви, пользовавшегося слабостью Гонория. Он разорвал неясные и потому невыносимые отношения и предпочел явную войну непрочному миру. Маски спали. Оба главы христианства поведали миру в своих манифестах, что согласие между старинными непримиримыми врагами невозможно. Было ли действительным преступлением Фридриха в глазах церкви повторное откладывание крестового похода? Конечно нет; оно заключалось в его могуществе, которое становилось слишком страшным, в соединении Сицилии с империей, в его господстве над гибеллинскими городами Северной и Средней Италии, угрожавшем ломбардскому союзу. Ни один император не положил столь многочисленных и твердых оснований для практического владычества в Италии, как Фридрих II, неограниченный король Сицилии. Искоренить могущество Гогенштауфенов стало с этого времени политикой папского государственного искусства, проводимой с удивительным постоянством.
В своем послании ко всем епископам Григорий изобразил самыми черными краями неблагодарность Фридриха и беспощадно заклеймил его перед светом; такое стремительное нападение глубоко возмутило императора и побудило его к столь же беспощадному ответу. Прежде всего он представил очень хорошие оправдания своего возврата из крестового похода, затем он издал манифест к королям. В этом знаменитом акте впервые был изложен протест светской власти против иннокентиевского папства. Император возвысился в нем до ясного сознания того, что он, как представитель светской власти, должен защищать эту самую власть против угрожающего абсолютизма Рима. Он показывал правителям и народам на примере несчастного графа Тулузского и английского короля, что их ожидает, и рисовал беспощадную картину обмирщения курии и властолюбия пап. Представитель высшей государственной власти выставлял пороки церкви на обсуждение всего света, и христианский император как будто подтверждал мнения еретиков о противоапостольском образе действий церкви. Роффред Беневентский, прославленный юрист, доставил императорский манифест в Рим, где он при сочувственных криках был публично прочитан в Капитолии. Тотчас образовалась императорская партия, так как для римлян борьба между церковью и империей являлась очень желательной с точки зрения их собственного положения. Григорий IX начал в городе со строгостей: он велел сломать возле Латерана некоторые башни, принадлежавшие римской знати. Городская община была раздражена также войной с Витербо, который он взял под свою защиту. К политическим партиям присоединились еретики, которые, несмотря на костры, повсюду, даже в самом Риме, все смелее поднимали головы. Один пример может показать, в каком анархическом состоянии продолжало находиться управление этим городом. Когда летом папа был задержан в Лациуме, дворяне, горожане и даже монахи и духовенство осмелились посадить в Ватикане в качестве папского заместителя обманщика, который должен был за деньги освободить проходивших через Рим в Бриндизи крестоносцев от их обетов. Эта дерзкая игра продолжалась в течение шести недель в портике собора Св. Петра, пока ей не был положен конец сенатором.
Благородные римляне брали золото от Фридриха; даже сына Рихарда Конти Иоанна де Поли видали в его лагере. Император, пригласивший этих магнатов к себе в Кампанью, уговорил Франджипани продать ему их имущество, в том числе укрепления в городе, которые они получили в качестве ленов от пап, и потом вновь получить их от него, признав себя таким образом, императорскими вассалами. Для Фридриха было важно создать себе партию в самом Риме, возбудить в нем врагов против папы и иметь Колизей в своей власти. Результатом его мероприятий было восстание. В великий четверг 1228 г. Григории еще раз провозгласил отлучение императора. Когда он после этого, в понедельник на Пасху, служил обедню в соборе Св. Петра и обратился к народу с жестокой декламацией против Фридриха, то гибеллины прервали его яростными криками; они осыпали папу оскорблениями в алтаре и выгнали из святого места. Город восстал с оружием в руках в то время, как убежавший папа в сопровождении толпы верных ему гвельфов спешил достигнуть дружественного Витербо. Римляне преследовали его с войском, заставили уйти дальше в Риети и Перуджию, выместили свою злобу на Витербо варварским опустошением полей и захватили спорный замок Рицпампано. Григорий IX провозгласил из своего изгнания отлучение своих преследователей и затем с томительным чувством стал ожидать времени своего возвращения.
