Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/Поход титанов/ДО
| ← Опять въ Салтахъ | Кавказскіе богатыри — Походъ титановъ | Послѣдняя ночь аула → |
| Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть третья. Побѣда! — М.: Изданіе редакціи журналовъ «Дѣтское чтеніе» и «Педагогическій листокъ», 1902. — С. 55. |
Нашъ отрядъ былъ уже внизу.
Точно на гранитной ладони, приподнятой къ самому небу, бѣлѣлъ на казавшейся недосягаемою вышинѣ аулъ Салты…
Генералъ пристально и озабоченно всматривался туда и пожималъ только плечами…
— Экъ, негодяи какіе! — вырвалось у него. — Выдумаютъ-же, право… На какія вышки взбираются… Поди, достань ихъ…
Лучи солнца въ это мгновеніе изъ-за облака золотистою полосою обдали слѣпившіяся сакли.
— Достань-ка!..
— Никто, какъ Богъ! — отозвался позади начальникъ штаба.
— Богъ… На Бога надѣйся… — оглянулся генералъ.
— И сами не плошаемъ, ваше превосходительство. Не въ первый разъ за такими гнѣздами лазить… Я уже говорилъ съ этимъ плѣннымъ солдатомъ.
— Ну?.. Степанъ Груздевъ, кажется? Что-же онъ?..
— Да у него логика простая… «Коли, — говоритъ, — я оттуда слѣзть могъ, такъ влѣзть намъ оченно даже способно»…
— Способно!.. А потери?.. Не на его душѣ онѣ будутъ…
— Гдѣ-же ихъ не бываетъ? На то война… А все-таки завтра — конецъ Салтамъ…
— Достукайтесь до нихъ сначала… Хотя… Салты падутъ, — все кругомъ покорится… А устоятъ, — такъ и намъ конецъ, и Брызгалову съ амурцами — вѣчная память! Коли-бы крылья были, тогда и я-бы не сомнѣвался…
Начальникъ штаба зналъ, что смѣлый и рѣшительный въ бою генералъ наканунѣ переживалъ всякія страхи. Полковникъ поэтому только улыбался себѣ въ усы. Тотъ это замѣтилъ и недовольно насупился.
— Чего вы тамъ… Надо мною, что-ли?
— Никакъ нѣтъ, ваше превосходительство… Помните, когда мы муллу Кадура брали?
— Еще-бы не помнить… Въ самое небо разбойникъ забрался…
— Ну, такъ мы его и оттуда стащили…
— Стащили… Ну, Богъ съ вами… Идите, отдыхайте пока!..
Но самъ онъ успокоиться никакъ не могъ. Онъ пошелъ по биваку, сосредоточенно вглядываясь въ лица солдатъ и точно читалъ въ ихъ чертахъ, что ему и имъ обѣщаетъ загадочное «завтра». Салтинцы по всему Дагестану славились необычайною стойкостью и храбростью. Шамиль ихъ называлъ «воинами пророка» и «опорою газавата». Сами салтинцы про себя говорили, что они — замокъ Дагестана… Ключъ къ нему былъ когда-то, но его Аллахъ взялъ въ сады Эдема и спряталъ тамъ. И пока Аллахъ не броситъ его своему избраннику, до тѣхъ поръ никому не удастся отпереть замокъ. Когда персидскій шахъ воевалъ Дербентъ, онъ послалъ лучшихъ воиновъ къ Салтамъ, но тѣ, увидѣвъ гордо сидящій на вершинѣ горъ аулъ, вернулись…
— Пошли птицъ брать Салты, — сказали они шаху, — людямъ это сдѣлать невозможно!
Такъ и уцѣлѣли Салты среди всеобщаго погрома… «Въ Салтахъ всякая дѣвка стоитъ трехъ джигитовъ», — говорили здѣсь, потому что на такой выси и въ такомъ хаосѣ камней, дѣйствительно, женщина, вооруженная ружьемъ, замѣняла нѣсколькихъ мужчинъ. Въ бинокль генералъ видѣлъ, что въ этомъ орлиномъ гнѣздѣ каждая сакля является крѣпостью. Всѣ онѣ были башнями. Вмѣсто оконъ — прорѣзанныя въ ихъ стѣнахъ бойницы грозно смотрѣли всюду, куда только могъ добраться врагъ.
