Глава I[править]
Около шести часовъ вечера, 12 іюня 188… года, къ одной изъ маленькихъ станцій Митавской желѣзной дороги медленно подходилъ почтовый поѣздъ. Изъ окна единственнаго вагона 1-го класса выглядывала хорошенькая бѣлокурая головка въ черной круглой шляпкѣ; каріе глазки ея нетерпѣливо искали кого-то на платформѣ и повидимому не находили. На выразительномъ, нѣсколько утомленномъ личикѣ хорошенькой путешественницы появилось досадливое недоумѣніе.
— Мари обѣщала выѣхать сама на станцію, думала она, нетерпѣливо пробираясь къ выходу, что-же я буду дѣлать, если не найду и экипажа.
Въ эту минуту поѣздъ остановился. Начиналъ накрапывать дождикъ. Къ молодой женщинѣ подошелъ одинъ изъ ея спутниковъ, предлагая свои услуги.
— Вы чѣмъ-то озабочены, графиня, сказалъ онъ, сводя ея на платформу.
— Боюсь, что моя телеграмма не дошла во время, отвѣчала она, продолжая всматриваться въ окружающую ее немногочисленную публику, но едва успѣла она выговорить эти слова, какъ къ нимъ подошелъ старикъ высокаго роста, съ аристократической осанкой.
— Графиня Воронецкая, если я не ошибаюсь? заговорилъ онъ по-французски, снимая шляпу и обнажая совсѣмъ сѣдую, почти бѣлую голову, съ густыми, коротко подстриженными волосами. — Позвольте представиться, — баронъ Ф., отецъ Адольфа. Я никому не хотѣлъ уступить чести встрѣтить васъ, графиня, на границѣ моихъ владѣній, и перебилъ ее у сына; Мари же извиняется, она не совсѣмъ здорова.
— Это болѣе чѣмъ любезно съ вашей стороны, баронъ, отвѣчала графиня, протягивая ему руку, мнѣ даже совѣстно, что вы взяли на себя трудъ выѣхать ко мнѣ на встрѣчу по дурной погодѣ.
— Это не трудъ, а удовольствіе, графиня, я почти радуюсь нездоровью моей молодой хозяйки, доставившей мнѣ случай замѣнить ее, проговорилъ баронъ съ любезностью стариннаго пошиба.
— Надѣюсь, она больна не серьезно?
— Маленькая простуда, вчера она до солнечнаго восхода просидѣла на балконѣ. Адольфъ испугался. Молодые, неопытные мужья всего боятся, я и заставилъ его остаться дома съ женою.
Отдавъ приказаніе сопровождавшему его ливрейному лакею позаботиться о горничной графини и распорядиться багажомъ, баронъ повелъ свою гостью къ каретѣ.
— Я тѣмъ болѣе спѣшилъ познакомиться съ вами, графиня, заговорилъ онъ, когда экипажъ тронулся, что завтра утромъ неотлагаемое дѣло заставляетъ меня ѣхать въ Ригу, но я надѣюсь, что вы утѣшите Мари, погостите у насъ подолѣе.
— А вы скоро вернетесь, баронъ? спросила графиня, внутренно улыбаясь этому отъѣзду, подтверждавшему разсказъ ключницы.
— 16-го къ вечеру я буду дома. Какъ не рады мы вашему посѣщенію, а я все же предпочелъ бы, чтобы вы пріѣхали недѣльками двумя позднѣе, когда разцвѣтутъ липы и каштаны, чтобы увидать нашъ старый паркъ въ полномъ уже блескѣ, тогда мнѣ не пришлось бы оставлять такую дорогую гостью.
— Понимаю, тогда прошло бы и роковое 15 іюня, подумала графиня. А меня, баронъ, особенно интересуетъ вашъ древній замокъ, прибавила она громко. Мари мнѣ такъ много наговорила про Сѣверную башню, про ея любимый кабинетъ со старинными обоями изъ кожи и огромнымъ каминомъ, гдѣ можно изжарить заразъ цѣлаго быка.
— И вѣрно разсказала про таинственные стуки, которые пригрезились ей прошлымъ лѣтомъ, и право, графиня, я боюсь за ваши нервы, если вы наслушались нашей трусихи и, какъ она, вѣрите въ привидѣнія?
— У меня совсѣмъ нѣтъ нервовъ и я ничего не боюсь, даже и привидѣній, и очень желала бы съ ними познакомиться.
Графинѣ показалось, что баронъ сдѣлалъ гримасу, его точно передернуло.
— Вотъ поймите молодыхъ женщинъ, заговорилъ онъ черезъ минуту, къ ихъ свадьбѣ я заново отдѣлалъ новую пристройку, приготовилъ ей прелестную спальню и кабинетъ, гдѣ мы будемъ имѣть удовольствіе принимать васъ, а Мари непремѣнно захотѣла жить въ самыхъ сырыхъ и непривѣтливыхъ комнатахъ замка.
— Я ее вполнѣ понимаю; у кого нѣтъ прелестной спальни! такой-же рѣдкостью, какъ ваша Сѣверная башня, владѣютъ немногіе. Надѣюсь, что у васъ сохранился и подъемный мостъ, баронъ?
— Вотъ мы къ нему-то и подъѣзжаемъ. Но онъ уже давно не подымается, къ великому огорченію Мари.
Молодая баронесса встрѣтила свою гостью на парадной лѣстницѣ, и сочувствуя ея нетерпѣнью, не дожидаясь чая, тотчасъ же повела графиню осматривать замокъ.
— Вотъ здѣсь, шепнула она, когда, пройдя нѣсколько большихъ и маленькихъ комнатъ, отдѣланныхъ по старинному, они вошли въ огромный кабинетъ съ ярко пылающимъ каминомъ и приготовленнымъ у балконной двери чайнымъ приборомъ. Вотъ наша любимая комната, мы съ Адольфомъ сидимъ здѣсь цѣлые дни, прибавила она громко, только папа ее за что-то не любитъ.
— И ни за что не позволю, какъ хотите, пить здѣсь чай. во-первыхъ, здѣсь въ дождикъ сыро, во-вторыхъ, это не порядокъ Я сейчасъ распоряжусь, чтобы чай приготовили въ столовой, сказалъ старый баронъ, сопутствовавшій дамамъ въ осмотрѣ замка, которымъ видимо гордился.
— А я въ такомъ случаѣ поведу Вѣру въ ея комнату, сказала боронесса, давно жаждавшая остаться наединѣ съ своей гостьей.
Путь на южную сторону замка, гдѣ въ новой при стройкѣ приготовлены были комнаты для графини, лежалъ черезъ портретную галлерею. Какъ не чувствовала себя Вѣра утомленной, а не могла не остановиться передъ старинными портретами рыцарей и ихъ чопорныхъ женъ въ костюмахъ прошлыхъ столѣтій, большей частью съ розой, или съ птичкой въ рукахъ. Въ началѣ галлереи ее поразило пустое мѣсто между двумя баронами самаго свирѣпаго вида.
— Что значитъ эта пустота? спросила графиня.
— Здѣсь былъ портретъ одной боронессы Ф., запятнавшей семейную честь своимъ поведеніемъ, его сняли и не захотѣли замѣнить другимъ; ни одинъ баронъ и не одна баронесса не согласились занять мѣсто обезчещенной женщины. Такъ объяснилъ мнѣ папа.
— А что говоритъ ключница? спросила Вѣра, ты вѣроятно ее разспрашивала.
— По ея словамъ, существуетъ преданье, что будто не разъ пробовали вѣшать на это мѣсто другіе портреты, но не одинъ не оставался на стѣнѣ; какъ не старались укрѣплять его, на слѣдующее утро непремѣнно находили его на полу; такъ и бросили. По возвращеніи моемъ изъ Петербурга прошлымъ лѣтомъ, я вздумала повѣсить сюда мой портретъ въ старинномъ костюмѣ, помнишь нарисованный съ меня послѣ маскарада, въ которомъ я плѣнила Адольфа, но папа ни за что не позволилъ, а обыкновенно онъ меня очень балуетъ, исполняетъ всѣ мои фантазіи. Мнѣ стоитъ сказать слово, и все является.
— Стало быть тутъ есть какая-нибудь связь съ 15 іюнемъ?
— Очень можетъ быть, но этого мнѣ ключница не говорила.
— А вотъ и южная половина, и твоя спальня, сказала боронесса, отворяя, послѣ нѣсколькихъ переходовъ, дверь въ небольшую, но изящно отдѣланную комнатку, меблированную по модному, мягкою мебелью. Сядемъ здѣсь и поболтаемъ. Это должна была быть моя спальня, но прошлаго года я бредила стариною, и непремѣнно захотѣла жить въ Сѣверной башнѣ.
— А теперь желаешь?
— То есть… по правдѣ сказать, здѣсь мнѣ дышится легче, особенно теперь, какъ приближается 15 іюня, но я не хочу, чтобы Адольфъ считалъ меня трусихой, почему и не соглашаюсь перейти сюда, о чемъ папа и Адольфъ просили меня еще разъ на этихъ дняхъ, когда пришло письмо, предупреждающее о твоемъ скоромъ пріѣздѣ. Знаешь, Вѣра, я уже нѣсколько дней сряду постоянно вижу во снѣ красивую женщину въ старомодномъ костюмѣ въ родѣ тѣхъ, которые на здѣшнихъ портретахъ, она стоитъ въ дверяхъ спальни и показываетъ рукою въ сторону лѣстницы, ведущей въ верхній этажъ.
— И ты вѣрно разсказала свои сны мужу, трусиха?
— Нѣтъ, не разсказала, а то онъ непремѣнно бы увезъ меня куда-нибудь отъ 15 іюня, но вчера я просидѣла всю ночь на балконѣ, только бы не ложиться въ постель, и простудилась.
— Ну и что-жъ, ничего не видала позднѣе, когда легла?
— Видѣла ту-же женщину, только не такъ ясно.
— Такъ ты очень боишься?
— Вообрази, какъ странно: съ тѣхъ поръ какъ ты пріѣхала, не боюсь… да, ничуть не боюсь, и даже какъ будто чувствую, что сегодня ничего не увижу во снѣ. Надо тебѣ признаться, что выѣзжай ты днемъ позднѣе, я бы, кажется, позволила Адольфу уговорить себя послать тебѣ телеграмму, что мы ждемъ тебя послѣ 20-го, а теперь уѣзжаемъ въ Ригу по дѣлу.
— А онъ развѣ тебя уговаривалъ?
— Какъ же, три дня приставалъ, твоя телеграмма о выѣздѣ положила конецъ нашему спору.
— Стало быть, онъ самъ боится?
— Нѣтъ, онъ ничему не вѣритъ, смѣется надъ нами, а я этого терпѣть не могу, когда онъ смѣется. Врядъ ли согласится онъ сѣсть за столикъ.
— Это ужъ мое дѣло, разъ твой beau-père уѣдетъ, какъ онъ уже сказалъ мнѣ. Мнѣ сдается, что и отъѣздъ васъ всѣхъ въ Ригу, — его желанье.
— Непремѣнно и все это связано съ 15-мъ іюня, я знаю навѣрно, что никакого спѣшнаго дѣла у папа нѣтъ.
— Такъ онъ-то, стало быть, вѣритъ?
— Не знаю, я никогда съ нимъ объ этомъ не говорю?
— А съ Адольфомъ Адольфовичемъ говоришь?