Тем временем император собрался действительно предпринять крестовый поход. Сделав это, он не только ослаблял утверждение папы о том, что он никогда об этом серьезно не думал, но и ставил его самого в затруднительное положение. Крестовый поход Фридриха при тогдашних обстоятельствах был тем более мастерским дипломатическим ходом, что папа, к смущению многих верующих душ, ставил ему теперь величайшие препятствия. Западный император выступил в поход для самого святого дела церкви, оставаясь под отлучением. Когда 28 июня 1228 г. он из Бриндизи вышел в море, церковь сопровождала его гневными словами, что он отправляется в Иерусалим как пират, а не как крестоносец. Вместо благословения за ним следовало ее проклятие, которое встретило его даже у Гроба Спасителя. Тот же папа называл Фридриха преступником за то, что он не начинал крестового похода, и за то, что он его начал. Если бы Григорий IX освободил от отлучения своего врага, когда он действительно отправился в Иерусалим, то он одержал бы победу и над собой и над ним и явился бы миру в блестящем величии. Такое резкое противоречие ослабляло веру в искренность рвения пап к освобождению Иерусалима и уничтожало мечту двух столетий. По крайней мере Германию с этого времени нельзя уже было подвинуть на крестовый поход.
Рейнальд, сын бывшего герцога Конрада, оставшийся в отсутствии императора его наместником, тотчас же раздражил папу нападением на Сполето, а Григорий IX с не меньшей горячностью воспользовался удалением Фридриха, чтобы подчинить Апулию власти церкви. Еще раньше отъезда императора он набрал войско; теперь он обратился с воззванием к Ломбардии, Испании, Франции, Англии, ко всей Европе, требуя присылки церковной десятины или вспомогательных войск. Народы услышали проповедь крестового похода против императора, который сам под знаменем креста отправился воевать с неверными; они увидели войска, занимавшие от имени папы земли отсутствующего Фридриха, имущество которого, как крестоносца, и по международному, и по церковному праву должно было почитаться неприкосновенным. Папским крестоносным войском, на знаменах которого были изображены ключи св. Петра, начальствовали Иоанн де Бриенн, тесть императора, кардинал Иоанн Колонна и папский капеллан Пандульф из Ананьи. В то время как одна часть этих войск направилась в Марки, на которые напал Рейнальд с апулийцами и сарацинами, Пандульф, перейдя 18 января 1229 г. Лирис, вторгся в Кампанию Здесь Иоанн де Поли удачно оборонял Фунди, но многие города сдались папским войскам. Римляне не пострадали от этой войны: папа, имевший в виду только Апулию, ни разу не сделал попытки посредством своих крестоносцев принудить Рим к повиновению. Он спешил завоевать королевство, города которого, обремененные налогами, он соблазнял к отпадению, давая им льготные грамоты. Сдалась ему и Гаэта, и Григорий IX надеялся теперь прочно удержать за собой этот город, на который церковь уже давно предъявляла претензию.
Вызванный этими событиями император внезапно возвратился с Востока. 18 марта 1229 г. он собственноручно надел в Иерусалиме на себя корону; посредством договора он возвратил христианам святой город и, несмотря на все препятствия, воздвигнутые ему фанатизмом, совершил славное дело. Римская курия гневно осуждала его как отступника от христианской веры; она не обращала внимания ни на действительные заслуги, оказанные им на Востоке, ни на практические мотивы, в силу которых, ввиду обширных торговых сношений Сицилии с Левантом, для него были обязательны дружественные отношения с восточными султанами. Это было естественно, так как император впервые превратил крестовые походы в дело светской политики, вытеснил папу с Востока и ввел последний мирным путем в экономические отношения империи.
Неожиданно прибыв 10 июня в Бриндизи, он выразил желание примириться с папой и отправил к нему послов с мирными предложениями. Но так как они не имели успеха, то он почти без борьбы выгнал папские войска из своих владений. Знамя креста шло в этом случае против знамени ключей; к общему удивлению, сарацины Фридриха под Христовым знаменем сражались против папских войск, которые в отчаянном бегстве снова ушли за Лирис. Григорий опять направил свои перуны отлучения на императора и его сторонников, в том числе и находившихся в Риме. Он уже израсходовал большие суммы на безрассудную войну и теперь снова обращался ко всему миру с требованием о доставлении ему новых средств. В Аквино императора приветствовали посланные от римского сената. В октябре он подошел к границе церковной области, и только после того, как он уничтожил Сору огнем и мечом, папа отнесся со вниманием к его мирным предложениям.
Григорий IX пробыл еще зиму в Перуджии, не выказывая желания вернуться в Рим, и, лишь уступая необходимости, ввиду примирения с императором, решился отправиться туда.