— Вѣдь, какъ строятся, какъ строятся! — вздыхалъ генералъ. — Ни одного подступа, который не обстрѣливался-бы съ пяти-шести пунктовъ. Ну, будетъ дѣло! А мечеть — цѣлая крѣпость. Знали, куда забраться! Знали… А все-таки мы имъ всклочемъ шерсть завтра! — совершенно неожиданно для себя, бодро и весело проговорилъ онъ.
— Расчешемъ мы ихъ, а? — неожиданно обратился онъ къ ближайшему солдату.
— Рады стараться, ваше превосходительство!
— Такъ расчешемъ, — а?
— Точно такъ-съ. И безъ гребенки, ваше превосходительство.
— Гдѣ тутъ Степанъ Груздевъ?.. Послать его ко мнѣ!
Но посылать не надо было. Старикъ оказался около.
Онъ весело и радостно смотрѣлъ на всѣхъ и только сквозь слезы повторялъ:
— Голубчики, братцы! Двѣнадцать годовъ, какъ одинъ день… Думалъ уже вѣкъ-свѣковать здѣсь…
— Здравствуй, молодчинище!
— Здравія желаемъ вашему превосходительству!
— Радъ тебя видѣть… Экой орелъ! Сколько тебѣ лѣтъ?
— Пятьдесятъ-три…
— Ну, вонъ какъ… Долго ты былъ у нихъ? — вскинулъ онъ бровями наверхъ по направленію къ Салтамъ.
— Двѣнадцать лѣтъ.
— Какъ тебѣ жилось?
— Ничего… Народъ глупый, а только хорошій… Храбрый народъ… Ну, и точно, что безъ пути не обижали… Сами ѣдятъ и мнѣ даютъ… Ласковый народъ… Мулла только… Онъ у нихъ всему заводчикъ… Коли ихнихъ мулловъ изничтожить, и бунту конецъ…
— Много-ли у нихъ осталось джигитовъ?
— Настоящіе всѣ, ваше превосходительство, на газаватъ пошли. Шуму у нихъ тоже было! Ну, а на селѣ остались старые, которые… А только драться будутъ все равно, что молодые… И дѣвки ихнія за ружья возьмутся.
— Ты всѣ пути туда знаешь?
— Точно такъ, ваше превосходительство!
— И проводить отрядъ берешься? Ну, Степанъ Груздевъ, сослужишь службу, — я тебя къ Георгію съ бантомъ представлю… О деньгахъ говорить нечего… За всѣ двѣнадцать лѣтъ получишь…
— Дозвольте мнѣ только въ ряды…
— Что такое?
— Какъ доведу отрядъ, дозвольте въ строй… Что-жъ я, старый солдатъ, смотрѣть буду, какъ молодые дерутся!..
— Ну, хорошо… Спасибо тебѣ, старикъ! Покажи-ка молодымъ, какъ при Ермоловѣ мы въ горы хаживали…
— Радъ стараться!
Степанъ Груздевъ пошелъ къ ротному котлу. Цѣлый вечеръ онъ былъ молчаливъ и ни слова не отвѣчалъ на разспросы товарищей. Онъ обдумывалъ, какъ-бы лучше подступиться къ Салтамъ, перебиралъ въ памяти всѣ тропинки туда… Лошадей, которыя везли орудія, надо было оставить внизу. Имъ-бы не повернуться съ пушками на узенькихъ карнизахъ… А орудія были необходимы. Степанъ понималъ, что безъ нихъ не разнесешь горнаго гнѣзда… Онъ опять пошелъ туда, гдѣ, по его разсчету, долженъ былъ генералъ. На счастье Груздева, тотъ, дѣйствительно, вышелъ изъ палатки и въ бинокль смотрѣлъ на горы кругомъ… Закатъ огнемъ обдавалъ занесшіеся въ поднебесье аулы… Салты — точно изъ одного куска коралла, розовѣли на самой маковкѣ крутого утеса… Лагерь стихалъ, и теперь внизу слышался только шумъ воды да тихій говоръ листвы. Вѣтерокъ медленно струился по ущелью, точно перешептывался съ каждымъ платаномъ, пересчитывалъ, всѣ-ли вѣтки цѣлы у карагача, и срывалъ легкіе лепестки съ «ночныхъ красавицъ»…
— Здорово, служба! Ты ко мнѣ? — замѣтилъ, наконецъ, Груздева генералъ.
— Точно такъ, ваше превосходительство!
— Что надо?
— Насчетъ орудій. На коняхъ ихъ неспособно будетъ… Надо на людяхъ.
— Зайди ко мнѣ въ палатку, старикъ!