— И съ нимъ не говорю въ послѣднее, время, съ тѣхъ поръ какъ весною гостилъ у насъ дядя Николай Сергѣевичъ, которому я имѣла глупость разсказать прошлогоднюю исторію; онъ своими разсужденіями, а еще болѣе насмѣшками, я думаю, сбилъ Адольфа съ толку; теперь Адольфъ увѣряетъ, что надъ нами подшутилъ серъ Гарлей, что онъ выучился этимъ фокусамъ въ Индіи.
— Вотъ прекрасно, а мои зимніе сеансы съ Полемъ? Мы въ Индіи не были, но я разсказывала о нихъ твоему мужу, когда онъ былъ зимою въ Петербургѣ, и мнѣ казалось, что онъ вѣритъ.
— Все это было прежде, до пріѣзда дяди. Мы даже пробовали въ Ригѣ садиться съ нимъ за столикъ, здѣсь я боюсь…
— И что же, вышло что нибудь?
— Ничего особенно интереснаго, столъ двигался, но на меня всякій разъ нападалъ такой давящій сонъ, что мы поневолѣ бросали.
— Жаль, что бросали, ты, можетъ быть, впадала въ трансъ.
— Въ трансъ? что это такое?
Въ эту минуту лакей пришелъ доложить, что чай поданъ, и разговоръ пріятельницъ прекратился. Ночью Вѣра подумала, что лучше и не возобновлять его до отъѣзда стараго барона, а тамъ, какимъ бы то ни было путемъ, а переупрямить молодаго.
Глава II[править]
Послѣ покойной ночи безъ всякихъ сновидѣній, молодая баронесса встала на слѣдующее утро въ прекрасномъ расположеніи духа, она весело прибѣжала сказать пріятельницѣ, что ровно ничего не боится и даже съ нетерпѣніемъ ожидаетъ роковаго вечера.
— Только бы папа не вздумалъ остаться дома, ему видимо не хочется уѣзжать отъ тебя; ты совсѣмъ его побѣдила, прибавила она шутливо.
Однако владѣлецъ маіората не забылъ роковой необходимости своего отъѣзда, а только отложилъ его въ честь дорогой гостьи съ утренняго поѣзда на вечерній. День весело прошелъ въ прогулкахъ пѣшкомъ и въ экипажѣ по парку и его окрестностямъ. Проводивъ стараго барона на станцію желѣзной дороги, молодые люди занялись музыкой. Графиня была хорошей музыканьшей, а баронъ Адольфъ владѣлъ очень пріятнымъ теноромъ, вечеръ прошелъ незамѣтно, ни о чемъ таинственномъ не было и помину. Прощаясь на ночь съ своими хозяевами, графиня замѣтила имъ, что ей показали далеко не весь замокъ и баронъ съ удовольствіемъ обѣщалъ повести ее всюду, куда только она ни пожелаетъ.
— Съ чего же начнемъ мы дальнѣйшій осмотръ вашихъ рѣдкостей? спросила на другой день графиня, какъ только окончился второй завтракъ. Я хочу все видѣть, начиная съ подземелій и кончая чердаками.
— Всѣмъ, что есть у насъ интереснаго, мы уже похвастались передъ вами, графиня, отвѣчалъ молодой хозяинъ, осталось нѣсколько нежилыхъ, совсѣмъ пустыхъ комнатъ на западной сторонѣ, гдѣ во времена нашего могущества проживали самые преданные изъ вассаловъ, составлявшіе дворъ владѣльца. Тамъ теперь кромѣ пыли вы ничего не найдете. Подземелья же и потайные ходы заложены кирпичемъ еще при моемъ дѣдѣ, послѣ того какъ въ нихъ забралась цѣлая шайка воровъ.
— Ведите меня въ южную башню, я еще тамъ не была.
— Верхній этажъ южной башни тоже давно замурованъ изъ предосторожности, чтобы она по ветхости не рухнула, а черезъ нижній вы проходите всякій разъ, какъ идете къ себѣ. Сѣверную башню мы вамъ показывали.
— Не всю, я замѣтила налѣво отъ лѣсенки, ведущей въ бойницу, желѣзную дверь.
— За этой дверью находится ничто иное, какъ кладовая съ разнымъ неинтереснымъ хламомъ.
— Какимъ хламомъ?
— Старинной и болѣе новой, но совсѣмъ переломанной мебелью, никуда не пригодными сѣдлами и тому подобное. Однимъ словомъ такимъ хламомъ, который давно бы пора сжечь.
— А мнѣ все-таки хочется посмотрѣть его.
— Если вамъ угодно, пойдемте, отвѣтилъ баронъ вставая. Но я право не знаю, гдѣ ключъ отъ этого сокровища.
— У управляющаго, сказала Мари, и позвонила
Вошедшій лакей объявилъ, что управляющій уѣхалъ рано утромъ въ городъ и вернется только завтра къ вечеру.
— Ахъ, какая досада! воскликнула графиня.
— Не понимаю, Вѣра, чѣмъ этотъ хламъ можетъ интересовать тебя? Я входила въ кладовую, ничего тамъ нѣтъ, что бы стоило смотрѣть.
— А мнѣ сейчасъ пришла мысль, что въ этой кладовой, если хорошенько разобрать ее, найдется кладъ.
Баронесса расхохоталась. — Какое у тебя пылкое воображеніе, Вѣра.
— Да, кладъ, я въ этомъ почти увѣрена, или по крайней мѣрѣ что нибудь очень интересное, не даромъ таинственные шаги повернули на лѣстницу, т. е. къ кладовой, и тамъ исчезли.
— А вы все еще вѣрите этой сказкѣ, графиня, не забыли ее?
— Какъ сказкѣ? Развѣ не вы сами разсказывали мнѣ зимою…
— Зимою, я еще не разобралъ, откуда происходили стуки, а теперь знаю, потому что опять ихъ слышалъ и понялъ…
— Что же вы поняли?
— Это ничто иное какъ штукатурка, которая обсыпается за обоями. Вѣдь это страшная старина, графиня, обоямъ чуть ли не сто лѣтъ, а семьдесять пять навѣрно будетъ.
— Пустяки, Адольфъ, вмѣшалась баронесса, то, что мы слышали весною при дядѣ, имѣло совсѣмъ другой звукъ.
— Точно можно сравнивать звуки на разстояніи нѣсколькихъ мѣсяцевъ.
— А шаги въ корридорѣ, это тоже штукатурка? продолжала баронесса.
— Мало ли что покажется, когда нервы глупо настроены.
— А наши сеансы, вѣдь вы имъ вѣрили, баронъ? сказала Вѣра.
— Сэръ Гарлей подшутилъ надъ вами… Послушайте, милая графиня, будьте же разумны, подумайте: развѣ можно вѣрить вашимъ духамъ, подымающимъ столы, двигающимъ мебель и звонящимъ въ колокольчики? Что за дѣтская забава! Неужели, если-бъ отшедшіе въ иной, надо полагать, въ лучшій міръ, имѣли возможность и желанье являться къ намъ, они не придумали бы что нибудь умнѣе разговоровъ посредствомъ какихъ-то глупыхъ стуковъ. Просто бы явились и сказали, что имъ нужно.
— Ахъ, Адольфъ, вскрикнула баронесса, ради Бога не накликай!
— Какъ тебѣ не стыдно, Мари, вѣрить такой нелѣпости! Никакъ я не ожидалъ, чтобы ты была такъ суевѣрна. Никто не явится, успокойся.
— А я не поручусь, баронъ, если вы серьезно бросите имъ вызовъ. Развѣ не бывало явленій, засвидѣтельствованныхъ въ государственныхъ историческихъ архивахъ; напр.: появленіе бѣлой женщины въ нѣкоторыхъ королевскихъ и княжескихъ замкахъ въ Германіи.
— Оставимъ историческія явленія, графиня, никто изъ насъ ихъ не видалъ. Мало ли какого вздора заносилось въ архивы въ темныя времена суевѣрія и вандализма. Вы лучше извольте мнѣ отвѣтить по пунктамъ на мои возраженія на счетъ современныхъ духовъ.
— Готова баронъ, съ чего же мнѣ начинать, вы задали мнѣ столько вопросовъ.
— Хотя съ того: если духи существуютъ, почему не являются они прямо?
— Я отвѣчаю, что являются, когда есть для того подходящій проводникъ или медіумъ; доказательство: опыты Крукса съ миссъ Кукъ, если уже вы не захотите принять за вполнѣ достовѣрное — описаніе многочисленныхъ опытовъ Робертомъ Дэль Оуэномъ. Я никакъ не могу допустить, чтобы такой знаменитый ученый, какъ Круксъ, привыкшій къ точнымѣ изслѣдованіямъ. могъ позволить обмануть себя молоденькой дѣвушкѣ, гостившей у него въ домѣ. Всѣ опыты происходили въ его химической лабораторіи. Возможно ли думать, чтобы доступъ въ нее былъ на столько легокъ, чтобы кто нибудь, безъ его вѣдома, могъ подготовлять тамъ сценическія превращенія.
Баронъ молчалъ.
— Еще менѣе допускаетъ мой разумъ возможность, продолжала, не дождавшись отвѣта, графиня, чтобы Круксъ согласился, въ ущербъ своей ученой репутаціи, засвидѣтельствовать такое поразительное явленіе, какъ матеріализація, если-бъ самъ не былъ убѣжденъ въ немъ.
— Я книги Крукса самъ не читалъ, и не знаю на сколько достовѣрны показались бы мнѣ его сообщенія о видѣнныхъ имъ чудесахъ, но они все-таки не объяснили бы мнѣ, зачѣмъ духи занимаются такими пустяками, какъ поднятіе столовъ и проч.
— И для этихъ явленій, какъ и для всякихъ другихъ, несомнѣнно существуютъ законы, къ сожалѣнію очень мало изслѣдованные. Согласна съ вами, что такъ называемыя физическія явленія грубы и какъ будто безсмысленны, но причиной этому мы сами: наше грубое непониманіе и грубое отношеніе къ духовному міру. Могутъ проявлять себя намъ только тѣ, кто намъ сродны; и все-таки они достигаютъ своей главной цѣли, — заставить многихъ признать свое существованіе. Передвиженіе мебели безъ всякаго къ ней прикосновенія, звонъ колокольчиковъ, даже стуки, если они очень сильны, все это такъ объективно, что нѣтъ возможности усумниться въ реальности явленія.
— Вы хорошій ходатай по дѣламъ спиритизма, графиня, а все-таки вы не убѣждаете меня въ разумности вашихъ духовъ.
— А вотъ если бы какой нибудь изъ вашихъ столовъ, баронъ, въ которомъ, какъ вы хорошо знаете, нѣтъ никакихъ машинъ для поднятія, поднялся бы къ потолку, какъ это не разъ случалось въ присутствіи Юма, вы бы поневолѣ согласились, что произошло что-то особенное, противорѣчащее законамъ тяготѣнія и никакъ бы не приписали этого мнѣ, какъ приписываете стуки штукатуркѣ и сэру Гарлею.
— Пожалуй, что и такъ… однако все странно…
— Для тѣхъ же, кто иначе относится къ духовному міру, кто сколько нибудь научится понимать его, и проявленія бываютъ иныя… Сэръ Гарлей разсказывалъ мнѣ, какъ онъ не разъ получалъ непосредственнымъ письмомъ сообщенія отъ имени своей покойной матери, самаго возвышеннаго свойства, дѣйствительно достойныя своего духовнаго происхожденія, и замѣтьте еще, ея почеркомъ, конечно, хорошо извѣстнымъ сыну.