Но еще раньше, чем состоялось примирение, стихийные силы неожиданно привели его снова в Латеран. Хляби небесные разверзлись и излились на «безбожный» город: 1 февраля 1230 г. Тибр вышел из берегов. Леонина и Марсово поле были покрыты водой. Сенаторский мост (Ponte Rotto) был снесен, и наводнение вызвало голод и повальные болезни. Летописцы изображают его как одно из самых страшных наводнений, пережитых Римом. Римляне, которые во время долгого изгнания папы забыли о нем, теперь под влиянием суеверного страха вспомнили что святой отец есть властитель их области. В Перуджино спешно отправились посланные: Петр Франджипане, городской канцлер, и старый доблестный экс-сенатор Пандульф Субурский. Они упали к ногам папы и просили его простить введенный в заблуждение народ и возвратиться в осиротелый город. После этого 24 февраля Григорий, встреченный радостными кликами римлян, был введен в Латеран и мог с презрением взглянуть на народ, в течение более ста лет привыкший изгонять своих пап и снова со славословиями возвращать их. Возвращаясь из своего изгнания в «город крови», эти папы только ценой золота покупали временное спокойствие. Биограф Григория IX добросовестно перечисляет многие тысячи фунтов, которые именно этот папа роздал римлянам, как только они согласились на его возвращение.
Григорий нашел Рим в состоянии глубокой нищеты, совершенного одичания и наполненным еретическими «плевелами», к которым склонялась даже часть духовенства. Поэтому он решил учредить строгий уголовный суд, как только заключит мир с императором. Мир был заключен в С.-Джермано 23 июля 1230 г. после долгих переговоров с Германом, великим гермейстером Тевтонского ордена, и на условиях, столь выгодных для папы, что ясно было, насколько Фридрих ценил мощную силу своего противника. Церковное государство было восстановлено, и даже некоторые города Кампаньи, в том числе и Гаэта, остались еще на год в виде залога у папы; свобода выборов и изъятие духовенства от налогов на будущее время не должны были нарушаться в Сицилийском королевстве.
После состоявшегося 28 августа в капелле Св. Юста, возле Чепрано, снятия отлучения с императора кардиналы проводили его к папе в Ананьи. Оба врага приветствовали там один другого (1 сентября) со всевозможной учтивостью, скрыв свою ненависть; они сидели за общей трапезой, разговаривали в течение первых трех дней сентября в фамильном дворце Конти и расстались, несмотря на их дружественные заявления, с убеждением, что два человека такого характера не могут жить рядом в Италии.
Возвратясь в ноябре в Рим, Григорий IX старался привлечь к себе римлян благодеяниями. Он велел восстановить сенаторский мост, очистить клоаки, подвозить хлеб, раздавать народу деньги, построить богадельню в Латеране. Это привлекло к нему массы и облегчило ему главный его удар, направленный на еретиков, от которых он хотел радикально очистить город. Истребительные войны Иннокентия III против еретиков и изданные им повеления об искоренении их во всех городах, казалось, лишь увеличили их число. Тысячи людей опоясывались поясом св. Франциска, но и из них многие отпадали от веры. В Церковной области, в Витербо, в Перуджии, в Орвието еретики были многочисленны. Ломбардия была переполнена ими; в гвельфском Милане была их главная церковь. Бесполезно горели костры: в самом Риме еретики собирались во время изгнания папы. Политические воззрения соединялись в этом случае с религиозными, и в числе римских еретиков гибеллинская секта арнольдистов была несомненно многочисленнее, чем секта лионских бедняков. Вообще догматическая ересь не отделялась от политической, так как церковь прямо считала ересью всякие действия, противные свободе духовенства и его имущества, как например, указы городовых магистратов, направленные к обложению духовенства налогами или к привлечению его к светскому суду. В первый раз еще в Риме был массовый суд над еретиками и публично запылали костры. Инквизиторы поместили свой трибунал перед дверями церкви Св. Марии Маджиоре. Кардиналы, сенатор и судьи занимали места на трибунах, а зевающий народ окружал этот страшный театр, произносивший приговоры несчастным всякого состояния и пола. Многие уличенные в ереси духовные были лишены их священнических одежд и присуждены к ссылке на покаяние в дальние монастыри, если они исповедовали свое раскаяние. Других еретиков сжигали на дровяных кострах, иногда на площади возле самой церкви. Так как эти мрачные трагедии, бывшие отражением Альбигойских войн, следовали за разливом Тибра и эпидемией, то они вызывали в Риме большую тревогу. Если справедлив рассказ одной хроники XIV века, то римляне видели даже небывалую страшную картину казни сенатора за ересь, но это басня. По возвращении своем Григорий нашел нового сенатора; это был Анибальдо Анибальди, римлянин из сенаторской фамилии, которая, впрочем, только в это время пришла в цветущее состояние и образовала могущественный род, владевший большими имениями в Лациуме. Знаменитое имя Аннибала снова появилось в средневековой дворянской фамилии, из которой в течение нескольких столетий выходили