Уже ночь наступила. Западъ гасъ… Съ востока синяя темень тихо-тихо надвигалась на весь этотъ горный край. Салты еще свѣтились на высотѣ, будто жертва, обреченная смерти! Въ ущельяхъ становилось сыро… Бѣлые туманы вставали со дна долинъ и, точно гигантскія привидѣнія, поднимались, широко распуская складки своихъ одеждъ и рукавовъ надъ падями и трущобами Дагестана. Беззвѣздная, точно слѣпая ночь… Вверху — въ аулахъ люди видѣли яркія очи неба, — здѣсь, внизу мгла заслоняла ихъ… Именно слѣпая ночь подкрадывалась къ биваку, и только желтыя пятна костровъ разгоняли ея мракъ… На окрестные холмы выставили часовыхъ… Секреты выдвинули въ горы… Каждую минуту надо быть на чеку. Самыя опасныя мѣста кругомъ… Сердце Дагестана билось тревожно… Спать приходилось въ полглаза… Далеко-далеко раздавалось печальное и протяжное «слушай!» — раза два въ ночь гдѣ-то вспыхивали выстрѣлы и снова гасли… Что-нибудь подозрительнымъ шумомъ обманывало секреты!.. Тишина не нарушалась даже говоромъ водопада вдали. Онъ сталъ глуше теперь, точно и его испугало что-то зловѣщее, носившееся надъ лагеремъ.
Къ утру костры погасли.
Сырость проникала до костей… Солдаты напрасно кутались въ шинели.
— Ну, и сторона! — вздыхали проснувшіеся.
Какъ только первые лучи разсвѣта зажгли каменные алтари дагестанскихъ вершинъ и сверкнули на серебряной чашѣ Шахдага, — въ ущельѣ рѣзко и звонко запѣла труба горниста… Сигналъ былъ подхваченъ барабанами… Груздевъ вышелъ изъ палатки, гдѣ спалъ, и перекрестился на востокъ… Онъ смотрѣлъ именинникомъ… Солдаты живо подымались… Кашевары хлопотали у вновь разложенныхъ костровъ. Надо было теперь накормить всѣхъ. Неизвѣстно, когда еще придется отряду варить горячую пищу. Салты вверху сіяли и сверкали… Они казались такъ близки!.. Съ глиняными верандами, висящими надъ пропастями, съ бѣлыми башнями сакель, съ сѣрыми стѣнами кругомъ… Ни одинъ дымокъ оттуда не поднимался въ синее-синее небо. Ни въ одномъ дворѣ горцы сегодня не топили печей… Ждали врага и готовились къ бою. Черезъ два часа — отрядъ выстроился… Степанъ Груздевъ пока былъ впереди. Лицо его носило радостное выраженіе. «Сподобилъ Господь милостивый своимъ послужитъ!» — говорилъ онъ про себя, широко крестясь на небо.
Казалось, — никогда еще солнце юга не пекло такъ, какъ сегодня. На первомъ подъемѣ солдаты уже обливались потомъ, а было еще утро… Безоблачное небо съ каждымъ часомъ раскалялось все больше… Скалы, не остывшія за ночь, жгли людей, прислонявшихся къ нимъ. Тщетно было искать спасенія въ тѣни! Подъ защитою пылавшихъ жарою утесовъ — парило, дышалось тяжело. Глаза слѣпилъ этотъ страшный блескъ кругомъ. Невыносимо горѣли вершины, сіяли гладкія, точно отполированныя, поверхности камня, отражавшія солнце, какъ зеркала; пылали зигзаги тропинокъ по горамъ, и безпощадно лучились небеса. Даже въ ихъ темной глубинѣ взглядъ не находилъ отдыха. Оттуда, изъ невѣдомыхъ безднъ, лилось, казалось, еще болѣе яркое сіяніе другого, несравненно болѣе ослѣпительнаго солнца… Мѣдь орудій накалялась такъ, что, подхватывая ихъ, чтобы они не рухнули въ пропасти, солдаты обжигались… Штыки впереди искрились, точно пламя падало на ихъ острія съ этихъ чистыхъ сегодня высей. Зелень деревьевъ никла, — и ее объялъ какой-то стихійный, во всей природѣ разливавшійся ужасъ. Тише роптали горные потоки. Вода ихъ была тепла, и аспидное дно изъ-подъ золотистыхъ струй сверкало и блистало какими-то черными, отраженными лучами. Кони — они тащили пушки до перваго подъема — выбивались изъ силъ… Тишина стояла кругомъ. Нигдѣ не было заваловъ и засадъ. Все наличное населеніе Салтовъ собралось въ аулѣ и въ ближайшихъ подступахъ къ нему, надъ узенькими тропками и лѣстницами… Солдатамъ иной разъ казалось, что вмѣстѣ съ воздухомъ они вдыхаютъ пламя — такъ былъ зноенъ и сухъ воздухъ. Неистово изъ тѣснинъ и рвовъ благоухали цвѣты, одуряя людей… Голова кружилась отъ этого аромата. Кровь стучала въ вискахъ… Все млѣло, все изнемогало… Вдали, въ цѣломъ океанѣ солнечнаго огня чудились какіе-то миражи, но глаза невольно слипались прежде, чѣмъ различали ихъ контуры… Гдѣ-то далеко-далеко прозвучалъ выстрѣлъ, и опять зловѣщая, словно что-то подстерегающая, тишина… Въ авангардѣ люди идутъ на легкѣ, — имъ еще сносно, но главная часть отряда и арріергардъ едва одолѣли первый доступъ… А тамъ еще отвѣснѣе и ужаснѣе поднялась передъ ними горная стремнина.