— Что такое непосредственное письмо? спросила баронесса.
— Карандашъ самъ двигался по бумагѣ, когда къ нему никто не прикасался, и это въ виду всѣхъ при- сутствующихъ. Вотъ что принято называть непосредственнымъ письмомъ.
— Я этого не видалъ и пока вѣрить не могу, задумчиво сказалъ баронъ, а вотъ тому, чему учатъ ваши духи въ книгахъ Кардека, какъ хотите, НИ за что не повѣрю. Смѣшно въ XIX столѣтіи христіанской эры повторять такія древнія фантазіи, какъ перевоплощеніе душъ.
— Этому и я не вѣрю, и вообще нисколько не считаю обязательнымъ вѣрить чему бы то ни было, потому только, что это сказано духомъ. Такой взглядъ ни у меня одной. Для разумнаго и серьезнаго спиритуалиста, повѣрьте мнѣ, важно и непреложно только одно: фактъ сообщеній, доказывающій наше личное существованіе послѣ смерти тѣла; а фактическое доказательство играетъ, какъ вы, конечно, согласитесь, баронъ, самую первую роль въ убѣжденіяхъ интелегентной среды нашего матеріалистическаго вѣка.
— Выходитъ, что ваши духи врутъ, засмѣялся Адольфъ, вотъ этого то я уже никакъ не ожидалъ и не понимаю. По моему: если дѣйствительно есть другой міръ лучше, выше нашего, то обитатели его никакъ ошибаться не могутъ.
— Многіе думаютъ также какъ и вы, и въ этомъ-то ложномъ представленіи о духахъ, какъ о существахъ непогрѣшимыхъ, главная причина всѣхъ нападковъ на спиритизмъ и его полнаго непониманья людьми мало съ нимъ знакомыми, какъ вы, напримѣръ. Почитайте побольше спиритуалистическихъ книгъ и вы убѣдитись въ противномъ.
— Въ чемъ же противномъ? Я совсѣмъ перестаю понимать васъ, графиня, нѣсколько нетерпѣливо возразилъ баронъ.
— Въ томъ, что опытъ людей, много и серьезно занимавшихся изслѣдованіемъ спиритическаго вопроса, вполнѣ доказываетъ, что человѣкъ по смерти, особенно въ своемъ первомъ, загробномъ состояніи, не очищенномъ еще, и не просвѣтленномъ, остается относительно своего умственно-духовнаго содержанія тѣмъ, чѣмъ былъ и до смерти. Видители, въ природѣ нѣтъ скачковъ: въ существахъ не абсолютныхъ и безконечныхъ, какимъ можетъ только быть одинъ Творецъ, а ограниченныхъ, какими мы какъ созданья, неизбѣжно остаемся навсегда и послѣ смерти тѣла, все происходитъ постепенно, а не вдругъ; поэтому кто знакомъ съ вопросомъ, тотъ знаетъ, что спиритуальныя сообщенія полны относительно религіозныхъ, философскихъ и разныхъ другихъ воззрѣній, такого же разнообразія, какъ и людскія вѣрованія и мнѣнія.
— Неужели? воскликнула баронесса.
— Навѣрно; я въ этомъ убѣдилась и изъ разговоровъ съ сэромъ Гарлеемъ, и изъ многихъ рекомендованныхъ имъ книгъ. Опытный спиритуалистъ, способный анализировать добываемые имъ факты, никакъ не будетъ искать въ сообщеніяхъ духовъ непогрѣшимаго источника для своихъ религіозныхъ или какихъ бы то ни было воззрѣній, а отнесется къ нимъ также критически, какъ и ко всему, имѣющему не абсолютное происхожденіе. Повторяю, важенъ только фактъ сообщеній и всякаго рода медіумическихъ явленій.
— Вы говорите какъ книга, графиня, теперь я васъ понялъ, но все-таки…
— Не вѣрите?
Баронъ молчалъ.
— Испытайте.
— Пощадите Мари! Ея нервы такъ разстроены.
— Нисколько! Я совершенно здорова и вотъ что скажу тебѣ, Адольфъ, если ты не согласишься сѣсть 15-го за сеансъ, предписанный духами во время сеанса съ серомъ Гарлеемъ, я буду гораздо болѣе волноваться нашимъ непослушаньемъ и пожалуй дѣйствительно заболѣю отъ страха.
— Мари, какъ не стыдно вѣрить такимъ глупостямъ, боятся чего-то фантастическаго, не существующаго.
— Прекрасно, баронъ, все это вздоръ, ничего нѣтъ, стало быть ничего и не будетъ. Чѣмъ же вы рискуете, исполнивъ желаніе вашей жены и мое, просто потѣшивъ двухъ суевѣрныхъ дурочекъ.
— Знаешь, Адольфъ, если ты не согласишься сѣсть за сеансъ, для меня и для Вѣры будетъ ясно, что ты вѣришь и боишься.
Баронъ расхохотался.
— Что будешь дѣлать съ женщинами, когда онѣ рѣшили поставить на своемъ — никакими разумными доводами не разувѣришь ихъ! Одно остается — исполнить ихъ фантазію.
— Такъ ты согласенъ, даешь слово? воскликнула баронесса, бросаясь къ мужу на шею. Ты просто у меня, Адольфъ, сокровище! А теперь пойдемте гулять и будемъ говорить о чемъ нибудь другомъ. Я ужасно устала, стараясь понимать объясненія Вѣры.
Глава III[править]
Не смотря на увѣреніе, что она ничего не боится, 15-го іюня баронесса Марія Владиміровна проснулась въ нервномъ состояніи и съ трудомъ скрыла свое настроеніе отъ мужа.
— Я опять видѣла ее во снѣ, сказала она графинѣ, когда онѣ встрѣтились, однѣ безъ барона, за утреннимъ чаемъ, а впрочемъ можетъ быть и не ее, но во всякомъ случаѣ что-то не хорошее, страшное.
— И опять начинаешь бояться, трусиха?
— Нѣтъ, а впрочемъ, да… Надо бы куда нибудь уѣхать на весь день, разсѣяться, а то я, пожалуй, совсѣмъ сконфужусь передъ Адольфомъ.
— Какой отличный день, заговорила графиня, какъ только баронъ показался въ столовой, мнѣ кажется мы не можемъ выбрать лучшаго дня для поѣздки къ развалинамъ вашей сторожевой башни.
— И прекрасно, отвѣтилъ онъ, пообѣдаемъ пораньше и отправимся.
— Нѣтъ, ужъ если ѣхать, такъ теперь, а то непремѣнно опоздаемъ и не успѣмъ при солнечномъ свѣтѣ показать Вѣрѣ всѣ чудные виды съ горы.
— Теперь жарко.
— Стыдитесь, баронъ, сказала графиня, мы женщины не боимся солнца, а вы… фуй! не думала я, что вы такой нѣженка!
Какъ не хотѣлось барону отложить поѣздку на послѣ обѣда, въ надеждѣ опоздать къ десяти часамъ, но опять пришлось повиноваться и ѣхать тотчасъ же послѣ очень ранняго завтрака. Вѣра превзошла сама себя на прогулкѣ, такъ была она весела, любезна, разговорчива. любовалась видами, пробовала ихъ срисовывать въ захваченный съ собою дорожный портфель и отъ души смѣялась надъ своей неумѣлостью. Цѣль ея достиглась вполнѣ: баронесса совсѣмъ развеселилась и по временамъ нашептывала ей, что опять ничего не боится. И баронъ, повидимому, забывалъ объ ожидавшемъ его непріятномъ испытаніи, онъ весело вторилъ шуткамъ графини, хотя въ глубинѣ души шевелилось непріятное ощущеніе, во первыхъ, страха за жену, а потомъ еще, чего-то неопредѣленнаго, очень похожаго на паническій страхъ, и очень досадовалъ на свое глупое, нервное настроеніе, въ которомъ ни за что бы не сознался даже передъ женою. Они, не смотря на ранній выѣздъ изъ дому, вернулись все-таки послѣ семи часовъ, голодные какъ волки, по выраженію графини.
Послѣ обѣда они усѣлись, по обыкновенію, въ роковомъ кабинетѣ и пробовали разговаривать и даже спорить о недавно вышедшемъ англійскомъ романѣ. Какъ ни старалась графиня поддерживать живой разговоръ, это удавалось ей съ каждой минутой все менѣе и менѣе, и вотъ пробило половина десятаго. Всѣ вдругъ примолкли, сознавая въ себѣ какое-то особенное, не то торжественное, не то грустное настроеніе.
— Я совсѣмъ не боюсь, проговорила наконецъ Мари.
— И смѣшно бы было бояться, чего? возразилъ баронъ, пробуя разсмѣяться, но смѣхъ не удался ему, вышло что-то неопредѣленное.
Графиня встала и начала искать чего-то на письменномъ столѣ.
— Что тебѣ нужно, Вѣра? спросила баронесса.
— Ищу бумагу и карандашъ, которые приготовила сегодня утромъ.
— Развѣ вамъ угодно написать письмо, графиня?
— Нѣтъ, баронъ, мнѣ угодно сѣсть за сеансъ, пора.
— Такъ вы непремѣнно хотите?
— Непремѣнно.
— И я тоже, подтвердила Мари.
Баронъ всталъ и машинально, съ сильно бьющимся сердцемъ и путаницею въ головѣ, принялся за приготовленія къ сеансу, пока графиня поспѣшно писала латинскую азбуку. Положивъ ее и еще нѣсколько листовъ бумаги, также какъ и карандаши, на заранѣе выбранный обѣими дамами небольшой столикъ, всѣ усѣлись въ торжественномъ молчаніи въ самомъ отдаленномъ отъ двери углу кабинета.
— Однако молчать не слѣдуетъ, заговорила графиня, излишняя сосредоточенность мѣшаетъ явленіямъ.
Никто ей не отвѣтилъ.
— Спойте намъ, баронъ, пѣснь Страделлы — Pieta, Signor.
— Какъ, безъ аккомпанемента?
— Вѣдь вы очень твердо знаете эту музыку, а она самая подходящая къ случаю.
Баронъ опять не отвѣтилъ, онъ чувствовалъ, что не могъ бы вызвать ни одной ноты изъ нервно сжавшагося горла.
— Какъ странно, мнѣ опять непреодолимо хочется спать, сказала баронесса.
Графиня замѣтила, что она сильно поблѣднѣла, а взглядъ ея сонныхъ глазъ сдѣлался какой-то странный, точно смотрящій внутрь. Пробило десять, и въ ту же минуту столъ двинулся, а въ столешницѣ раздалось пять слабыхъ, но вполнѣ отчетливыхъ стуковъ.
— Начинается, проговорила баронесса соннымъ голосомъ,
— Пожалуйста, баронъ, возьмите карандашъ въ правую руку, не снимая лѣвой со стола, и указывайте имъ молча на азбуку, а я буду записывать, сказала графиня.
Тутъ послышалось три стука, уже болѣе громкихъ. — Слышите, это согласіе на мое предложеніе вамъ. Баронъ машинально повиновался. Вскорѣ посредствомъ стуковъ сложилась слѣдующая фраза на французскомъ языкѣ:
«Мари должна взять въ правую руку карандашъ и приложить его къ чистому листу бумаги, а другую руку пока не снимать со стола.»
Едва успѣла баронесса исполнить требованіе, какъ тотчасъ же начала дремать, голова ея, мало по малу, опустилась на машинально приподнявшуюся лѣвую руку, и она окончательно заснула. Сильно испуганный баронъ едва не вскочилъ съ мѣста.
