Есть люди, о которыхъ не скучно говорить ни очень долго, ни очень часто, ни очень поздно. Такія люди уже общимъ гласомъ призываются къ безсмертію. Сколько вѣковъ разсуждается о Гомерѣ, Димосѳнѣ, Тацитѣ? и при всемъ томѣ одно имя ихъ всегда возбуждаетъ любопытство! Причиною сему не одно только обыкновенное почтеніе, воздаваемое выспреннему таланту. Человѣческій разумѣ открываетъ достоинство свое и могущество, являя въ поетѣ нѣкую волшебную силу творческую, въ ораторѣ искусное и непреодолимое владычество, въ историкѣ беспристрастное сужденіе. Вотъ почему насъ удивляютъ и трогаютъ сочиненія людей великихъ, уже окончившихъ свое поприще: слава ихъ перераждается въ нашу собственную; во время жизни своей они кажутся намъ соперниками; по смерти же, они суть братья наши, оставившіе намъ богатое и почетное наслѣдство, Горацій сказалъ:
Urit enim fulgore suo qui praegravat artes
Infrа se positas; extinctus amabitur idem.
«Человѣкъ превосходствомъ дарованій своихъ возбуждаетъ зависть въ современникахъ; по смерти его любить начинаютъ.»
Весьма невелико число такихъ писателей, которые желаютъ и не боятся поздняго приговора потомства: кому при жизни воздаются почести, тотъ долженъ страшиться: затмѣнія славы своей въ послѣдствіи времени; кто былъ неизвѣстенъ своимъ современникамъ, тотъ оканчивая жизнь свою часто не знаетъ, что по смерти содѣлается знаменитымъ въ потомствѣ. Свободнымъ отъ сей боязни можетъ быть одинъ только историкъ, который соединяя имя свое съ приятнѣйшими воспоминаніями объ отечествѣ, на славѣ согражданъ своихъ основалъ собственную славу. Извѣстно всѣмъ, какое Геродотъ произвелъ изступленіе, читая собравшимся Грекамъ описаніе дѣяній прародительскихъ; сіе изступленіе пережило въ Греціи блескъ наукъ и независимости: Діонисій Галикарнасскій почитаетъ даже выборѣ сего предмета, сдѣланный Геродотомъ, за подвигъ ума необыкновеннаго, а твореніе его называетъ отечественнымъ памятникомъ, толикоже достойнымъ безсмертія, какъ и самыя происшествія имъ описанныя[1]. Іоаннъ Миллеръ не менѣе счастливъ былъ въ своемъ выборѣ и конечно удостоится таковой же славы. Швейцарія, признавая его достойнымъ живописцемъ праотеческихъ доблестей, ручается намъ за прочность славы Миллера, когда вся Германія поставляетъ его на ряду съ Саллустіемъ и Ѳукидидомъ, когда самыми твореніями его подтверждается справедливость сего мнѣнія, то мы несомнѣнно можемъ почитать его однимъ изъ тѣхъ знаменитыхъ писателей, которыхъ великое искусство достойно прилѣжнаго наблюденія, коихъ жизнь и характеръ по всѣмъ правамъ должны быть для насъ занимательны. Даже въ малѣйшихъ подробностяхъ, коихъ заслуги и недостатки, поступки и мнѣнія имѣютъ особенную важность, и о которыхъ никогда говорить не наскучитъ!
Сей знаменитый историкъ родился въ Шафгаузенъ 1752, года Января 3 дня. Отецъ его приходской священникѣ назначалъ его къ духовному званію; но въ немъ еще въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ оказалась чрезвычайная охота къ изученію исторіи, предзнаменовавшая направленіе таланта его и предуготовлявшая его успѣхи. Будучи еще девяти лѣтѣ, онъ любилъ уже разсказывать главныя происшествія своего отечественнаго города; по двенадцатому году онъ привыкалъ разборчиво и съ точностію сравнивать разныя хронологическій системы. Чтеніе Латинскихъ классиковъ сдѣлалось для него столь сильною страстью, что Ректорѣ не дозволялъ ему предаваться оной. Будучи принужденъ учить наизусть предложенныя Баумейстеромъ философическія опредѣленія Вольфовы, которыхъ никто ему необъяснялъ, онъ получилъ навсегда отвращеніе отъ Метафизики, и по сей-то причинѣ писалъ въ 1774 году къ другу своему Бонстештену: «ваша Метафизика мучитъ меня». Со временъ Плинія никто уже не подходилъ близко къ Безумію; со временъ Емпедокла никто не бросался въ Етну: но когда Лейбницъ совершенно погрязъ въ метафизическихъ пучинахъ, когда самъ Боннетъ заблудился въ своихъ лабиринтахъ; то почему не возможно убѣдить васъ; остаться въ здѣшнемъ подлинномъ мірѣ, прежде всего научиться говорить писать и дѣйствовать по правиламъ Цицерона и Макіавеля?"