— Неужели сюда? — спросилъ Груздева старый солдатъ, шедшій около.
— Это еще что. Это еще полгоря, а настоящее горе будетъ дальше…
— Господи, спаси!.. — перекрестился тотъ. — Ну и вышка… Разбойничій народъ… Ему-бы, какъ кречету, — все на припекъ, да на припекъ, къ небу поближе, а отъ людей подальше. Потому, развѣ они, азіаты эти, живутъ? Не живутъ, а хоронятся. Поди-ка, сними его съ вѣшалки!..
Тутъ отдохнули недолго… Коней отпрягли. Наши лошади не выдержали-бы этого взлета. Да и на его узинахъ — коню-бы не справиться съ орудіями… «Ну, ребята, — выручай!» — крикнулъ генералъ, и послушные артиллеристы схватились за гужи. Скрипя лафетами, звеня мѣдью дулъ объ углы и выступы горной породы, двинулись орудія. Страшно было смотрѣть на солдатъ — послѣ нѣсколькихъ минутъ этой нечеловѣческой возни. Ни на комъ лица не было. Тутъ едва у самихъ ноги помѣщались на невообразимыхъ зигзагахъ карнизовъ, а надо было еще тащить и поднимать орудія. Тамъ, гдѣ лафеты не помѣщались и зарядныя ящики колесами висѣли надъ бездной, подъ эти колеса, чуть держась на изломѣ камня, ложились на спину люди и, упираясь руками въ лафеты и ящики, подвигали ихъ впередъ до болѣе широкихъ площадокъ. Слезы стояли въ глазахъ старыхъ, испытанныхъ солдатъ… Тутъ еще до встрѣчи съ врагомъ смерть грозила на каждомъ шагу… И не только грозила… Вонъ одинъ не удержался на ребрѣ утеса и полетѣлъ внизъ, какъ-то перекидываясь и вертясь въ воздухѣ… Скоро уже не видать, — паръ, стоявшій внизу надъ бездной, поглотилъ несчастнаго… Точно жадная пасть чудовища, дымилась эта пропасть. Пушка, лишенная такимъ образомъ подпоры снизу, со звономъ и скрипомъ сбилась-было внизъ. Вотъ и она уже виситъ надъ бездной. Но изъ послѣднихъ силъ надрываются солдаты, другіе пробираются къ нимъ и схватываются за гужи… Страшно наливаются кровью лица, глаза выкатываются, шнурками натягиваются жилы… Кажется, еще мгновеніе, — и мускулы изорвутся, какъ перетершіяся веревки… «Вызволяй, братцы!.. Держи»… Чу! — съ трескомъ лопается одинъ гужъ… Пушка еще ниже опускается, и схватившійся за конецъ этого гужа солдатъ тоже летитъ въ жадно-раскрытую пасть дымящейся бездны… Но другіе рванулись и разомъ вытащили орудіе… Только молодой новобранецъ впереди не осилилъ работы… Рухнулъ внизъ — лицомъ въ накалившійся камень тропинки. Рухнулъ — и недвиженъ. «Лекаря»… — отзываются гдѣ-то позади… Проходятъ минуты… Блѣдный и встревоженный молодой врачъ пробивается впередъ… «Гдѣ, гдѣ?» — спрашиваетъ онъ. А видимое дѣло и самому жутко. Голова кружится… Ноги точно скользятъ и въ бездну тянутъ… Ему чудится, что каменная тропа изъ-подъ него убѣгаетъ туда, и онъ схватывается за выступы утеса, за колесо орудія…
— Гдѣ, гдѣ?..