— Успокойтесь, сидите смирно, вы можете испугать ее, и тогда съ ней можетъ сдѣлаться нервный припадокъ, шепотомъ сказала графиня. Духи не могли придумать ничего умнѣе, какъ усыпить ее. Теперь, что бы ни случилось, она ничего не услышитъ и не будетъ бояться, только сидите смирно.
— Какъ духи усыпили? спросилъ баронъ съ растерянной, глупой улыбкой.
— Мари впала въ то, что называется трансомъ. Существуетъ, конечно, не болѣе какъ гипотеза, что медіумическій трансъ ни что иное, какъ тотъ же магнетическій сонъ, въ которомъ роль магнетизера исполняютъ духи.
— Духи, повторилъ баронъ машинально, на подобіе эхо. Онъ боялся взглянуть на жену, и продолжалъ сидѣть неподвижно, точно истуканъ какой, устремивъ взглядъ прямо противъ себя, въ сторону маленькой двери, выходящей въ корридоръ, гдѣ прошлаго года слышались таинственные шаги.
Прошло въ молчаніи не менѣе четверти часа, показавшейся барону и графинѣ чуть не цѣлымъ вѣкомъ, когда наконецъ послѣдняя замѣтила, что карандашъ въ рукахъ баронессы началъ медленно двигаться, издавая легкій скрипъ.
— Слышите, прошептала она, обратившись къ барону, и тутъ впервые замѣтила, что онъ былъ также блѣденъ, если еще не блѣднѣе жены, только глаза его, далеко не сонные, а широко раскрытые и точно прикованные къ противуположной стѣнѣ, выражали непобѣдимый ужасъ.
— Что съ вами, баронъ, ради Бога успокойтесь, повѣрьте, ничего опаснаго нѣтъ. Трансъ очень обычное состояніе для многихъ медіумовъ, и они нисколько отъ того не страдаютъ.
Баронъ не отвѣчалъ, не шевелился, и Вѣра поняла, что съ нимъ происходитъ что-то необычайное. Взглянувъ по направленію его неподвижнаго взгляда, она увидала, какъ маленькая дверь, дотолѣ затворенная, отворилась сама собою, и въ нее проскользнуло что-то неопредѣленное, безформенное, точно туманъ какой; такъ, по крайней мѣрѣ, показалось графинѣ. И безстрашной молодой женщиной внезапно овладѣлъ неописанный ужасъ, она почувствовала, какъ волосы становятся дыбомъ у нея на головѣ. Тутъ только баронъ какъ будто опомнился, глубоко вздохнулъ, переводя духъ, и схватилъ графиню за руку. Баронесса продолжала писать съ полузакрытыми глазами, и теперь карандашъ ея двигался съ поразительной быстротой.
— Развѣ вы не видите, не видали? прошепталъ Адольфъ чуть слышно, съ трудомъ выговаривая слова.
Графиня успѣла уже овладѣть собою.
— Что? отвѣтила она покойно, видѣла, какъ дверь отворилась, а теперь затворяется сама собою, а вы что видѣли?
Въ корридорѣ послышались тяжелые шаги.
— Въ эту минуту я слышу шаги въ корридорѣ, продолжала графиня, но вѣдь тоже было и въ прошломъ году. Теперь вы понимаете, какъ это хорошо, что Мари спитъ, мы можемъ ничего ей не разсказывать
— Такъ вы не видали того… самаго поразительнаго?
— Кромѣ отворявшейся двери, ничего не видала, а вы?
— Я видѣлъ какую то странную фигуру огромнаго роста, что-то въ родѣ тѣни, пробиравшуюся вдоль стѣны, отъ камина къ маленькой двери.
— Не была ли это тѣнь отъ лампы и экрана передъ каминомъ?
— Но теперь я ея невижу, а экранъ стоитъ на томъ же мѣстѣ. Да это была и не тѣнь, а скорѣе прозрачный, точно изъ дыма, обликъ мущины, въ старинной каскѣ. Лица я не разсмотрѣлъ, а каску видѣлъ совершенно ясно. Подойдя къ маленькой двери, онъ обернулся ко мнѣ, поднялъ руку и показалъ по направленію къ лѣстницѣ.
Баронесса писала съ каждой минутой быстрѣй и быстрѣй и вдругъ остановилась, поставивъ съ шумомъ точку. Карандашъ изломался, а она открыла глаза. Но хотя она смотрѣла на мужа и на графиню, переводя глаза отъ одного на другаго, но взглядъ ея былъ какой то мутный, неопредѣленный; она, видимо, ничего не видала, не вполнѣ еще пришла въ себя.
Едва баронесса открыла глаза, какъ въ столешницѣ раздалось пять громкихъ стуковъ. Черезъ нѣсколько секундъ они повторились, опомнившаяся Вѣра начала говорить въ слухъ русскую азбуку, и торопливо записывать указываемыя буквы. Почему говорила она азбуку русскую, которую даже не знала подъ рядъ наизусть, она въ эту минуту не отдавала себѣ отчета, а поняла только послѣ, прочитавъ подпись говорившаго духа.
Сложилась слѣдующая фраза:
«Отведите Машу въ столовую, и скорѣе подкрѣпите ее пищей. До утра ничего ей не говорите и не показывайте, и все обойдется благополучно. Я постоянно была при ней, я ее усыпила, чтобы успокоить и охранить отъ того, кто заставлялъ писать ея руку. Софья Литвинова». (Имя покойной матери баронессы Марьи Владиміровны фонъ-Ф.).
Не потерявшись ни на минуту, Вѣра еще разъ прочитала про себя записанное ею, и осторожно вынула изъ-подъ рукъ Мари большой листъ почтовой бумаги, исписанный стариннымъ нѣмецкимъ почеркомъ Баронъ сидѣлъ молча, ни въ чемъ не принимая участья.
— Я, кажется, уснула, какъ досадно! заговорила Мари, протирая глаза и нервно потягиваясь, едва только почтовый листъ изчезъ въ карманѣ графини. Ну что-жъ, было у васъ что нибудь?
— Ничего интереснаго, поспѣшно отвѣтила графиня, все время были стуки въ столѣ и въ полу, но на мою азбуку они не отвѣчали, ничего осмысленнаго не выходило.
— Стало быть насъ обманули! Досадно и глупо! А я такъ вѣрила, такъ ждала 15 іюня… Однако, какъ мнѣ ѣсть хочется, пойдемте чай пить. Я, кажется, даже ужинать буду сегодня.
Баронесса вышла первая изъ кабинета, и Вѣра успѣла шепнуть барону, чтобы онъ ничего не говорилъ женѣ до утра.
— Предоставьте мнѣ разсказать ей все за утреннимъ чаемъ.
— Вы прочли, что она написала?
— Нѣтъ еще… Завтра, завтра все узнаете, а сегодня, ради Бога, молчите.
Чай прошелъ очень весело для обѣихъ дамъ, обѣ кушали съ большимъ апетитомъ, баронъ же едва проглотилъ одинъ стаканъ чая, такъ былъ онъ взволнованъ. Мари не переставала трунить надъ мужемъ, надъ его блѣдностью и растеряннымъ видомъ.
— Что же, будешь теперь вѣрить, что не сэръ Гарлей стучалъ на нашемъ петербургскомъ сеансѣ?..
Какъ ни весело было графинѣ торжествовать надъ соперникомъ въ лицѣ барона Адольфа, она со жгучимъ нетерпѣніемъ ожидала минуты, когда останется одна въ своей спальнѣ и прочтетъ сообщеніе духа.
И вотъ желанная минута наступила. Раздѣвшись на спѣхъ, Вѣра отослала горничную, заперлась на задвижку и разложила на столѣ таинственное писанье, но увы! ея поверхностнаго знанья нѣмецкаго языка не хватило на трудную работу. Разобравъ кое-какъ крупный, довольно четкій, хотя и старинный почеркъ, она не справилась съ большею частью непонятныхъ для нея старинныхъ выраженій, поняла одно, что рѣчь шла о какой-то Бланкѣ, о братоубійствѣ, о чьемъ-то портретѣ, и что окончательнаго рѣшенія тайны надо искать въ Сѣверной башнѣ.
— Вѣрно въ той кладовой, куда меня не пустили, думала Вѣра, засыпая, когда на башенныхъ часахъ давно пробило четыре.
Глава IV[править]
— Маша, такъ начала графиня, какъ только они усѣлись въ троемъ за утреній чай, я тебя вчера обманула…
Баронесса удивленно взглянула на подругу.
— Ты, кажется, удивляешься, что я назвала тебя Машей?
— Да, меня такъ называла одна мама; ты же никогда.
— Не пришло бы въ голову назвать Машей и сегодня, еслибъ… не она… приказала ничего не говорить тебѣ до утра.
— Развѣ мама говорила вчера съ вами, пока я спала? спросила Мари, дрожащимъ отъ волненід голосомъ. Моя милая мама… Что же она вамъ сказала?
— Прочти, вотъ что записано мною по стукамъ, и замѣть, по-русски…
Мама не любила говорить съ нами ни на какомъ другомъ языкѣ. Въ этомъ также какъ и въ имени Маша, я узнаю ее.
— Прочти, пожалуйста, въ слухъ, Мари, вѣдь я ничего не знаю, вмѣшался баронъ.
Но взволнованная баронесса прочитала про себя и молча подала листокъ мужу. На глазахъ ея блистали слезы
— Видишь, Адольфъ, какъ они тамъ о насъ заботятся. О, моя милая мама… ты была вчера со мною!.. Почему же я этого не почувствовала, не сознала. Хотя бы ты во снѣ показалась мнѣ.
— А то, что написала Мари, графиня?
— Какъ я написала?
— Да. ты все время пока спала, быстро писала, но я не съумѣла понять твоего писанья, оно по-нѣмецки и какимъ-то страннымъ языкомъ. Надѣюсь, баронъ разберетъ и разскажетъ намъ…
— Позвольте мнѣ листокъ, я переведу вамъ по-французски, или по-pусски, какъ прикажете…
— По-русски, по-русски, закричала Мари, вѣдь ты знаешь нашъ языкъ, иначе я ни за что бы за тебя не вышла!
Пока баронъ, удалившись въ кабинетъ, взволнованно принялся за рукопись жены, Вѣра разсказала ей всѣ подробности знаменитаго сеанса, и баронесса, подъ вліяніемъ своего твердаго убѣжденія въ охраненіи любимой матери, выслушала все совершенно покойно, нисколько не пугаясь
— Такъ это одинъ изъ бароновъ Ф. водилъ моей рукою?
— Водилъ ли твоей рукой, или какимъ инымъ, для насъ непонятнымъ способомъ заставлялъ тебя писать. Такъ сказалъ духъ твоей матери, больше мы ничего не знаемъ и не имѣемъ никакой возможности провѣрить ея слова.
— Я не нуждаюсь въ провѣркѣ, я вѣрю и такъ всему, что скажетъ мама, я такъ счастлива, Вѣра, что она бываетъ иногда со мною! Ты ее не знала, она была такая добрая, такая святая женщина, еслибъ я могла, хотя сколько нибудь, походить на нее!
— Постарайся, это въ твоей власти, конечно съ помощью Господней!
Прошло болѣе часа, прежде чѣмъ вернулся баронъ, но подруги, увлеченныя своимъ разговоромъ, почти не замѣчали его отсутствія; ихъ остывшія чашки стояли нетронутыми на столѣ.