Цицеронъ и Макіавель не могутъ на учить дѣйствовать, и только сему одному Миллеръ у нихъ не учился, ибо это не есть дѣло возможное. Родясь въ вольномъ городѣ, познакомившись съ младенчества съ великими примѣрами дѣятельной любви къ отечеству, онъ безпрестанно содержалъ ихъ въ умѣ своемъ, старался понимать и цѣнить ихъ, но не имѣлъ въ характерѣ своемъ того, что даетъ способность подражать онымъ. Отечество, и воспитаніе заблаговременно предохранили его отъ предразсудковъ, которыхъ онѣ не избѣжалъ бы, еслибъ не столь благопріятныя обстоятельства имѣли вліяніе на его дѣтство. Прибывши 1768 года въ Геттингенской университетѣ для окончанія наукъ, нашелъ онъ тамъ достойныхъ учителей, укрѣпившихъ и развернувшихъ всѣ его здравыя и благородныя мнѣнія. Шлецеръ, показывая ему искусство соединять съ исторіею строгую критику, научилъ его недовольствоваться одними свидѣтельствами писателей недоствѣрныхъ и доводами неясными. И. И. Миллеръ присовѣтовавши, ему тогда посвятить жизнь свою и дарованія на описаніе начала и хода Гельветическаго Союза, обратилъ изысканія его и размышленія на прекраснѣйшій памятникѣ свободы, воздвигнутый во времена новѣйшая. Такимъ образомъ устремившись всѣми силами къ тому что составляетъ славу и благоденствіе народовъ; призванъ будучи отъ самыхъ раннихъ трудовъ своихъ къ обозрѣнію, какъ народная независимость можетъ приобрѣтаться и быть сохраняема; вразумленный наставленіями отличнѣйшихъ гражданъ ученой Нѣмецкой республики одушевленный симъ могущественнымъ чувствомъ любви къ отечеству, любви раздающейся при младенческомъ нашемъ лепетаньи, при первыхъ нашихъ познаніяхъ, — Духъ его совершенно преселился въ ту сферу, которая-одна прилична историку, въ сферу свободныхъ мыслей, благородныхъ чувствованій, простыхъ обыкновеній; во младенчествѣ своемъ онъ питался млекомъ симъ и возрасталъ въ сихъ правилахъ; онѣ получилъ себѣ также въ наслѣдство сію прекрасную систему возвышенныхъ мнѣній, приобрѣтаемыхъ съ трудностію и самыми великими умами, если никто не передастъ имъ оныхъ, — мнѣніи, которыхъ Домиціанъ могъ отнять у Тацита.
Однакожъ онъ не въ себѣ самомъ почерпнулъ оныя, и характерѣ его не могъ всегда удерживаться на высотѣ сихъ правилъ: потому-то въ молодости его и въ первыхъ его сочиненіяхъ онъ изливались съ обыкновенною небрежностію, приличною пылкимъ лѣтамъ, а особливо увѣренности человѣка несомнѣвающагося въ своихъ силахъ, потому что онъ еще ни съ кѣмъ не боролся, — человѣка мыслящаго смѣло, отъ того что по неопытности своей онъ еще не знаетъ страха, и что мнѣнія его не встрѣчались еще съ другими мнѣніями, такими коими должно управлять, или ко* имъ должно^ повиноваться.