— Здѣсь, пожалуйте…
Онъ быстро приходитъ въ себя… наклоняется… Черезъ минуту встаетъ.
— Готовъ… разрывъ сердца… Тутъ мнѣ дѣлать нечего…
— Померъ? — тихо спрашиваетъ старый солдатъ. — Померъ?..
— Да… Сердце слабо было…
— Не осилило… Натуги-то… Ахъ, племяшъ-племяшъ… Племянникомъ мнѣ онъ былъ, — сестринъ сынъ… Ну, прощай, Андрей… Авось и мы здѣсь не заждемся, — встрѣтимся скоро!..
И онъ креститъ его, а на сѣдые усы надаютъ предательскія слезы… Но двигаться дальше нельзя — трупъ мѣшаетъ… Снести его тоже некуда, — налѣво отвѣсъ, внизу обрывъ…
— Со святыми упокой! — шепнулъ солдатъ. — Прости, Андрей…
Тихо подымаютъ его тѣло… Придвигаютъ къ излому отвѣса… Легкій толчекъ, — и оно головой внизъ съ разбросанными руками летитъ въ ту-же общую могилу…
А отрядъ уже двинулся дальше и солнце играетъ впереди на остріяхъ штыковъ и жжетъ суровыя, изнеможенныя лица.
Вышли на площадку и рухнулись, едва отводя усталь.
— Да развѣ нѣтъ другого подъема? — въ отчаяніи подходитъ генералъ къ Груздеву.
— Есть, ваше превосходительство. Только не способный.
— Неужели хуже этого?
— Нѣтъ, тамъ пошире… И путь лучше.
— Что-же ты тамъ не ведешь!
— Нельзя, ваше превосходительство. Тамъ ни одному живымъ не дойти. Я такъ смекаю, — здѣсь неоткуда салтинцамъ стрѣлять, нѣтъ ему способнаго мѣста приложиться. Куда онъ спрячется? Вездѣ откосъ, да откосъ. Въ воздухъ пули пущать онъ будетъ?.. А тамъ малый ребенокъ весь отрядъ удержитъ… Тамъ-бы полъ-отряда осталось, а то и не дошли-бы. Потому я и повелъ тутъ.
— Трудно! — вырвалось у начальника отряда.
— Точно такъ-съ, ваше превосходительство. Трудно. А только дойдемъ… Какъ не дойти! Коли приказано…
Генералъ посмотрѣлъ въ глаза Груздеву и печально отвернулся. Стало стыдно чего-то. Этотъ простой солдатъ спокоенъ, а ты, приказывающій, волнуешься… «Коли приказано!..»
— Коли прикажутъ, и на небо взлѣземъ, — слышится позади.
— Спасибо, ребята! — сквозь слезы, но уже весело благодаритъ ихъ генералъ.
— Рады стараться…
— Правда ваша. Съ такимъ орлами — и на небо взлетишь…
— Жарко только, а то отчего не взлетѣть…
Отсюда орудія везла вторая смѣна… Зной становился все яростнѣе и яростнѣе. Солнце уже не просто жгло, — оно разило лучами… Оно бросалось ими, какъ молніями…
— Братцы, — вода есть около! — крикнулъ Груздевъ.
Въ отвѣсѣ трещина, засыпанная обломками скалъ. Двинулись по ней… Въ глубинѣ что-то булькаетъ, точно малый ребенокъ всхлипываетъ… Тонкая струйка воды падаетъ сверху въ щебень и сочится подъ нимъ. Тотчасъ-же она зазвенѣла въ манерки. Люди пили и головы подставляли, но нѣсколько шаговъ, — и отъ влаги не оставалось слѣда. Солнце сушило голову, руки и шею. И тутъ солдаты находили возможность шутить… «Чудесно здѣсь прачкамъ! — засмѣялся одинъ. — И веревки завязать не успѣетъ, а бѣлье ужъ и сухо!..»
Но ждать долго нельзя было.