— Вотъ, mesdames, что я разобралъ, сказалъ баронъ, входя въ столовую съ двумя листками бумаги въ рукахъ, все это такъ чудесно… языкъ характерный позапрошлаго столѣтія, и я не безъ труда разобралъ его, почеркъ тоже очень старинный… что же это такое?.. я рѣшительно теряю голову…
— Читай скорѣе, послѣ поговоримъ, закричала Мари.
— Слушайте.
«Въ этой самой комнатѣ, возлѣ камина, сто сорокъ лѣтъ назадъ, я совершилъ — страшно вымолвить — ужасный, противоестественный грѣхъ братоубійства. Не счастный Бруно, умирая отъ моей руки, проклялъ учрежденіе первородства, бывшіе коренной причиной нашихъ распрей и моего преступленія. Его проклятіе тяготѣетъ надъ всѣми первенцами нашего рода. Адольфъ можетъ снять его, если исполнитъ завѣщаніе Бланки. Мнѣ дано показаться ему въ сей вашъ моментъ, чтобы удостовѣрить его въ нашемъ существованіи и научить молиться. Вы найдете завѣщаніе въ старой кладовой Сѣверной башни, въ углу, у лѣвой стѣны, въ ея портретѣ. Снимите раму и увидите, кромѣ тетради, небольшой плоскій ящикъ съ драгоцѣнностями. Я читаю въ сердцахъ вашихъ, вы не способны ими воспользоваться для себя, вы успокоите блуждающую тѣнь новаго Каина.
«Портретъ ея, моей невинной жертвы, долженъ быть возстановленъ на принадлежащемъ ему мѣстѣ, между мною и моимъ наслѣдникомъ, на пустомъ мѣстѣ въ картинной галлереѣ, которое я не позволялъ занимать ни чьимъ другимъ портретомъ.
«Передъ смертью тѣлесной, по милости Творца, я раскаялся въ моемъ грѣхѣ и горько его оплакалъ.
«Я хотѣлъ искупить его насколько это было въ моей власти. Жестокій сынъ моей второй жены, — мнѣ тяжело называть его моимъ сыномъ, — не допустилъ дряхлаго старика, разбитаго горемъ и угрызеніями совѣсти, поступить такъ, какъ повелѣвала ему честь и совѣсть, возвратить внукамъ Бруно то, что принадлежало имъ по праву. Теперь все неправильно присвоенное отцомъ моимъ и мною уже вышло изъ рода. Чѣмъ вы владѣете, то ваше.
«Единственный потомокъ Бруно, оставшійся въ вашемъ мірѣ — осьмнадцатилѣтняя дѣвушка, Зельма Фогтъ, дочь баньщика Фреда, въ бывшей рыбацкой деревенькѣ. Адольфъ хорошо его знаетъ. Мать ея происходитъ по прямой линіи отъ законнаго брака Бруно и Бланки, что можете провѣрить, по прочтеніи дневника Бланки, изъ сохранившихся старыхъ писемъ. Дѣвочка страдаетъ сердцемъ, вы составите ея счастье.
«Не отвернитесь отъ вашего преступнаго предка, молитесь за насъ всѣхъ молитвою вѣры и сострадательной любви. Не даромъ Провидѣнье соединило Адольфа съ православной женою. Марія, по своей вѣрѣ, и по воспитанію благочестивой матерью, умѣетъ молиться сердцемъ за отшедшихъ. Отъ молитвы ея и ея дѣтей придетъ наше окончательное успокоеніе.
„Какъ только исполнится завѣщаніе Бланки, проклятіе Бруно потеряетъ свою силу, и первенцы нашего рода получатъ возможность проводить роковой день 15 іюня въ своемъ наслѣдственномъ замкѣ, я перестану блуждать по вашей почвѣ, не находя на ней покоя. Съ меня снимется проклятіе Каина и я соединюсь съ моими близкими по духу въ блаженной вѣчности“.
Баронъ читалъ стоя, торжественнымъ голосомъ, безсознательно возвышая его съ каждой строкою Окончивъ чтенье, онъ въ утомленьи опустился въ кресло возлѣ жены. Наступило продолжительное молчаніе. Мари первая прервала его.
— Это правда, что ты знаешь баньщика Фреда Фогтъ?
— Знаю баньщика Фреда въ Дубельнѣ, его всѣ знаютъ, я не разъ занималъ у него деньги, бывая на морскомъ берегу гвардейскимъ офицеромъ. Но какъ его фамилія не помню, есть ли у него дочь, не знаю.
— Теперь пойдемте въ кладовую, сказала графиня, а завтра, если дѣйствительно найдется завѣщаніе, мы всѣ поѣдемъ въ Дубельнъ.
— Надо дождаться отца, задумчиво сказалъ Адольфъ, владѣлецъ не я, все зависитъ отъ него.
— Неужели ты думаешь, что папа не согласится исполнить требованіе Бланки?
— Нѣтъ, не думаю, но все-таки дѣйствовать безъ его разрѣшенія не смѣю.
Баронесса позвонила и приказала вошедшему лакею спросить у управляющаго ключъ отъ кладовой.
Глава V[править]
Минутъ десять спустя наши изслѣдователи таинственнаго въ природѣ стояли всѣ трое передъ тяжелой желѣзной дверью на площадкѣ. Не безъ труда повернулся огромный желѣзный ключъ въ заржавѣвшемъ замкѣ, и ихъ глазамъ предстала довольно большая четвероугольная комната до потолка заваленная разнымъ хламомъ.
— Разбирайте все вотъ въ этомъ углу, около лѣвой стѣны, и выносите на площадку, сказалъ баронъ призваннымъ лакеямъ, намъ надо отыскать старинный портретъ моей прабабушки.
Началась медленная разборка, поднявшая цѣлые облака пыли; поневолѣ пришлось графинѣ и баронессѣ выдти пока на лѣстницу, но баронъ Адольфъ терпѣливо чихалъ и кашлялъ, управляя поисками.
Наконецъ, и не безъ труда вся лѣвая сторона кладовой была очищена отъ множества сѣделъ, безногихъ столовъ, искалеченныхъ стульевъ, ее наполнявшихъ, и въ самомъ углу, заслоняя его, показалась тяжелая мраморная доска, вѣроятно, отъ какого нибудь огромныхъ размѣровъ комода.
— Идите, mes dames, мы у самой цѣли, закричалъ баронъ, когда лакеи общими усиліями принялись отодвигать доску.
— Нашелся портретъ? послышался нетерпѣливый голосокъ Вѣры съ порога.
— Еще не знаемъ, что скрывается за мраморною доскою?
— Тутъ ничего нѣтъ, г. баронъ, кромѣ плесени и грязи, сказалъ дворецкій, почтенный старичекъ, носившій Адольфа на рукахъ, и тотчасъ же заподозрившій, что въ этихъ поискахъ господъ скрывается нѣчто, связанное со вчерашними происшествіями.
Вся прислуга привыкла ожидать съ любопытствомъ и почти безъ страха вечеровъ 15 іюня, какъ чего-то ставшаго обыкновеннымъ по своей повторяемости. Правда, не мало бывало толковъ, когда какому нибудь смѣльчаку, забиравшемуся въ роковой вечеръ по сосѣдству съ таинственнымъ коридоромъ, удавалось слышать шаги и стуки, но потомъ опять все забывалось до слѣдующаго 15 іюня.
— Неужели ничего нѣтъ? Быть не можетъ, сказала разочарованнымъ голосомъ баронесса, заглядывая въ уголъ, дѣйствительно заросшій на нѣсколько вершковъ плесенью и чуть не столѣтней паутиной. Пожалуйста, попробуйте очистить всю эту грязь, смотрите, тутъ точно какой-то выступъ, прибавила она, дотрогиваясь носкомъ своей ботинки до грязнаго угла.
— Стѣна, сказалъ баронъ.
— Нѣтъ, не стѣна, а какой-то твердый выступъ, и, какъ мнѣ кажется, не каменный, а деревянный.
Самъ дворецкій принялся за очистку грязи и вскорѣ показалась почернѣвшая отъ времени доска.
— Какая-то картина въ рамѣ, не правда ли? воскликнула Мари.
— Точно такъ, Frau Baroness, должно быть портретъ, который вы ищите, отвѣчалъ дворецкій, приподымая тяжеловѣсную раму, которую самъ Адольфъ съ тріумфомъ понесъ въ роковой кабинетъ, въ сопровожденіи поддерживавшаго ее дворецкаго.
И баронъ, и обѣ дамы были такъ поражены успѣхомъ поисковъ, въ которомъ всякій въ глубинѣ души невольно сомнѣвался, что всѣ они какъ будто онѣмѣли; на Мари и на графиню нашло вчерашнее торжественное настроеніе, подъ вліяніемъ котораго они молча послѣдовали за барономъ внизъ, нетерпѣливо стремясь увидать портретъ. Но, увы! не было никакой возможности разсмотрѣть даже и того, было ли что нарисовано на загрязненномъ и заплеснѣвѣломъ полотнѣ.
— Его придется реставрировать, теперь ничего не разберешь, прикажите, баронъ, вынуть его скорѣе изъ рамы, только осторожнѣе, чтобы не разорвать, оказала Вѣра, нагнувшись надъ находкой, положенной на большомъ столѣ передъ диваномъ. Тутъ, навѣрно, есть двойное дно, смотрите, какъ толста рама, я никогда такой не видала, прибавила она, ощупывая дерево.
Пришлось призвать столяра, и тотъ съ помощію инструмента отдѣлилъ заднюю доску. Обѣ дамы, да и самъ баронъ сгорали отъ нетерпѣнія.
— Тутъ что-то черное! закричала Мари, когда доска была вскрыта, вѣрно обѣщанный ящикъ!
Однако первая находка, заключавшаяся въ дѣйствительно существовавшемъ въ рамѣ двойномъ днѣ, оказалась кожаннымъ, продолговатымъ, довольно плоскимъ мѣшечкомъ, безъ малаго въ поларшина длиною; около него, съ другой стороны, въ нарочно устроенномъ углубленіи нашелся деревянный, тоже плоскій, но квадратный ящичекъ, легко поддавшійся инструменту. Изъ него выпало колье, серьги, пряжка и скляважъ изъ замѣчательно крупныхъ брилліантовъ и изумрудовъ чрезвычайно тонкой старинной отдѣлки Но камни такъ потускнѣли, что ихъ почти можно было принять за стеклушки.
Обѣ дамы такъ заинтересовались ими, разсматривая и оттирая ихъ платками, что совсѣмъ забыли о мѣшечкѣ, которымъ занялся баронъ, не зная какъ открыть его, такъ искусно былъ онъ задѣланъ.
— Такъ вотъ зачѣмъ ходило привидѣнье, за кладомъ! вырвалось у стараго дворецкаго, ну, какъ оно разсердится, что вы завладѣли имъ, г. баронъ!
— Не разсердится, намъ не только дозволено, но приказано отыскать его, чтобы возвратить по принадлежности, отвѣтила Мари.
— Кѣмъ приказано? не утерпѣлъ спросить дворецкій, имѣвшій въ баронской семьѣ свои привилегіи стараго, вѣрнаго слуги.
— Баронесса шутитъ, кто же могъ приказать это? Мы прочли въ старинныхъ бумагахъ, что есть въ кладовой портретъ и въ немъ брилліанты, отвѣтилъ Адольфъ, показывая старику глазами на столяра, при которомъ онъ, понятно, не желалъ говорить всей правды. Мари, прибавилъ онъ, помоги мнѣ открыть мѣшечекъ, я ничего въ немъ не понимаю, онъ какъ-то мудрено устроенъ, безъ всякаго шва.