Молодой Миллеръ, скоро наскучивши Богословіею, простился съ нею навсегда въ одномъ разсужденіи, подъ заглавіемъ: Christo rege nihil esse eclesiae metuendum, т. е. Доколѣ царствуетъ Христосъ, то церковь ничего не должна страшиться[2]. Возвратившись 1772 года въ Шафгаузенъ еще въ молодымъ лѣтахъ, онѣ получилъ Профессорскую катедру Греческаго языка, и тамъ окончилъ начатое въ Геттингенѣ подъ руководствомъ Шлецера Описаніе войны Кильеровъ[3]. Скоро потомъ Швейцарская исторія сдѣлалась предметомъ всѣхъ его мыслей: нѣсколько лѣтѣ собиралъ онъ матеріалы для оной; Галлеръ, Боденеръ, Брейтингеръ и всѣ ученые соотечественники его способствовали его изслѣдованіямъ. Тѣсная связь, начавшаяся у него съ Боншеттеномъ въ 1773 году; поселила въ немъ новую ревность. Оба исполненны будучи любви къ отечеству и наукамъ, они сообщали взаимно другѣ другу труды свои и мнѣнія; тогда-то началась у нихъ переписка, которой половина издана подъ названіемъ: Письма молодого ученаго къ своему другу[4]. Въ нихъ открываются всѣ Миллеровы мысли обѣ исторіи, цѣль его, средства, и принаровленіе какое онъ хотѣлъ изъ оной сдѣлать; онъ судитъ о древнихъ историкахъ; отличаетъ ихъ; даетъ имъ надлежащую цѣну съ глубокомысліемъ, тонкостію и справедливостію, достойными того, кто будучи ихъ ученикомъ, рѣшился быть ихъ соперникомъ; особенно же должно замѣтишь расположеніе и порядокъ, наблюдаемые Миллеромъ въ изслѣдованіи объ отечественной исторіи. Въ сихъ письмахъ видѣнъ тотъ благородной восторгъ, то постоянство, то предубѣжденіе въ пользу своего занятія, кои свидѣтельствуютъ объ истинномъ дарованіи: «Вижу великія приготовленія нѣкоторыхъ нашихъ писателей», такъ говоритъ Миллеръ своему другу, — «и смотрю на нихъ, нимало имъ не завидуя; ибо я не простираю далеко подобно имъ, своихъ намереній. Я ограничиваюсь только Швейцарскою Исторіею, хочу жить, наблюдать и дѣйствовать для сего единственнаго упражненія всей моей жизни… Постараюся сдѣлать слогъ мой важнымъ и простымъ: важность нравится республиканцамъ и старикамъ; она и въ самыхъ юношахъ возбуждаетъ почтительность. впрочемъ, не имѣя возможности заслужить уваженія лѣтами моими, я постараюсь пріобрѣсти оное своимъ характеромъ, и отъ сочиненія моего будетъ зависишь какимъ и долженъ казаться передъ современниками и потомствомъ. Страшусь, любезный другъ, при одной мысли, что двадцати пяти лѣтъ, вступаю на на поприще, на которомъ великіе мужи Древняго Рима, нынѣшней Италіи, Франціи и Англіи получили безсмертные лавры. Вижу удивленныя ихъ тѣни: онъ вопрошаютъ меня, достоинъ ли я стать на ряду съ ними. Стою передъ потомствомъ, передъ симъ неумолимымъ судилищемъ, долженствующимъ нѣкогда сравнить меня съ великими образцами, и опредѣлишь мнѣ безсмертіе или — посрамленіе. Мнѣ кажется, будто тѣни прародителей нашихъ являются и угрожаютъ рушить мое спокойствіе, если я недостойно изображу ихъ. Не безъ страха предстою знаменитому сословію великихъ людей и нашего вѣка, и проч.»