Авангардъ уже втянулся въ узкую щель между двумя отвѣсами… Тутъ тропинка шла неровными ступенями. Опять зазвенѣли орудія… Натянулись гужи, люди справа и слѣва, исходя въ смертной натугѣ, подпирали плечами и спинами тяжелыя пушки… Вверху узкой лентой голубѣло небо. Въ этой щели не такъ жгло, но солдаты задыхались, потому что воздуху не хватало для дыханія. «Ужъ лучше пущай солнышко палитъ!» — думали они, и, когда щель вдругъ изъ тѣснины вывела на широкую площадку, — всѣ вздохнули свободнѣе.
— Вотъ они, Салты-то!.. Мы и на ладонь не подвинулись къ нимъ!
Дѣйствительно, бѣлыя, скучившіяся башнями сакли аула были такъ-же далеки… Зато передъ солдатами горная страна раскидывалась во всѣ стороны отсюда. Цѣлая перепутанная сѣть синихъ ущелій, сѣрыхъ отвѣсовъ и сверкающихъ вершинъ… Аулы за аулами на нихъ…
— И все немирные? — спрашиваетъ у Груздева сосѣдъ.
— Извѣстно… Азіаты!.. Возьмемъ да изничтожимъ Салты, — и они покорятся…
— Дай-то Богъ… Потому, ежели каждую вышку одолѣвать такъ, — силы не хватитъ.
— Одолѣемъ… Чего тутъ… А только тѣ держаться не будутъ…
— Помогай, Боже!..
Нельзя даже приблизительно описать всю страшную тяжесть этого подъема. Въ письмахъ старыхъ кавказцевъ встрѣчаются урывками подробности такихъ походовъ, но офицеры того времени были немногословны, да и значенія не придавали разъ оконченному дѣлу. «Господь помогъ! — кратко выражались они. — Господь помогъ, — а начальство приказало»; вотъ и все, — и не останавливались болѣе на героическихъ подробностяхъ горной войны, въ которой сраженія были только блѣдными страницами общей дивной эпопеи… Автору помогло въ описаніи этихъ подвиговъ то, что еще ребенкомъ онъ росъ въ этой средѣ. Часто возвращавшіеся изъ походовъ его отецъ и офицеры, подъ живыми впечатлѣніями, передавали эпизоды недавно пережитыхъ экспедицій и набѣговъ. Поэтому, такъ ярко и выпукло въ его памяти, во всемъ блескѣ дѣтскихъ впечатлѣній, воскресаютъ эти забытые уже люди-титаны, умѣвшіе побѣждать стихіи и не знавшіе, что значитъ «невозможность»… Ихъ простыя и спокойныя лица — въявь грезятся ему — съ нелицемѣрнымъ удивленіемъ встрѣчавшія недовѣріе къ себѣ, потому что все, совершенное, казалось имъ такою простою и будничною вещью, о которой и говорить-то не стоило. «Что-жъ, — служба!» — кратко выражались они, и дѣйствительно, то, что обыкновенной, человѣческой логикѣ, казалось невѣроятнымъ, неисполнимымъ, по кавказскому выходило и возможнымъ, и даже не особенно труднымъ… Нигдѣ до такой степени не была развита дисциплина въ боевомъ товариществѣ и товарищество въ боевой дисциплинѣ, какъ тутъ. Въ обыкновенное время уничтожалась вся разница чиновъ и положеній, но разъ, начинался походъ или бой, — кончено. На смерть шли безъ разсужденій и умирали безъ упрековъ. Приказъ исполнялся свято, и вчерашній товарищъ сегодня дѣлался вѣрнѣйшимъ орудіемъ своего начальника… Это было истинное рыцарство, братство по оружію — и въ мрачныя, пережитыя Россіей времена, кавказская армія представляла въ этомъ отношеніи едва-ли не единственную свѣтлую полосу тогдашней жизни.
Въ трясинахъ и щеляхъ салтинскаго подъема — отъ генерала до офицера всѣ брались за гужъ въ буквальномъ смыслѣ слова и тянули орудія, и никто не жаловался на то, что не дюжъ… Страдали молча и братски. Разъ было рѣшено, что орудія необходимы, и безъ нихъ Салтовъ не одолѣешь, — ихъ надо было вознести на эту гордую и грозную вершину. Но и передъ героями бываютъ неодолимыя на первый взглядъ препятствія. Изнемогая отъ зноя и устали, солдаты остановились, наконецъ, передъ такимъ: дорогу имъ перегородилъ узкій ровъ… Люди могли его перейти, но пушекъ перетащить было нельзя.