— Такъ разрѣжьте его, баронъ, вмѣшалась графиня, протягивая къ мѣшечку руку, удивляюсь вашему нѣмецкому терпѣнью.
Вы забываете вашу русскую пословицу, графиня, поспѣшишь — людей насмѣшишь! Разрѣзывая, можно попортить то, что въ немъ. Да, признаться, мнѣ и мѣшечка жаль, это своего рода рѣдкость.
Но Вѣра его не слушала, она внимательно разсматривала мѣшокъ, и, наконецъ, въ одной изъ узкихъ сторонъ открыла внутренній, незамѣтный замочекъ. Мѣшокъ оказался стариннымъ портфелемъ изъ необыкновенно толстой кожи. Послѣ многихъ напрасныхъ попытокъ съ помощью перочиннаго ножичка удалось таки такъ прижать пружину, что тайна открылась. Въ портфелѣ лежало нѣсколько пожелтѣлыхъ листовъ пергамента.
Отпустивъ столяра и дворецкаго, Адольфъ принялся разбирать рукопись, но это оказалось гораздо труднѣе, чѣмъ прочитать загробное сообщеніе барона Адольфа IV. Неразборчивый, старинный, къ тому же довольно мелкій почеркъ видимо неумѣлой руки, представлялъ чуть не въ каждомъ словѣ почти непреодолимыя затрудненія. Разобралъ онъ, и то съ большимъ трудомъ, только нѣсколько строкъ, стоявшихъ на первой страницѣ и болѣе крупно написанныхъ.
„Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, это мое завѣщаніе. Баронесса Бланка фонъ Ф., законная супруга, а теперь вдова Барона Бруно, втораго сына Барона Адольфа III фонъ Ф., рожденная фонъ Ротенштадтъ“.
„Но прежде всего я хочу, чтобы сострадательная душа, которой, я надѣюсь въ томъ на милость Божію, попадется когда нибудь эта тетрадь, узнала мою горестную исторію и изъ нея мое право на слѣдующее далѣе завѣщаніе“.
Даже на прочтеніе этихъ строкъ потребовалось не менѣе десяти минутъ, дамы потеряли терпѣніе и, оставивъ барона разбирать одного, удалились въ другой уголъ кабинета на маленькій диванчикъ болѣе удобный, чѣмъ остальная старинная мебель, и тамъ принялись отчищать нашатырнымъ спиртомъ брилліанты, полушепотомъ разговаривая между собою, чтобы не мѣшать барону.
— Это такая прелесть, говорила Вѣра любуясь отчищеннымъ ею скляважемъ Я увѣрена, что настоящій любитель древностей изъ англійскихъ лордовъ не пожалѣетъ за него одного десяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Если Зельма Фогтъ дѣйствительно существуетъ, она сдѣлается не бѣдной невѣстой, любой гвардейскій офицеръ женится на ней, пожалуй, особенно, если она хороша собой.
Мари задумчиво оттирала старинную пряжку, засматриваясь отъ времени до времени на возвращающійся блескъ крупныхъ камней.
— А что, если никакой Зельмы нѣтъ, продолжала графиня, драгоцѣнности эти будутъ твоими по праву, надѣюсь, ты съ ними не разстанешься. Уступи мнѣ эту пряжку, остальное не по моимъ средствамъ. По древности и работѣ этимъ вещамъ цѣны нѣтъ, я почти желаю, чтобы они остались у тебя.
— Я ни за что ими не воспользуюсь, отвѣчала Мари; если Зельмы нѣтъ, я буду умолять папа, чтобы онъ вырученную за нихъ сумму пожертвовалъ на какое нибудь богоугодное дѣло.
— Это почему? Я во всякомъ случаѣ покупаю пряжку, во что-бы ее ни оцѣнили, ни за что съ нею не разстанусь!
— Ты — другое дѣло, ты не баронеса фонъ-Ф., мнѣ же, я увѣрена, наслѣдство измученной Бланки принесло бы несчастіе.
— Вотъ это уже прямое суевѣріе съ твоей стороны, если брилліанты окажутся безъ наслѣдниковъ.
— Ни за что, ни за что, повторила Мари, содрагаясь и взглянувъ по направленію къ камину.
Вдругъ послышалось, какъ бы въ отдаленіи, три глухихъ стука.
— Это что? вскрикнула баронесса, опять стуки!
Въ ту же минуту, точно отвѣчая на ея возгласъ, отворилась большая дверь, ведущая въ гостинную, и на порогѣ кабинета показалась рослая фигура стараго барона.
— Очень вы любезны, заговорилъ онъ, совсѣмъ обо мнѣ забыли, я долженъ былъ взять кабріолетъ у начальника станціи. Понимаю, что присутствіе графини… прибавилъ онъ, обращаясь въ сторону молодой женщины.
Глава VI[править]
Мари бросилась ему на встрѣчу, не выпуская изъ рукъ пряжки. Погруженный въ чтеніе, Адольфъ ничего не слыхалъ и не видалъ, даже не замѣтилъ появленія отца.
— Папа, заговорила поспѣшно, задыхаясь отъ волненья, баронесса, протягивая свекру пряжку, и забывая съ нимъ поздороваться. Посмотрите, что мы нашли. Теперь вамъ уже не придётся уѣзжать изъ замка каждое 15 Іюня.
— Какъ не придется выѣзжать изъ замка, я тебя не понимаю, отвѣтилъ старикъ недовольнымъ голосомъ, вспыхнувъ отъ досады.
— Мы узнали причину стуковъ, и всякая опастность минуетъ, если вы согласитесь на требованіе духовъ.
— Опять эта глупая исторія! Ты хотя бы постыдилась при графинѣ говорить такой вздоръ. Что это за брилліанты, я ихъ никогда у тебя не видалъ?
Наконецъ, Адольфъ опомнился и подошелъ къ отцу.
— У насъ тутъ безъ тебя произошло столько страннаго, отецъ, сказалъ онъ, обнимая старика, что ты, пожалуй, не повѣришь, но доказательства у насъ на лицо: старинная рукопись и ящикъ съ драгоцѣнностями…
— Ты тоже, Адольфъ, говоришь загадками. Вы съ ума что-ли сошли, дѣти?
— Позвольте мнѣ, баронъ, разсказать вамъ всю исторію, заговорила тутъ, приближаясь, графиня. Вчера мы въ этомъ кабинетѣ устроили сеансъ и узнали…
— Такъ вы, графиня, спиритка! воскликнулъ старый баронъ разочарованнымъ голосомъ.
— Если вамъ угодно… да, спиритка; то есть, я вѣрю по опыту въ возможность сообщенія съ отшедшими въ иной міръ. И вотъ, эти отшедшіе, ваши предки, сказали, или вѣрнѣе написали намъ рукою Мари, но своимъ стариннымъ нѣмецкимъ почеркомъ, причину своихъ ежегодныхъ появленій на землѣ. А сегодня утромъ мы на фактѣ убѣдились, что сказанное ими — правда.
— Ничего не понимаю…
— Папа, почти закричала Мари, скажите намъ, но только чистѣйшую правду, почему вы каждое 15 Іюня уѣзжаете изъ замка?
Баронъ вспыхнулъ и молчалъ, устремивъ недовольный взглядъ на невѣстку.
— Папа, ради Бога, скажите, мы вѣдь, все равно, знаемъ всю правду.
— Я ничего другого не знаю, кромѣ статьи въ завѣщаніи моего дѣда, запрещающей старшему въ родѣ проводить 15 Іюня въ замкѣ. Онъ не объясняетъ своего страннаго требованія, проситъ только не говорить о немъ никому кромѣ наслѣдника маіората, и то неиначе, какъ въ посмертномъ письмѣ. Мое письмо Адольфу готово… А вотъ ты, Мари, заставила меня преступить желаніе дѣда… мнѣ это очень непріятно…
— Успокойтесь, баронъ, опять вмѣшалась графиня, это желаніе, равно какъ и запрещеніе скоро потеряютъ всякое значеніе и смыслъ, если на то будетъ ваша воля…
— Моя воля!.. какая воля?.. не понимаю!
— Неужели, отецъ, ты никогда не пробовалъ отыскивать въ старыхъ бумагахъ причину требованія дѣда? спросилъ Адольфъ.
— Пробовалъ, и нашелъ нѣкоторое поясненіе, на столько странное, что не могу и не хочу ему вѣрить! Однако вы такъ меня ошеломили вашими новостями что у меня, какъ будто, кружится голова, прибавилъ баронъ, опускаясь въ кресло. Пожалуйста, разскажите мнѣ кто нибудь одинъ все по порядку… Если графиня удостоитъ взять это на себя…
— Нѣтъ, баронъ, вы лучше повѣрите вашему сыну, чѣмъ женщинѣ. Я предоставляю слово Адольфу Адольфовичу.
Однако и сыну старый баронъ повѣрилъ съ трудомъ; и только представленныя ему вещественныя доказательства: писаніе невѣстки, которая, какъ онъ это хорошо зналъ, была неспособна выражаться такимъ оригинальнымъ языкомъ, а затѣмъ отысканные рукопись Бланки и брилліанты заставили его поневолѣ сдаться на капитуляцію спириткамъ и повторить при этомъ слова Шекспира:
„Есть много на свѣтѣ вещей, другъ Гораціо, которыя во снѣ не снились нашимъ мудрецамъ“.
— Папа, сказала Мари, когда общее волненіе немного улеглось, вы, кажется, занимались изученіемъ старинныхъ рукописей?
— Занимался и не безъ успѣха просиживалъ по цѣлымъ недѣлямъ въ разныхъ европейскихъ библіотекахъ.
— Такъ вы разберете рукопись Бланки?
— Попробую, но только завтра. Сегодня я слишкомъ усталъ, проголодался, и попрошу милую хозяйку накормить насъ скорѣе обѣдомъ.
За кофеемъ баронесса Марья Владиміровна не на шутку пристала къ свекру, чтобъ онъ разсказалъ все, что ему извѣстно изъ этой таинственной исторіи.
— Извѣстно мнѣ очень мало, такъ какъ я никогда къ ней серьезно не относился и считалъ все бабьими сказками, да и теперь, признаюсь, хотя и начинаю по-неволѣ вѣрить вашимъ духамъ, а все-таки, какъ будто, не вѣрится, то-есть, не хочется вѣрить, слишкомъ все это нелѣпо.
— Я вижу теперь, на сколько правъ былъ сэръ Гарлей, сказала графиня, объясняя мнѣ внутреннюю причину недовѣрія большинства образованныхъ людей къ такимъ несомнѣннымъ фактамъ, какъ медіумическія явленія, изслѣдованнымъ въ послѣдніе годы многими лицами изъ ученаго міра, которымъ тоже самое большинство, во всякомъ другомъ случаѣ, довѣряетъ слѣпо и безусловно. Сэръ Гарлей говорилъ, что человѣкъ вѣритъ только тому, чему хочетъ вѣрить, и знаете, баронъ, я начинаю бояться, что года черезъ два, три, если не раньше, вы скажете, что всю эту исторію сочинили мы, или, по крайней мѣрѣ, что она намъ пригрезилась.
Старый баронъ разсмѣялся, а молодой слегка покраснѣлъ; ему вспомнилось, какъ онъ, подъ чужимъ вліяніемъ, отвергалъ факты, которымъ самъ былъ свидѣтелемъ.