сенаторы, военачальники и кардиналы, но не было ни одного папы. Анибальди были в родственных отношениях с Конти и с домом Чеккано и, подобно им, были германского происхождения; они владели имениями в Кампаньи и в Латинских горах, где и теперь Аннибалово поле над Rocca di Papa напоминает об этом роде, имевшем когда-то столь большое влияние. Несомненно, что указ против еретиков, изданный сенатором Анибалом в 1231 г. и дошедший до нас, был в числе условий, поставленных папой для своего возвращения. Им было установлено, что всякий сенатор при вступлении в должность принимал на себя обязанность объявлять в опале находящихся в городе еретиков и их приверженцев, арестовывать всех еретиков, на которых укажет инквизиция, и после надлежащего разбирательства в течение восьми дней казнить их. Имущество еретиков должно было делиться между доносителем и сенатором и идти на покрытие расходов по улучшению городских стен. Пристанища еретиков должны были быть разрушены. За укрывательство еретиков была назначена денежная пеня или телесное наказание и потеря всех гражданских прав. Каждый сенатор должен был подтвердить клятвой этот указ, и пока он этого не сделал, он не считался вступившим в должность. Если же он стал бы поступать против данной им клятвы, то присуждался к уплате 200 марок и признавался не имеющим права занимать общественные должности. Этот штраф налагался на него судебной коллегией, назначаемой церковью Св. Мартина в Капитолии. Этот указ увеличивал усердие доносчиков расчетом на получение имущества; и можно было судить, насколько деятельно жадность и личная ненависть способствовали выслеживанию еретиков. Папа привлекал городскую общину к интересам инквизиции и обязывал сенатора предоставить ей свою светскую власть. Сенатор становился законным исполнителем судебных приговоров над еретиками, каким, впрочем, был и всякий подеста в других городах. Если это перенесение на сенатора права смертной казни, принадлежавшего раньше префекту, увеличивало его светскую власть, то, с другой стороны, оно унижало его, делая слугой духовного трибунала. Торжественное клятвенное обещание наказывать еретиков связывало его самого, и над его собственной головой висел страшный приговор инквизиции, которым он мог быть признан виновным в нарушении своей обязанности и, следовательно, в ереси. Таким образом, самым важным атрибутом сенаторской власти было то, что ею приводилась в исполнение казнь еретиков, и — что характерно для того времени — обязанность их преследования ставилась первым основным пунктом вообще в уставах как Рима, так и других городов Церковной области. Впрочем, сенаторский указ только применял императорское коронационное распоряжение также и к Риму, где до сих пор противились его введению, так как инквизиция являлась новым средством в руках папы для подчинения народа. Впоследствии были в Риме инквизиторы, которые вначале назначались из францисканского ордена. Когда инквизитор осуждал еретика, то он всходил на ступени Капитолия и прочитывал приговор в присутствии сенатора, его судей и многих депутатов или свидетелей из городского духовенства. Затем выполнение наказания он передавал сенатору с угрозой отлучения в случае отказа или нерадивого исполнения.
Это было ужасное время, выражением которого были эдикты Григория IX, в силу которых выслеживание еретиков становилось высшей обязанностью гражданина; время, когда каждый публичный или частный разговор о каком-нибудь догмате наказывался отлучением, как за преступление. В это суровое время новых мучительств и нового фанатизма, когда благочестивые чувства нашли себе в преследовании еретиков вознаграждение за потерю Иерусалима и за угасавшую ревность к крестовым походам и когда со времени Иннокентия III религиозная нетерпимость христианства низвела его на степень фанатичного иудейского закона, вслед за духовенством стали проявлять свое усердие также и князья, и правители республик. Обремененные долгами короли почти уже не дарили имений церкви; они находили более удобным для спасения своей души сжигать еретиков и конфисковывать их имущество. Некоторым королям пламя костров служило для прославления их благочестия, другие из страха или из расчета старались доказать свое правоверие самыми жестокими преследованиями еретиков. Даже Фридрих II, который по своему образованию и свободомыслию настолько возвышался над своим веком, что позднее его называли предшественником Лютера, издал в 1220 и 1232 гг. самые жестокие законы, ничем не отличавшиеся от папских эдиктов. «Еретики, — говорит он в них, — хотят разорвать неделимую одежду Господа нашего; мы повелеваем, чтобы они были в виду народа предаваемы живыми огненной смерти». Он издавал такие законы тогда, когда заключал мир с папой или нуждался в нем, и эти политические мотивы преследования еретиков были для него еще постыднее, чем если бы эти гонения происходили под влиянием слепого, но искреннего религиозно го фанатизма. Его законы против еретиков находятся в самом резком противоречии с мудрым, опередившим свой век законодательством, данным им в августе того 1231 г. королевству Сицилии.