Имѣя столъ высокое мнѣніе о своемъ предприятіи, Миллеръ тщательно и неослабно изыскивалъ средства къ достиженію своей цѣли; онѣ ѣздилъ по всей Швейцаріи, для обозрѣнія самаго театра дѣйствій, кои описывать вознамѣрился; разсматривалъ виды и свойства горѣ, дабы пишомъ изобразить ихъ съ надлежащею вѣрностію, придающею душу каждому слову; рачительно собиралъ всѣ народныя преданія, разговаривалъ съ поселянами, останавливался вездѣ, гдѣ только могъ найти древнія хроники и бумаги, лежащія въ пыли книгохранилищѣ; углублялся въ развалины вѣковъ среднихъ гораздо съ большимъ жаромъ, нежели алчные завоеватели: Перу въ тамошніе рудники, въ которыхъ сокрывались груды золота,
Миллеръ не ограничивался изслѣдованіями одной отечественной исторіи. Бытописанія цѣлой Европы были также предметомъ его занятіи: онъ перечитывалъ хроники, публичные акты и генеалогическіе таблицы Франціи, Германіи, Англіи, Италіи, и все сіе удерживалъ въ своей памяти,
Недовольствуясь обширными своими познаніями, онъ скоро почувствовалъ, что сидячая жизнь и чтеніе недостаточны дли образованія историка. Сего можно достигнуть, говорилъ Миллеръ самъ себѣ, по словамъ Макіавеля, не иначе какъ par una lunga sperienza delle case moderne ed una continua lezione degli anticlu. Для тога вы 1774 году рѣшился онъ оставить Шафгаузенъ и посмотрѣть свѣтъ. Сограждане столько имѣли къ нему уваженія, что катедру его оставили на нѣсколько лѣтъ не занятою, ибо надѣялись, что Профессоръ возвратится. Миллеръ обозрѣлъ разные города; въ Женевѣ и Бернѣ преподавалъ онѣ публичныя лекціи, о Всеобщей исторіи. Всѣ удивлялись обширнымъ его свѣдѣніямъ, благородству чувствованіи, сильному и простому слогу, хотя нѣсколько темному, но краткому и живописному. Первый Томъ Исторіи Гелветическаго союза, вышедшій 1780 года, доказалъ превосходство его дарованій и прославилъ его имя,
Нѣтъ ничего приятнѣе какъ разсматривать духѣ великаго человѣка, изыскивать въ сочиненіяхъ его отличительные черты дарованій и восходить главнымъ образомъ къ источнику его славы; но таковой трудъ былъ бы здѣсь не у мѣста: довольно если скажу, что Исторія Гельветическаго Союза принята была съ удивленіемъ всѣми, кто сему Союзу былъ обязанъ своимъ благоденствіемъ, — и вся Германія нарекла сочинителя оной своимъ Ѳукидидомъ.
Спустя нѣсколько времени, Миллеръ отправился въ Берлинѣ, куда влекло его удивленіе къ Фридриху II и милости, коими сей Государь хотѣлъ обратишь дарованья историка на пользу своей политики. Всеобщее мнѣніе содѣлалось тогда почтеннымъ даже для тѣхъ, кои вовсе нестрашились онаго, и участіе Миллорово было весьма значительно; ибо Фридрихѣ, увидѣвши необходимость противуположить силу Германской Имперіи честолюбію Императора Іосифа II, заставилъ Миллера сочинишь славное воззваніе подѣ именемъ Изложенія союза Государей[5]. Онѣ надѣялся, что сіе твореніе знаменитаго человѣка содѣлаетъ передѣ потомствомъ священными его планы. И въ самомъ дѣлѣ оно способствовало къ произведенію въ дѣйство желанія сего Государя — въ утвержденію союза Имперскихъ Князей противъ Австрійскаго Дома.
Живучи въ Берлинѣ, Миллеръ вознамѣрился написать со временемъ исторію Фридриха II. Онъ неоставлялъ сего намѣренія даже при концѣ своей жизни. Можетъ быть безпристрастіе не всегда руководствовало бы исполненіемъ онаго: Миллеръ слишкомъ уважалъ величіе и отъ излишняго удивленія забывалъ иногда справедливость. Еслибъ онъ кончилъ трудъ свой; то мы имѣли бы превосходное твореніе, но вмѣстѣ можетъ быть и случай жалѣть о дарованіи во зло употребленномъ.
Выѣхавши изъ Пруссіи, онъ провелъ пять лѣтъ въ Касселѣ, въ Женевѣ и Шафгаузенѣ; шутъ опять съ новымъ жаромъ принялся за Швейцарскую исторію, вторый Томъ, вышедшій 1786 года, принятъ былъ въ ученомъ свѣтѣ также благосклонно какъ и первый. Въ томъ же году Майнцской Курфирстръ, Фридрихъ Карлъ Іосифъ, пожаловалъ Миллера Надворнымъ "Совѣтникомъ и Библіотекаремъ университета. Въ 1787 возведенъ онъ на степень Кабинетнаго Секретаря и Курфиршескаго Тайнаго Совѣтника. Новыя сіи достоинства не отвлекли его отъ ученыхъ занятій: Третій Томъ его Исторіи вышелъ 1788. Скоро послѣ того одинъ Дворъ наложилъ на него молчаніе и оковалъ его хитрыми ласками. Австрія не забыла сочиненія о союзѣ Государей. Леопольдѣ II предложилъ сочинителю мѣсто Надворнаго Совѣтника въ Придворной и Государственной Канцеляріи, и Миллеръ принимая сіе титло, изъ честолюбія или послабости, показалъ, что онѣ совсѣмъ не зналъ людей и неимѣлъ того твердаго характера, которымъ замѣняются увертливость и тонкое умѣнье жить на свѣтѣ. Въ Вѣнѣ скоро испыталъ онъ всѣ неприятности: ему предлагали деньги, отъ которыхъ онѣ великодушно отказался; его пожаловали Кавалеромъ-Имперіи, и онъ принялъ сію почесть съ удовольствіемъ, но неимѣлъ ни вліянія, ни довѣрія; ему даже запретили продолжать Швейцарскую Исторію, и онѣ не могъ выписать рукописи Своей, оставшейся въ чужихъ краяхъ. Въ Качествѣ хранителя Императорской Библіотеки, онъ подчиненъ былъ строгой цензурѣ; всякое ученое предприятіе соединено было съ затрудненіями; онѣ неимѣлъ даже позволенія издать въ свѣтъ сочиненій Монтескія. Долгое время терпѣвши рабство, которое могъ бы предвидѣть и отъ котораго долженъ бы освободиться, наконецъ рѣшился онъ оставить Вѣну и ѣхать въ Берлинѣ гдѣ Фридрихъ Вильгельмъ III пожаловалъ его Исторіиграфомъ Бранденбургскаго дома и Тайнымъ Совѣтникомъ.