— Груздевъ, что это?.. — остановился генералъ. — Вѣдь намъ назадъ придется!.. — и такое отчаяніе прозвучало въ его голосѣ…
Степанъ, какъ вкопанный, замеръ надъ нежданною преградою. Онъ безсмысленно смотрѣлъ въ нее и, видимо, ничего не понималъ.
— Это… это… — растерялся онъ. — Этого не было. Сколько я ходилъ здѣсь. Первый разъ въ бѣга ударился тутъ-же, а рва не было… Это не иначе какъ ливнемъ размыло. Ливнемъ и есть… Ишь, по бокамъ видать, какъ вода рыла…
Отрядъ остановился… На ту сторону перекинулись солдаты.
Пушки, — если-бы онѣ здѣсь повисли на гужахъ, — оборвали-бы ихъ, и, рухнувъ, искалѣчились… Отрядъ не могъ передать черезъ оврагъ ни одной… Камней около тоже не было, чтобы засыпать его… Стѣны кругомъ стояли, точно отполированныя.
— Что жъ, братцы… — глухо проговорилъ сѣдой солдатъ. — Надо!.. Присягали Богу и царю…
Сосѣди воззрились на него, но видимо ничего не понимали.
— Помолитесь за меня… Сорокъ лѣтъ прослужилъ вѣрой и правдой, — пора и помирать на службѣ… Все одно — никого у меня!
Онъ широко перекрестился и сдѣлалъ земной поклонъ.
— Господи, прими мою душу!.. Въ руцѣ Твои предаю. Прости мя.
И онъ рѣшительно сошелъ внизъ и легъ поперекъ рва…
У всѣхъ захолонуло сердце, но примѣръ его не остался безъ подражанія…
Еще трое такихъ-же исконныхъ Ермоловскихъ служакъ сдѣлали то-же — и легли на перваго спинами вверхъ.
Благоговѣйное молчаніе царило кругомъ. Солдаты про себя молились за обреченныхъ товарищей и, снявъ шапки, стояли вокругъ этой ямы, которая сейчасъ должна была стать могилою для героевъ.
— Господи, спаси!..
Также безъ шапокъ — перекинули они гужи орудій на ту сторону, тамъ подхватили… Перетянули ими себѣ груди, натужились, наклонились впередъ… Съ мягкимъ шорохомъ колеса лафета врѣзались въ живой помостъ… Послышался глухой стонъ, хрустъ… Еще и еще…
— Господи! — вздохнулъ снизу солдатъ…
Кровь брызнула подъ гнетомъ мѣднаго чудовища изъ его тѣла… Послышался звукъ ломавшихся костей… И такъ-же тихо орудіе выползло на противоположную сторону… Безмолвно крестились солдаты, отведя его дальше, а на ихъ мѣсто другіе, чуть не жмурясь, уже по тѣламъ умиравшихъ товарищей переходили съ гужомъ новаго орудія… Оно тоже колесами врѣзалось въ живыхъ, чувствовавшихъ страшную боль людей и перекатилось на ту сторону. Молодой врачъ стоялъ около и ничего не видѣлъ, — слезы застилали ему глаза… Когда перевезены были всѣ орудія, лежавшій на верху солдатъ былъ уже бездыханенъ… Спинной хребетъ его былъ изломанъ. Внизу — умирали тоже… Тихо вынесли ихъ солдаты и положили въ тѣнь… Истерзанныя, полныя страданія лица уже безъ сознанія смотрѣли и не узнавали никого!
— Горитъ… горитъ! — схватился одинъ изъ нихъ за грудь.
Потянулся… Хотѣлъ глубже вздохнуть и вдругъ раскинулся недвижно. Только по лицу его бѣжало отраженіе чего-то не здѣшняго.
— «Со святыми упокой»… — проговорилъ кто-то.
Тихо склонили колѣни солдаты и земно поклонились умершимъ товарищамъ.
Самоотверженіе ихъ спасло отрядъ.
Легокъ имъ будетъ страшный судъ Господень, и безъ страха великія въ простотѣ души ихъ предстанутъ передъ дивнымъ Его престоломъ… Не надо имъ молиться… «Нѣтъ выше сія любви, да кто жизнь свою положитъ за други своя»… Вѣтеръ горный проситъ за нихъ, тучи плачутъ надъ ними… Зачѣмъ имъ, этимъ безхитростнымъ угодникамъ и мученикамъ земли русской, кресты и могилы? Счетъ имъ ведетъ Самъ Богъ, и ими держится наша родина многострадальная!