Впрочем, великий суд над еретиками так мало воздействовал на римлян, что уже 1 июня 1231 г. они принудили Григория IX снова удалиться в Риети, где он и оставался до лета 1232 г. В городе вспыхнули беспорядки, вызванные во с Витербо. Витербо в Средние века был для римлян тем же, что Веи в древности. Они ненавидели его с яростью, доходившей до безумия, и хотели окончательно завоевать его и сделать римским государственным имуществом. С согласия папы жители Витербо отдались под покровительство императора, который прислал им в помощь Рейнальда де Аквавива. Римский народ тотчас отомстил за это, обложив налогом церкви, и с прежней яростью продолжал свои военные действия против Витербо в 1232 г., когда сенатором был Иоанн Поли. Этот сын Рихарда Конти, хотя и был родственником Григория IX, однако стоял на стороне Фридриха, и его избрание произошло едва ли с согласия папы. Он назывался тогда графом Альбанским, так как получил от Фридриха во владение эту марсийскую провинцию.
Больше внимания заслуживает попытка римлян подчинить Капитолию Лациум.
Римский народ проникся новым духом; как в древности, во времена Камилла и Кориолана он выступил на завоевание Тусции и Лациума. Снова появились на поле брани римские знамена с древними инициалами S. P. Q. R. на красном с золотом поле, и римское национальное войско, составленное из римских граждан и союзников от вассальных городов, под начальством сенаторов. Летом 1232 г. римляне дошли до Мантефортино в земле вольсков; они угрожали самому папе под стенами его родного города Ананьи, где он находился с августа месяца. Он послал в их лагерь трех кардиналов с большими суммами денег, но они не перестали своими враждебными действиями мешать его предприятиям в Кампанье, так как Григорий IX столь же деятельно, как Иннокентий III, увеличивал владения церкви. Он брал общины в свое подданство и требовал от их подест присягу на верность. Он уплачивал долги свободных общин, но делал их за это вассалами церкви и получал право пристраивать укрепления к окружающим их стенам. Он освобождал от уплаты долгов баронов и таким образом вступал во владение их имениями, которые они охотно получали обратно от церкви в качестве ленов, чтобы избежать власти города Рима. То же происходило и в Лациуме, где он выкупил два укрепления, Серроне и Паллиано, принадлежавшие отчасти Колонна, чтобы потом сделать из них папские укрепленные замки. Римская городская община, предъявлявшая претензию на юрисдикцию в Кампанье, запретила это папе и угрожала даже разрушить Ананьи, однако Григорий даже в середине зимы продолжал постройку этих крепостей и причислил Серроне, Палиано и Фумоне к Укрепленным местам, принадлежащим церкви.
Наконец римляне возвратились в свой город, а Григорий оставался в Ананьи. Он искал посредничества императора, чтобы заключить мир с Витербо и самому примириться с римлянами. Фридрих не мог оказать ему деятельной помощи, потому что восстание Мессины призывало его в Сицилию. Однако римляне уступили его требованиям, и в марте 1233 г. сенатор Иоанн Поли прибыл в Ананьи просить папу возвратиться. Трусливые кардиналы не советовали ему подвергать себя опасности «в городе ревущих зверей», но Григорий отправился и 21 марта был принят с почетом. Народ помирился с ним за деньги. Он заключил без ведома императора, имевшего интерес в делах Витербо и Рима, мир с городом Римом, на что император впоследствии жаловался как на вероломство. С Витербо также в апреле был заключен договор, по которому город Рим получал признание своей верховной власти и сохранял за собой владение замком Виторкиано. Этот замок с того времени стал государственным имуществом Рима, получил почетный титул «верного» и право замещать должность капитолийских надзирателей, которые впредь стали называться «Fedeli». Один демон, так говорит биограф Григория XI, был благополучно изгнан из Рима, но зато семь других вошли в него. Римляне уже в 1234 г. начали отчаянную борьбу против светской власти папы. Они, может быть, были бы счастливее, но едва ли более достойны уважения, если бы отказались от своих несомненных прав. Но в ту эпоху, когда каждый город был государством, отношения Рима к папе не были так ясно определены, как в позднейшие века. Римляне все еще боролись за свою свободу от епископской власти, чего другие города давно уже достигли. Они видели, как процветали эти города, соединенные в два больших союза, и как они властвовали над прежними графствами. Если Витербо гордился множеством замков, плативших его ратуше налоги и получавших от нее законы, то понятно, что Рим не мог переносить своего гражданского бесправия. Вечная война с этим самым Витербо была только символом стремления римлян подчинить себе Тусцию. Их отношение к империи в это время совершенно изменилось. Когда императорские права в Риме переданы были папам и пожалование римской короны перешло к ним же, то потерял значение и спорный вопрос о том, принадлежит ли еще римской республике право избрания императоров. Эта привилегия, которую римляне еще во времена Барбароссы требовали для себя с оружием в руках, была погребена в потоке новой папской власти Римляне боролись уже только с папством как с высшей правительственной властью; главная цель их заключалась в создании в границах бывшего герцогства могущественного вольного государства, подобного тем, какими были Милан, Флоренция или Пиза, пример которых и ободрял, и пристыжал их. В императорских капитуляциях, которыми утверждалось существование церковного государства Иннокентия, это герцогство, во-первых, является как единица, определяемая формулой: «Вся страна от Радикофани до Чепрано», с которой начинается, как со старинного основания нового церковного государства, поименное перечисление папских провинций. Владение этой страной, в которой церковь издревле имела свои вотчины, она могла основывать не на франкских дипломах, а только на событии, начало которого терялось во мраке истории. Церковное управление обнимало здесь три провинции: наследие св. Петра (по-римски Тусцию), Сабину и Кампанью с Маритимой, хотя церковь и не была действительной владетельницей всех находившихся там городов. Только некоторые из них признавали над собой непосредственную доминиальную власть папы и получали от него своих должностных лиц — те, которые передали ему «полное Dominium»; остальные признавали только его протекторальную власть.
Город Рим объявил теперь, что все эти папские провинции составляют его городскую область. Он постоянно заявлял свои претензии, когда во главе городского управления стояли сильные люди при слабых папах. Тогда он посылал в провинциальные города своих судей, налагал на них земельную подать, устанавливал соляную монополию и принуждал их к поставке вспомогательных войск и к участию через своих депутатов в общественных играх. Но требования Капитолия направлены были не только против папы, но и против вольных городов, таких как Витербо и Корнето в Тусции, Тиволи, Веллетри, Террачина и Ананьи в Кампанье, а также и против наследственных дворян-землевладельцев, которые не хуже папы умели покупать dominium над городами. Бароны приобретали его или от самих городских общин, или становясь воинами папы или церковных корпораций, иногда за очень небольшую годовую плату. Поэтому в данный период вся страна от Ридикфани до Чепрано была раздроблена на многие мелкие и часто враждебные друг другу единицы, так что, путешествуя по ней, можно было в самое короткое время проехать по местностям, находившимся под властью то папской курии, то города Рима, волной республики, барона или римского монастыря, а во многих местах все эти владельцы вместе обладали верховной властью.
Город Рим в неудачно выбранное время сделал в 1234 г. попытку сбросить с себя папское господство и образовать в пределах вышеназванного области свободное государство. Если бы это ему удалось, то он достиг бы приблизительно таких размеров, какие имел Рим незадолго до пунических войн. Замечательно, что во время этого восстания, имевшего очень серьезный характер, римляне припомнили древние обычаи, поставив пограничные камни (termini) и снабдив их надписями S. P. Q. R., которые должны были обозначать юрисдикцию города Рима.
Они требовали от папы свободного избрания сената, права чеканки монеты, передачи им получения разных податей и обычной дани в 5000 фунтов. Они отменили судебную власть и освобождение от повинностей духовенства, что сделали тогда и многие другие, даже мелкие республики. Они выдвинули также требование, чтобы папа никогда не налагал отлучения на римских граждан, так как великий город, по их словам, пользовался привилегией быть свободным от церковных наказаний. Эти римляне не видели никакого соблазна в отлучении их императора, но их гражданская гордость признавала папскую цензуру по отношению к ним самим столь же неприменимой, как в древности неприменимо было бичевание к римскому гражданину.
