На другой день Панург велел пронять себе правое ухо, на еврейский лад, и вдел в него золотое с мозаикой колечко, в гнезде которого вправлена была блоха. И чтобы вы не сомневались, сообщаю вам, что блоха была черная. Хорошее дело иметь достоверные сведения насчет всего. Кормление этой блохи, как это видно из приходо-расходных книг, стоило дороже в четверть года, нежели приданое Гирканской тигрицы, а именно, 609000 мараведи[1]. Такие издержки досаждали ему, когда он расквитался с долгами, и с тех пор он стал питать ее, на манер тиранов и адвокатов, потом и кровью своих подданных. Он взял четыре аршина грубой шерстяной ткани и завернулся в нее как в длинную тогу, снял штаны и прицепил к шапке очки. И в таком виде предстал перед Пантагрюэлем, который нашел его костюм странным, тем более, что не видел больше на нём великолепного и красивого клапана от штанов, который, как он знал, Панург считал якорем спасения и последним убежищем от всяких житейских крушений и невзгод.
Не понимая этой тайны, добрый Пантагрюэль спросил его, что означает эта новая прозопопея?
— У меня блоха в ухе[2], — отвечал Панург. Я хочу жениться.
— С Богом! — заметил Пантагрюэль, — это меня радует, хотя, правду сказать, не настолько, чтобы мне одуреть от радости. Но не в обычае у влюбленных ходить со спущенными штанами и выпущенной поверх штанов рубашкой и в длинной тоге из грубой шерстяной ткани серого цвета, который в таких случаях совсем не употребляется добрыми и честными людьми. Если какие-нибудь еретики и сектанты во время оно и переодевались таким образом, то многие считали это обманом, притворством и попыткой потиранствовать над простым народом; я не хочу, однако, осуждать их и произносить над ними суровый приговор. Каждый поступает, как ему вздумается, в особенности в делах внешних и безразличных, которые сами по себе не хороши и не дурны, потому что не исходят из сердца или ума — источников всякого добра и всякого зла: — добра, если чувство доброе и истекает из чистого духа; зла — если чувство недоброе и искажено злым духом. Но в настоящем случае мне не нравится новшество и презрение к принятым обычаям.
— Цвет, — отвечал Панург, — такой же, какой бывает у горшков, и я намерен его отныне придерживаться и быть бережливым. Раз я расквитался с долгами, то буду самым невеселым человеком) какого вы когда-либо видали в жизни, если только Господь не придет ко мне на помощь. Взгляните на мои очки. Издали меня можно принять за брата Жана Дуржуа[3]. Я думаю, что, пожалуй, уже в следующем году стану проповедовать крестовый поход. Видите ли вы эту серую тогу? Поверьте, что в ней скрыто какое-то тайное свойство, мало кому известное. Я только сегодня утром облекся в нее, но уже горю желанием, жажду быть женатым и ухаживать за женой, не опасаясь быть побитым. О, какой я буду великий скопидом! После моей смерти меня сожгут из уважения и чтобы сохранить на память и поучение потомству пепел совершенного скопидома. Поглядите на меня спереди и сзади: на мне образец античной тоги, одеяния римлян в мирное время. Я снял фасон с Траяновой колонны в Риме, а также и с триумфальной арки Септимия Севера. Я устал от войны, устал от воинского наряда. Плечи мои утомлены до изнеможения бранными доспехами. Долой оружие, да здравствует тога, хотя бы на весь последующий год, если я буду женат, в силу Моисеева закона, о котором вы мне вчера поведали! Что касается штанов, то внучатная тетушка моя Лоранс когда-то говорила мне, что они придуманы ради клапана. Пожалуй, что и так, принимая во внимание то, что говорит честный шут Гален (кн. IX. Об употреблении наших членов), а именно: что голова создана для глаз. Ибо природа могла бы поместить наши глаза в коленях или на локтях; но, создав глаза, чтобы видеть вдаль, она посадила голову точно на полку наверху тела, подобно тому, как мы видим маяки и высокие башни, которые воздвигаются в морских гаванях, чтобы свет их был виден издали. И, как раз, потому, что я бы желал на некоторое время, по крайней мере, на год, отдохнуть от бранного дела, то есть, жениться, я и не надеваю клапана, то есть штанов. Клапан — главная часть бранных доспехов для человека военного. Я буду утверждать это до костра (исключительно, понятно), а потому вооружение турок неудовлетворительно, ибо им запрещено по закону носить клапан.