Упражненія, путешествія, различныя общества, въ которыхъ онъ жилъ, обогатили его свѣдѣніями; но за то открыли свѣту несообразности и недостатки его характера. Въ молодости своей онъ предполагалъ или поставить для себя цѣлію науки и домашнее счастіе, placidam cum libertate quietem, или посредствомъ наукъ возвыситься; вышло напослѣдокъ; что онъ неумѣлъ сдѣлать ни того, ни другаго; лишился вольности и спокойствіи, и только заслужилъ имя великаго писателя,
Новыя происшествія въ Германіи открыли ему новое поприща Король Вюртембергскій приглашалъ ею въ Тибингенъ, куда онъ хотѣлъ было уже ѣхать, какъ вдругъ Императорѣ Французскій призвалъ его въ Парижѣ и наименовалъ Государственнымъ Секретаремъ Вестфальскаго Королевства. Обязанности сей высокой должности совершенно отвлекли Миллера отъ ученыхъ занятій. Онъ выпросилъ себѣ увольненіе и остался Государственнымъ Совѣтникомъ и Директоромъ народнаго просвѣщенія. И въ семъ званіи могъ бы онъ еще оказать важныя услуги Вестфаліи. Уже видны были благодѣтельныя его намѣренія; нѣжная заботливость его о Геттингенскомъ университетѣ и о всѣхъ учебныхъ заведеніяхъ каждому извѣстна. Желчная рожа, провожаемая ужасными конвульсіями, похитила у науки сего знаменитаго мужа 1809 года 29 Мая въ 4 часа пр утру. При самой смерти въ немъ видны были движенья души чувствительной и доброй: долги, родственники, друзья, старый служитель, отечество, наполняютъ все пространство его завѣщанія, которое по всей справедливости заслуживаетъ быть извѣстнымъ.
"Во имя Бога всемогущаго! нижеподписавщійся, чувствуя приближающееся разрущеніе своего тѣла, опечаленный уничтоженіемъ великихъ и славныхъ предприятій коимъ посвящалъ онъ всю жизнь свою, и крайне огорченный бѣдственнымъ своимъ состояніемъ, которое отъ несчастій приключившихся въ Вѣнѣ и отъ чрезвычайныхъ издержекъ съ Ноября мѣсяца 1807 года совершенно истощилось, обремененный долгами, почитаетъ нужнымъ для успокоенія души своей начертать послѣднюю свою волю вразсужденіи сего горестнаго предмета. Жизнь его протекала въ трудахъ, и работа составляла все его удовольствье. Онѣ проходилъ безкорыстно свои должности, дѣлалъ добро многимъ: да не отвергнутъ за то люди послѣдней его просьбы! — По смерти моей, надѣюсь, довольно найдутъ наличныхъ денегъ на погребеніе мое, на содержаніе въ домѣ моемъ вѣрнаго моего Михайла Фукса, до тѣхъ порѣ пока мои пожитки будутъ проданы, или перенесены въ другое мѣсто, и для выдачи мѣсячнаго жалованья всѣмъ моимъ служителямъ. Поелику долги превышаютъ мое имѣніе, то я и не назначаю по себѣ наслѣдниковъ. Но какъ попеченіе о дѣлахъ умирающаго требуетъ душеприкащика, то я избралъ для сего брата моего Іоанна Георга Миллера, Профессора и Члена Городоваго Совѣта въ Шафгаузенъ, а исполнителемъ завѣщанія Михаила Фукса, знающаго всѣ дѣла мои. Еслибъ я могъ прожить въ теперешнемъ состояніи 4 года, или 7 лѣтъ посвятить ученымъ занятіямъ; то имѣлъ бы утѣшеніе заплатить всѣ долги свои; но все мое имущество состоитъ изъ пяти тысячь томовъ, также изъ сочиненій моихъ, и писемъ. Между книгами есть много занимательныхъ, нѣсколько рѣдкихъ, и вообще всѣ хорошія. Кто купитъ ихъ всѣ вдругъ, полагая по флорину за каждый томъ, тотъ конечно заплатитъ цѣну очень не дорогую. Въ бумагахъ моихъ найдутъ уроки о Всеобщеій Исторіи, въ 1784 году писанные; изъ нихъ большую часть можно напечатать въ видѣ отрывка; братъ мой сдѣлаетъ надлежащій выборъ. Прочія мои бумаги составляетъ извлеченія, не для всѣхъ понятныя; онѣ должны были служишь матеріалами къ сочиненію моей Всеобщей Исторіи. Впрочемъ можно сдѣлать изъ нихъ собраніе отрывковъ частей въ 10 или 12; особыя разсужденія назначенныя по большей части для Академіи, напечатанныя мѣлкія сочиненія, мои выписки, избранныя письма, бумаги по дѣламъ домашнимъ, журналы достойные примѣчанія или по части психологіи, или по словесности, или по политикѣ, извѣстія и любопытныя записки собранныя мною — всѣ рукописи мои должно отослать къ брату, который приведетъ ихъ въ порядокъ, оставитъ безполезныя или оскорбительныя для кого нибудь, а прочія издастъ къ свѣтѣ, и выручкою по продажѣ оныхъ удовлетворитъ заимодавцовъ по разскладкѣ; Книги могутъ быть проданы оптомъ или по одиначкѣ, какъ лучше; весьма не охотно я по необходимости пишу о семъ, — Сколь желательно мнѣ было бы при послѣдней моей горести воззвать къ тѣмъ, для коихъ я жилѣ на свѣтѣ и коихъ любилъ всего болѣе, къ вамъ, о мои сограждане! Я желалъ бы назначить васъ моими наслѣдниками, положиться на великодушіе вашихъ правителей и сынозъ, которые не отказались бы исполнить послѣдняго желанія историка вашего и друга. Но какъ могу я требовать отъ истощеннаго моего отечества того, что нѣкогда сдѣлала богатая Англія? Знаменитый градъ Бернъ, добрые и мудрые граждане Цирихскіе, и вы любезные соотечественники, обитающіе на горахъ, долинахъ и на всѣхъ мѣстахъ, гдѣ я поучался любви къ отечеству, толико мною прославленной! вашъ образѣ идетъ со мною въ могилу: тамъ возвѣщу я прародителямѣ вашимъ, что память ихъ живетъ въ сердцахъ сыновъ ихъ. — Мои пожитки очень не важны. Желательно мнѣ, чтобы братъ мой и сестра отдали старому Фуксу часы, которые онѣ заводилѣ 20 лѣтъ, и сверхъ того всѣ мои вещи, о которыхъ онъ имѣлъ попеченіе. Всѣмъ моимъ родственникамъ, друзьямъ и всѣмъ сколько нибудь любящимъ меня, въ отечествѣ ли они или въ чужихъ земляхъ, препоручаю сего добраго служителя, коего не могу довольно наградить за честность его, вѣрность и привязанность, ибо онѣ во всю жизнь свою былъ мнѣ полезнымъ, Если что либо нужно будетъ перемѣнить вразсужденіи сего, то я сдѣлаю особое прибавленіе.
«Братецъ и сестрица, будьте благополучны! А ты, отечество мое, ты, коимъ душа моя гордилась и радовалась, Богъ отцевъ нашихъ да даруетъ тебѣ миръ и свободу! Я хотѣлъ изобразить исторію человѣческаго рода отъ начала до нашихъ временъ: на сіе посвятилъ я всю жизнь мою. Утѣшьте душу мою надеждою, что послѣднія желанія мои будутъ исполнены. Кассель, Іюля 1808 года; Іоаннъ Миллеръ, Государственный Cовѣтникъ Королевства Вестфальскаго.»