Лука Савелли, очень могущественный человек, родственник Гонория III и родоначальник знаменитого рода, сделался сенатором только в 1234 г., когда он объявил в указе, что Тусция и Кампанья составляют собственность римского народа. Он послал в обе эти области сенаторских судей, чтобы они, добровольно или насильственно, приняли от городов присягу на подданство. Римские милиции заняли Монтальто в Маритиме, где, как символ господства Рима, было выстроено большое укрепление. Даже Корнето должен был присягнуть сенату. В конце мая папа снова убежал в Риети вместе со всей и кардиналами. Какая судьба постигла бы папство, если бы городу Риму удалось сделаться политической силой, как Милан или Пиза? Противодействовать этому стало задачей церкви, и обуздание Капитолия было не меньшей заботой пап. Бегство Григория, отлучение, направленное им на сенатора и на общинный совет, привели римлян в такую ярость, что они разграбили Латеранский дворец и дома кардиналов. Они собрали войска и, пылая жаждой мести, выступили в поход против Витербо. Однако и папа не остался без союзников.
Многие бароны и города Лациума, как, например, Ананьи, Сеньи и в особенности Веллетри, присоединились к нему и оказали сопротивление римлянам в видах защиты собственной свободы. В Тусции он укрепил Радикофани и Монтефиасконе, а решительное настроение Витербо было там его самой крепкой опорой. Папы постоянно призывали чужую помощь для усмирения их непокорной страны, и христианский мир никогда не отказывал им в денежной или военной поддержке. Григорий IX заклинал католический мир доставить ему оружие против строптивого Рима: написал к вассальным королям португальскому и арагонскому, графу руссильонскому, герцогу австрийскому, епископам Германии, Испании и Франции. Даже император готов был оказать помощь папе. Восстание его сына Генриха в Германии и его изменнический союз с ломбардами могли бы быть для него гибельны, если бы Григорий стал на их сторону. Поэтому он поспешил, даже без просьбы, послать папе в Риети со своим вторым сыном Конрадом войска против римского народа. Слабейший был принесен в жертву ради более сильного; Григорий и Фридрих нуждались один в другом; сделало их союзниками, несмотря на взаимную ненависть, и заставило римлян одновременно вести войну и с папой, и с императором. Папскими войсками командовал в качестве кардинала-легата Райнер Капоччи из Витербо, отличавшийся неутомимой деятельностью и военным талантом, и папа назначил его ректором Тусцийской области. Он открывает собой довольно длинный ряд кардиналов, прославившихся в качестве полководцев церкви. Соединившись с войсками Фридриха, он пошел к Витербо, чтобы укрепить этот город и выгнать римлян из замка Риспампано. Замок этот храбро защищался римлянами, а нетерпеливые священники обвиняли императора, говоря, что он вместо того, чтобы направить своих военных орлов на серьезную войну с римлянами, охотился со своими соколами в этой Тусцийской глуши; они стали кричать об измене, когда он уже в сентябре вернулся в свое королевство. Но он оставил кардиналу войска бывшие у Витербо под командой Конрада фон Гогенлоэ, графа Романиолы. Многие немецкие рыцари остались на службе папы; крестоносцы предоставили церкви свой меч и свои таланты против Рима; даже англичане и французы, верующие и авантюристы, становились под знамена кардинала. Раймунд Тулузский надеялся, что он сможет заменить исполнение данного им обета идти в крестовый поход войной против восставших римлян, а богатый епископ Петр Винтонский, удаленный от английского двора, тоже предложил свои услуги, которые были хорошо приняты.
После отъезда императора римляне мужественно пошли на штурм Витербо Редко были они одушевлены таким воинственным духом и были вооружены в таком большом числе. Но вылазка, сделанная немцами и гражданами Витербо, перешла в кровопролитное сражение, проигранное римлянами. Много людей благородного происхождения и немало немцев легли на месте. Со времени несчастного дня Монте-Порцио римляне не испытывали таких больших потерь в открытом сражении; они спаслись, как и тогда, бегством за свои стены. Победители преследовали их, и результатом сражения было то, что Сабина и Тусция снова перешли во власть папы. Неблагодарные священники должны были теперь признать, что такая решительная победа могла быть одержана лишь благодаря помощи Фридриха.