Долго еще шли безъ шапокъ солдаты, какъ вдругъ за однимъ изъ поворотовъ передъ ними разомъ выросли уже не далекіе Салты, и не успѣли показаться первые люди авангарда, какъ въ нихъ изъ-за скалъ, утесовъ и камней, перегородившихъ путь, брызнуло горячимъ свинцомъ залпа.
Но это уже было не страшно.
Только-что пережившіе смерть своихъ праведниковъ, солдаты не ждали команды, — они бросились сами въ штыки даже безъ крика «ура», который нарушилъ-бы благоговѣйную тишину ихъ сердецъ, и выбили изъ перваго завала горсть засѣвшихъ туда салтинцевъ.
— Не трожь, не трожь! — крикнулъ Степанъ Груздевъ, замѣтивъ, что острый штыкъ уже направился въ грудь его хозяина Гассана.
Тотъ лежалъ, сброшенный ударомъ приклада, и только хмурился, ожидая смерти…
— Енъ добёръ былъ. Пусти его! Енъ меня въ обиду не давалъ. Вставай, Гассанъ, — и онъ заговорилъ съ нимъ по-лезгински. — Говорилъ я вамъ, дуракамъ, чтобы не бунтовали… Эхъ, ты, гололобый… Вотъ теперь отъ вашихъ Салтовъ и хвоста не останется… Разъ ужъ мы дорвались, — не жить аулу…
— Кто это? — подошелъ генералъ.
— Хозяинъ мой… Гассанъ… Изъ здѣшнихъ дураковъ, ваше превосходительство! Добёръ только… Ужъ я его прошу себѣ, — за мою службу… Онъ за насъ стоялъ. Говорилъ имъ, что съ нами плохое дѣло вязаться!
Гассана кто-то добродушно ткнулъ въ бритую башку.
— Ступай въ арріергардъ… Небось, — не тронутъ теперь…
Но тотъ присѣлъ, — пугливо озираясь.
Груздевъ взялъ его за руку, повелъ и сдалъ позади «на храненіе».
— Ты небось, старикъ! Я твою хлѣбъ-соль помню и Селтанетъ спасу… Дѣвка добрая, пущай ее дышетъ. Она меня тоже никогда не обижала…
А впереди наши уже дрались на второй линіи заваловъ.
За камнями мелькнула рыжая папаха, другая… Показались дула ружей. Наши не ждали выстрѣловъ и опять въ штыки… Нѣсколько стариковъ легло подъ ними…
— Да гдѣ же у нихъ настоящіе джигиты? Тутъ все крашеныя бороды однѣ!
— Сказывалъ я, — всѣ помоложе на газаватъ ушли… Только вы, ваше высокоблагородіе, не извольте безпокоиться, — и старики съ ихними бабами чудесно драться будутъ…
Изъ-за стѣнъ аула слышался гулъ.
Въ бойницахъ показывались дымки выстрѣловъ, но они на такомъ разстояній не были страшны. Сами салтинцы сознали это и перестали стрѣлять. На вышку минарета вышелъ будунъ и громко пропѣлъ свой намазъ на весь аулъ… На плоскихъ кровляхъ его разомъ склонили колѣна лезгины. Близость непріятеля не заставила ихъ забыть молитву.
— Хорошій народъ! — одобрили ихъ солдаты. — Своего Бога завсегда помнятъ.
Генералъ подозвалъ плѣннаго Гассана и предложилъ ему пойти въ аулъ и убѣдить салтинцевъ принести повинную.
Гассанъ покачалъ головой.
— Что онъ говоритъ? — спросилъ генералъ у переводчика.
— Отказывается. Онъ говоритъ, что души ихъ принадлежатъ Аллаху и въ рай пойдутъ сейчасъ, а тѣло — землѣ и въ землю уйдетъ… Онъ не можетъ и передать своимъ предложенія покорности, потому что его убьютъ. Да онъ и не сталъ бы передавать, — напротивъ, какъ старикъ, которому нечего уже бояться смерти, онъ бы убѣждалъ ихъ умирать, какъ слѣдуетъ по завѣтамъ тариката… Онъ говоритъ, что до газавата онъ былъ противъ войны съ русскими, но разъ она началась, — и разсуждать нечего, надо драться!
Гассанъ опустилъ голову. Поза покорности, принятая имъ, не соотвѣтствовала энергіи и отвагѣ его отвѣта.
— Значитъ, передай ему, къ утру отъ Салтовъ не останется и развалинъ…
— Кысметъ!.. Судьба! — тихо проговорилъ Гассанъ.