— Я готовъ сказать это и теперь, еслибъ не рукопись и не брилліанты, а, главное, еслибъ не писаніе Мари… Вашъ сэръ Гарлей былъ совершенно правъ, графиня, онъ, повидимому, хорошій знатокъ человѣческаго сердца. Трудно вѣрится именно тому, чему вѣрить не хочется.
— Но почему же вамъ не хочется вѣрить такому, на мой взглядъ, отрадному факту, доказывающему, что мы продолжаемъ жить и послѣ смерти тѣла?
— Какъ вамъ объяснить, почему не хочется? — Полагаю потому, что ваши факты ломаютъ, выворачиваютъ на изнанку всѣ мои понятія, всосавшіеся въ мою плоть и кровь съ тѣхъ поръ, какъ я выучился мыслить. Вѣдь мнѣ приходится теперь переучиваться, въ мои-то лѣта!.. А это трудно и даже просто непріятно, досадно, сказать себѣ, что ты прожилъ всю свою жизнь дуракомъ, не понимая самой сути жизни. Да я еще, слава Богу, не матерьялистъ, вѣрю, хотя довольно неопредѣленно, больше по привычкѣ, въ продолженіе нашего существованія за гробомъ, по крайней мѣрѣ, не отвергаю его. А каково матерьялисту, усвоившему сознательно свои понятія, полюбившему ихъ всѣмъ своимъ существомъ! Знаете, графиня, такому человѣку почти невозможно повѣрить медіумическимъ явленіямъ, слишкомъ они ему противны по своей сущности… Для этого надо быть вполнѣ добросовѣстной и очень хорошей личностью… Я полагаю, что человѣку, совершенно успокоившемуся на матерьялизмѣ, вполнѣ примирившемуся съ мыслью о своемъ уничтоженіи, — чего я, напр., никакъ не могъ достигнуть: если не вѣрилось, то чувствовалось всегда, что есть что-то, чего я не понимаю. — А тому, кто примирился и успокоился, должно быть если не легче, то привольнѣе живется на свѣтѣ, хотя и толкуютъ они о какомъ-то чувствѣ человѣческаго достоинства… а все-таки море по колѣно!.. И какъ же такому человѣку захотѣть, именно захотѣть повѣрить вашимъ фактамъ, идущимъ вразрѣзъ не только съ его обычнымъ мышленіемъ, но и съ его желаніями. И видитъ, а не разумѣетъ!..
Баронъ говорилъ быстро, горячо и на столько взволнованнымъ голосомъ, что и для графини, очень мало его знавшей, становилось ясно, какъ сильно подѣйствовали на него открытія этого знаменательнаго дня, если могли его вывести изъ его нормальнаго состоянія великосвѣтской сдержанности. А сынъ и невѣстка съ удовольствіемъ смотрѣли на старика, никогда такъ не высказывавшагося передъ ними. Всѣ притихли, водворилось молчаніе, пока баронъ первый не прервалъ его.
— Хотя я выросъ на розсказняхъ моей няни о нашемъ замкѣ, какъ о заклятомъ мѣстѣ, въ которомъ ходятъ привидѣнія, слыхалъ отъ нея же, что дѣдъ умеръ вслѣдствіе своего ослушанія приказаній таинственной силы, но вся эта исторія, которой, вѣроятно, я вѣрилъ въ дѣтствѣ, тотчасъ же испарилась, какъ только юношей я попалъ въ иную среду, закалившую меня въ понятіяхъ, не допускающихъ ничего таинственнаго. Я воспитывался заграницей, и, по окончаніи университетскаго курса въ Гейдельбергѣ, мы нѣсколько лѣтъ, до самой кончины родителей моихъ, случившейся почти одновременно, путешествовали всѣ вмѣстѣ по Европѣ, и, когда сестра Матильда вышла замужъ въ Мюнхенѣ, я бы, вѣроятно, совсѣмъ отчудился отъ родины, позабылъ бы все, что касалось моего наслѣдственнаго помѣстья, еслибъ не сестра, выросшая въ замкѣ. Отецъ, особенно же мать, неохотно о немъ говорили, но Матильда пробовала не разъ, не смотря на мои насмѣшки, разсказывать мнѣ про вечера 15 іюня, отъ которыхъ, впрочемъ, ее всегда куда-нибудь увозили, и она знала нашу семейную легенду только по разсказамъ няни и экономки, что, конечно, послужило для меня достаточнымъ основаніемъ ничему не повѣрить. Съ такимъ взглядомъ пріѣхалъ я въ замокъ принимать мое родовое наслѣдство, и первое, что я нашелъ въ бумагахъ отца, это письмо его ко мнѣ, требованіе, на основаніи завѣщанія дѣда, чтобы я никогда не проводилъ 15-го іюня въ замкѣ. Въ первую минуту, это — какъ я предполагалъ, соображая его съ разсказомъ Матильды — суевѣрное требованіе сильно меня покоробило, однако я сказалъ себѣ, что изъ уваженія къ волѣ отца я всегда буду исполнять его. Потомъ мнѣ, естественно, захотѣлось понять причину таинственнаго запрета и я началъ разбирать старинные акты и бумаги.
— И что же, нашли что-нибудь? спросила баронесса, давно нетерпѣливо слушавшая разсужденія свекра.
То, что послѣ долгихъ изысканій, нашлось въ мемуарахъ моей прабабки, показалось мнѣ на столько нелѣпымъ и оскорбительнымъ для здраваго смысла, что я бросилъ ихъ, не дочитавъ и до половины, и теперь ничего послѣдовательно не помню. Вы можете сами прочитать ихъ, если хотите, также какъ и связку старыхъ писемъ, тщательно собранныхъ прабабушкой, должно быть, страстной охотницей до всего чудеснаго.
— О какихъ то старыхъ письмахъ, или бумагахъ, говорится въ загробномъ сообщеніи Адольфа IV, сказалъ молодой баронъ, а старый иронически улыбнулся.
— Никакъ ие могу я привыкнуть относиться серьезно къ этому сообщенію, точно кошмаръ какой овладѣваетъ мною и я невольно себя спрашиваю: вижу ли я все это на яву, или во снѣ? Однако, въ этомъ сообщеніи упомянутъ одинъ дѣйствительный фактъ, именно, то обстоятельство, что богатыя владѣнія фонъ-Ротенштадтовъ находились въ нашемъ родѣ при. двухъ поколѣніяхъ, и, должно быть, неправильно, такъ какъ позднѣе они были у насъ отняты посредствомъ процесса, длившагося цѣлые тридцать лѣтъ, дальними родственниками изъ боковой линіи угасшаго рода. На это существуютъ акты. Скажи, Адольфъ, ты зналъ это, и, можетъ быть, говорилъ и Мари?
— Въ первый разъ слышу не только о процессѣ, но и фамилію фонъ-Ротенштадтовъ.
— Наслѣдство ихъ получили Фицъ-Гагены, которыхъ ты знаешь.
— Папа, неужели вы ни разу не поинтересовались провѣрить какимъ нибудь способомъ разсказы о привидѣніи? спросила баронесса.
— Какъ же могъ я ихъ провѣрить, когда мнѣ было запрещено оставаться въ замкѣ въ роковой вечеръ. Да по правдѣ сказаться и не желалъ провѣрять ихъ. Уѣзжая на 15 іюня, я всегда увозилъ съ собою жену и дѣтей. Разъ, помню, ты, Адольфъ, еще очень маленькимъ, заболѣлъ въ это время и долженъ былъ остаться въ замкѣ съ гувернеромъ. Мать твоя, безпокоясь объ тебѣ, захотѣла тоже остаться, но я настоялъ, чтобы она ѣхала со мною, а по возвращеніи домой далъ почувствовать гувернеру, что не желаю ничего слышать. Мнѣ было противно касаться этой нелѣпой исторіи, хотя бы для того, чтобъ удостовѣриться, что ничего подобнаго не существовало. Я никогда не говорилъ объ ней даже съ твоей матерью.
— А почему, папа, вы не хотѣли позволить мнѣ повѣсить мой портретъ на пустое мѣсто въ портретной галлереи? опять спросила баронесса.
— По той самой причинѣ, которую я высказалъ тебѣ тогда, что не хочу, чтобы жена моего сына замѣнила мѣсто женщины, обезчестившей свое имя. До тебя, навѣрно, дошелъ разсказъ о томъ, что будто тотъ же дѣдъ мой пробовалъ нѣсколько разъ повѣсить на пустое мѣсто чей-то портретъ, и на слѣдующее утро непремѣнно находилъ его, на полу. Я этой исторіи, конечно, не вѣрилъ, но слыхалъ ее отъ старой няни позднѣе, вернувшись въ замокъ уже владѣльцемъ майората. Она одна, до самой своей смерти, пользовалась привилегіей говорить со мной о привидѣньяхъ; но ей было строго запрещено разсказывать о нихъ женѣ.
— А теперь, папа, вы повѣрите несчастной Бланкѣ, не откажетесь исполнить ея требованія?
— Бланка, или, лучше сказать, ея рукопись — фактъ не изъ того міра, а изъ этого. А я еще никогда ничего чужаго себѣ не присвоивалъ, гордо прибавилъ старый аристократъ, цѣлуя невѣстку въ лобъ, и вышелъ изъ кабинета, захвативъ съ собою рукопись, найденную въ рамѣ стариннаго портрета. Въ этотъ вечеръ онъ болѣе не возвращался; молодые люди провели его втроемъ, толкуя все объ одномъ и томъ-же.
Глава VII[править]
На слѣдующее утро за чаемъ собралась одна молодежь, старый баронъ не показывался; и когда сынъ пошелъ къ нему, то нашелъ старика въ халатѣ, что случалось съ нимъ не часто, очень мрачнымъ, очень нервнымъ, сидящимъ за чтеніемъ рукописи Бланки фонъ-Ф.
— Дурно ночь спалъ, не смотря на вчерашнюю усталость, сказалъ онъ. здороваясь съ сыномъ, — а хочется скорѣе узнать что тутъ такое, и окончательно рѣшить для себя роковой вопросъ. Да вотъ глаза плохо служатъ; старъ я становлюсь, Адольфъ, пожалуй скоро придется тебѣ распоряжаться замкомъ.
— Что за мрачныя мысли, отецъ, откуда онѣ у тебя сегодня берутся? Стыдись, посмотри на себя въ зеркало, ты, право, бодрѣе и сильнѣе меня!
— А вотъ, откуда онѣ берутся, изъ вашего духовнаго міра, съ которымъ мнѣ приходится впервые знакомиться, и я, признаюсь, разстерялся. Извини меня передъ графиней, я до обѣда не покажусь.
— Не хочешь-ли, чтобы я тебѣ помогъ?
— Пока нѣтъ, сперва надо одному справиться съ отдѣльными буквами, потомъ, когда глаза окончательно откажутся служить, я пришлю за тобою. Ты будешь писать подъ мою диктовку, вѣдь для нашихъ барынь придется рукопись перевести; даже и Мари не пойметъ такого стариннаго слога.
Вернувшись въ столовую, Адольфъ нашелъ пріятельницъ въ сильномъ спорѣ: графиня непремѣнно хотѣла тотчасъ же ѣхать въ Дубельнъ, сгорая нетерпѣніемъ узнать, дѣйствительно-ли существуетъ Зельма Фогтъ.
— Это пустяки, Вѣра, завтра мы поѣдемъ всѣ вмѣстѣ, говорила баронесса; уговори ее, Адольфъ, сидѣть смирно, прибавила она, обращаясь къ входившему мужу.