Хотя римляне еще продолжали войну, наложили опалу на кардинала Райнера, объявили папу навсегда изгнанным из Рима, если он не вознаградит их за понесенный ущерб, и даже достигли некоторых успехов на поле битвы, но их силы были истощены, и их финансы, несмотря на принудительно полученные с церкви налоги, истрачены. Когда весной 1235 г. Лука Савелли вышел в отставку и сенатором сделался Ангелус Малабранка, то трем кардиналам-легатам удалось подвинуть Рим к заключению мира. Город не достиг цели своей мужественной борьбы и в середине мая 1235 г. еще раз признал над собой верховную власть папы.
Мирный договор, который очень интересно трактует форму и характер свободной римской республики, в сущности своей гласит следующее:
«Мы, Ангелус Малабранка, милостию Божию правящий сенатор высокого города, обещаем, по уполномочию высокого сената и по поручению и с общего согласия славного римского народа, созванного звоном колоколов и звуками труб на собрание в Капитолии, а также и по предложению достопочтенных кардиналов Романуса, епископа Порто и С.-Руфины, Иоанна Колонна из С.-Прасседе и Стефана от С.-Марии в Транстевере, по поводу спора между святой римской церковью, святым отцом и сенатом и народом римским, от имени сената и народа: мы согласны удовлетворить требования папы относительно башни и заложников в Монтальто, относительно вытребованной при сенаторе Луке Савелли присяги на верность и поставленных в церковных землях пограничных знаков; также о судьях, требовавших этой присяги в Сабине и Тусции и занимавших церковные владения, и об объявлении в опале кардинала Райнера из С. — Марии в Космедине и нотариуса Бартоломея, о разграблении Латеранского дворца и домов некоторых кардиналов, о вознаграждении за убытки, возложенном на епископства Остию, Тускулум, Пренесте и другие церковные имущества, о постановлении, что папа не должен возвращаться в Рим до тех пор, пока он не выплатит римлянам договоренный в Рокка ди Папа заем в 5000 фунтов и все убытки. Эти объявления об опале и другие распоряжения мы по уполномочению сената и народа отменяем как ничтожные.
Для уничтожения всякой причины несогласия между нами, церковью и папой, почитаемым нами, как благочестивыми сынами из благоговения перед Христом, которого он наместник на земле, и перед верховным апостолом, которого он преемник, а также и потому, что все это содействует исполнению желания этого высокого и славного города, мы приказываем следующее: все духовные лица, находящиеся в Риме и вне Рима, и члены семей папы и кардиналов не должны привлекаться к светскому суду, или быть принуждаемы к этому через разрытие жилищ или каким-нибудь другим способом, или быть тревожимы по какому-либо случаю. Но то, что здесь сказано о семьях папы и кардиналов, не должно применяться к римским гражданам светского состояния, имеющим дома или людей в городе, хотя бы они были или назывались Familiaren. Никто из духовенства, братьев монашеских орденов или мирян, если он идет к апостольскому престолу и к св. Петру или там остается, или оттуда возвращается, не должен привлекаться к суду светского судьи, но, напротив, он должен находиться под защитой сенатора и сената. Никакой налог не должен взиматься ни в городе, ни вне его с церквей, духовенства и орденов монашествующих. Мы установляем вечный мир с императором и его людьми; с народом Ананьи, Сеньи, Валетри, Витербо, с народом Кампаньи, Маритимы и Савины, с графом Вильгельмом (Тусцийским), со всеми прочими жителями отчины св. Петра и со всеми друзьями церкви. Мы приказываем и подтверждаем настоящим декретом, чтобы вперед никакой сенатор, будет ли он один, или их много, не поступал против этой нашей льготной грамоты. Буде же кто-либо поступит против нее, тот должен подвергнуться сильнейшему гневу и ненависти сената и сверх того обязан будет уплатить пеню в сто фунтов золота на восстановление городских стен; но и после уплаты этой пени настоящая привилегия тем не менее сохраняет свою силу».
Таким образом, этим мирным договором окончена была одна из самых жестоких воин, когда-либо веденных римской республикой против папской власти.
Республика не потеряла вследствие этого своей автономии, но она была снова введена в границы, установленные для нее Иннокентием III. Подчинение клира гражданскому закону и подчинение римского городского округа юрисдикции Капитолия не было достигнуто. Светская власть церкви была восстановлена с помощью императора, и несчастный Рим остался, как и раньше, жертвой величия папства.