— Я надѣюсь, что графиня не покинетъ насъ, узнавъ, какъ батюшка разстроенъ. Она одна можетъ разсѣять его мрачныя мысли.
— Какъ мрачныя мысли?
— Слишкомъ сильно подѣйствовало на моего старика вчерашнее открытіе, я впервые слышу, что онъ говоритъ о своей близкой смерти.
— Такъ пойдемте всѣ къ нему! Бѣдный папа! воскликнула баронесса.
— Васъ mesdames, онъ не приметъ, онъ не въ парадѣ, а мнѣ дѣйствительно лучше пойдти къ нему, хотя онъ и отослалъ меня къ вамъ.
Оставшись однѣ, дамы перешли въ кабинетъ и опять принялись за чистку брилліантовъ
— Посмотри, какая прелесть, говорила графиня, прикладывая пряжку къ корсажу, я сдѣлаю изъ нея брошь. Неужели, Мари, ты такъ-таки и не оставишь себѣ ничего хотя-бы на память о таинственномъ событіи.
— Ни за что, ничего!.. Я уже сказала… Эти брилліанты наводятъ на меня ужасъ!
— Почему? Рѣшительно не понимаю твоего суевѣрнаго страха. Если вы исполните желаніе Бланки и Адольфа IV, чего же тебѣ бояться?
— Страшно, безотчетно страшно…
Разговаривая, баронесса машинально положила руки вмѣстѣ съ серьгами, которыя передъ тѣмъ чистила, на небольшой стоявшій передъ ней столикъ. Вдругъ онъ рѣзко подвинулся на нѣсколько футовъ, а въ отдаленной стѣнѣ раздалось пять глухихъ стуковъ. Баронесса вздрогнула и поспѣшно приняла руки
— Сиди смирно, положи руки опять на столъ, развѣ ты не слышишь, что требуютъ бесѣды? Замѣть, что это во второй уже разъ начинаются стуки, какъ только ты заговоришь о твоемъ отвращеніи къ брилліантамъ. Не трогайся съ мѣста, не прерывай медіумическаго тока, я сейчасъ достану нашу азбуку, карандашъ, бумагу и присяду къ тебѣ.
Черезъ минуту сеансъ устроился по всѣмъ правиламъ, а не болѣе какъ минутъ черезъ пять столикъ поднялся всѣми ножками, но крайней мѣрѣ на четверть аршина отъ полу, и такъ и застылъ въ воздухѣ; въ столешницѣ же, въ тоже время, послышалось пять ясныхъ стуковъ.
Графиня стала молча указывать на азбуку лѣвой рукой, и записывать буквы правой, пока баронесса сидѣла совершенно безучастно, едва-ли понимая, что вокругъ нее происходитъ. Опомнилась она, когда Вѣра прочла вслухъ записанную ею по стукамъ фразу.
„Напрасно предаешься суевѣрію, Маша. Если поступите справедливо, никакое несчастіе тебя не постигнетъ. Я желаю, чтобы ты купила себѣ что нибудь изъ вещей на память поразительнаго доказательства вамъ, по милосердію даннаго“.
— Это опять мама! воскликнула баронесса, оживляясь, и, выхвативъ листокъ изъ рукъ графини, быстро поцѣловала его, и потомъ перекрестилась.
— Исполню, исполню, мама, куплю себѣ серьги; скляважъ же и колье слишкомъ дороги, ты бы сама не посовѣтовала мнѣ раззорять мужа!
Послышалось опять пять стуковъ и столъ тихо опустился на полъ. Теперь баронесса съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за буквами, читая по мѣрѣ того, какъ записывала ихъ графиня.
„Опять суевѣріе, Маша, зачѣмъ вѣришь слѣпо каждому нашему слову? Разсуди сама, можетъ ли принести несчастье вещь, правильно пріобрѣтенная, и дѣйствуй но разсудку“.
Дочитавъ послѣднюю букву, баронесса воскликнула:
— Какъ же могу я не вѣрить тебѣ, мама, я чувствую, что это ты!
— А я все-таки не повѣрила бы слѣпо, какимъ бы именемъ мнѣ не говорили, и обсудила бы все сказанное сама, и тебя прошу, Мари, не увлекайся: безотчетная вѣра въ сообщенія лишаетъ человѣка его человѣческой свободы, и можетъ довести до полнаго абсурда.
Послышались три утвердительныхъ стука, а черезъ небольшой промежутокъ пять; графиня снова принялась указывать азбуку, и вскорѣ прочитала:
„Увѣрьтесь отсюда въ существованіи Зсльмы, это возможно для Вѣры, и успокоитъ владѣльца маіората“.
— Что-же, надо телеграфировать?
Три стука.
— Кому?
„Подумай и вспомнишь“, сложилось по азбукѣ, и затѣмъ все прекратилось; сидѣвшія за столомъ дамы внезапно почувствовали, что двигавшая его сила удалилась; и посидѣвъ еще немного, встали.
— Рѣшительно не понимаю, къ кому могу я обратиться въ Дубельнѣ? задумчиво говорила графиня.
— Надо спросить Адольфа, онъ навѣрно кого-нибудь укажетъ.
— А прежде всего надо бы составить протоколъ нашего импровизированнаго сеанса для твоего beau-père, чтобы онъ не сказалъ, что мы все это выдумали aprés coup.
— Какъ же это составляется протоколъ и для чего? Я слыхала, что въ полиціи и въ судахъ составляются протоколы, а не у спиритовъ, засмѣялась баронесса.
— Для чего составляются протоколы въ судахъ, для той же цѣли и у спиритовъ, чтобъ отсутствующія лица, кому о томъ вѣдать надлежитъ, по выраженію Поля Свѣтловскаго, знали какъ произошло извѣстное событіе. Не знаю, такъ ли это въ судейскихъ протоколахъ, а въ нашихъ важны самыя мелкія подробности, дающія самыя ясныя понятія о томъ, какъ именно происходило явленіе, при какой обстановкѣ. Напр., гдѣ кто сидѣлъ, въ какомъ положеніи были руки членовъ кружка, не было ли возможности дѣйствовать ногами, не было ли постороннихъ лицъ въ комнатѣ, сидѣвшихъ внѣ кружка, были ли заперты двери и окна и проч… Часто отъ недостатка этихъ подробностей, особенно при темныхъ сеансахъ является сомнѣніе въ поддѣлкѣ явленій, или, по меньшей мѣрѣ, они приписываются фантазіи членовъ кружка, не принявшихъ достаточно строгихъ мѣръ противъ могущей встрѣтиться недобросовѣстности или излишка воображенія между присутствующими.
— Понимаю, что же должны мы теперь записать?
— Бери перо и пиши все, что ты видѣла и слышала.
— Я право ничего не помню, кромѣ стуковъ, сначала въ стѣнѣ, а потомъ въ столешницѣ, да еще что мама говорила…
— Не помнишь даже и того, какъ столъ во время перваго сообщенія висѣлъ въ воздухѣ, не касаясь пола?
— Неужели?.. Я даже этого и не замѣтила… ахъ, какъ досадно, очень бы хотѣлось видѣть это самой… Знаешь, Вѣра, мнѣ тогда, въ началѣ сеанса, какъ будто опять спать хотѣлось, я пришла въ себя только, когда ты прочла сообщеніе мамы.
— Въ такомъ случаѣ протоколъ не мыслимъ; это было бы мое единичное заявленіе, а тутъ важно только замѣченное всѣми, какъ доказательство объективности явленія. Досадно!
— Успокойся, папа повѣритъ тебѣ на слово!
— Эврика!.. вспомнила! воскликнула графиня.
— Что вспомнила?
— Кому телеграфировать въ Дубельнъ. Со мной въ поѣздѣ ѣхалъ Мейнгардъ, онъ долженъ былъ пробыть въ Митавѣ у отца нѣсколько часовъ, и тотчасъ же съ нимъ вмѣстѣ ѣхать въ Дубельнъ. Я спрошу его, съ уплоченнымъ отвѣтомъ, жива ли Зельма Фогтъ, дочь баныцика Фреда? По словамъ твоего мужа, его тамъ всѣ знаютъ. Давай писать телеграмму.
Еще задолго до обѣда баронесса лично сама распорядилась отправить на желѣзнодорожную станцію телеграмму да еще при письмѣ къ главному телеграфисту, съ просьбою прислать отвѣтъ, не мѣшкая ни минуты, и затѣмъ было рѣшено, что отправка телеграммы останется тайной между пріятельницами до полученія отвѣта.
— А какъ никакой Зельмы нѣтъ, что подумаетъ Мейнгардъ о моемъ вопросѣ? говорила графиня, когда для обѣихъ дамъ наступилъ довольно тоскливый промежутокъ времени, и имъ пришлось сидѣть вдвоемъ, ничего не дѣлая, въ нетерпѣливомъ ожиданіи, когда старый баронъ прочтетъ имъ исторію несчастной Бланки.
— Ты думай, какъ хочешь, а я твердо увѣрена въ существованіи Зельмы съ той минуты, какъ о ней говорила мама, отвѣчала неисправимая въ своемъ сердечномъ довѣріи баронесса.
Глава VIII[править]
Съ послѣднимъ ударомъ обѣденнаго колокола оба барона показались на порогѣ столовой, гдѣ минутъ пять уже ожидали ихъ дамы долготерпѣніе которыхъ, увы! не вознаградилось нисколько. Переводъ рукописи далеко не былъ оконченъ, а старый баронъ заставилъ молодаго дать себѣ честное слово, что пока не поставится послѣдняя точка, тайна Бланки не будетъ никому открыта.
— Вы безжалостны, папа, воскликнула баронесса, когда же мы, наконецъ, ее узнаемъ?
— Никакъ не ранѣе завтрашняго обѣда, я усталъ, да и не желаю лишать себя и вечеромъ общества нашей дорогой гостьи.
Баронесса Марья Владиміровна только вздохнула. У ней кромѣ нетерпѣнія узнать, было еще нетерпѣніе сообщить свекру и мужу о знаменательномъ сеансѣ этого утра, а она тоже дала Вѣрѣ слово молчать. Къ счастью молчать пришлось не очень долго. Завѣдующіе телеграфомъ превзошли сами себя въ этомъ случаѣ. Едва маленькое общество послѣ довольно скучнаго обѣда, въ продолженіи котораго всѣ больше думали, чѣмъ говорили, перешло въ кабинетъ пить кофе, какъ графинѣ подали телеграмму.
— Читай вслухъ, закричала Мари.
«Жива. Докторъ обѣщаетъ на завтрашній день рѣшительный кризисъ. Если больная его вынесетъ, начнется „выздоровленье. — Мейнгардъ“, прочитала графиня.
— Кто жива? спросилъ удивленный Адольфъ.
— Зельма, Зельма Фогтъ, стало быть, она дѣйствительно существуетъ. Но я ровно ничего не понимаю!..
— Совершенно ясно, она больна, всего вѣроятнѣе тифомъ, если долженъ произойдти кризисъ, сказала баронесса. Папа, ради Бога, поѣдемте завтра всѣ въ Дубельнъ, мы вылечимъ Зельму неожиданнымъ счастіемъ!
— Ты мнѣ прежде объясни, что значитъ эта телеграмма, спросилъ Адольфъ, пока старый баронъ сидѣлъ молча, погруженный въ задумчивость; но лице его вдругъ просіяло, какъ только Мари и Вѣра, перебивая другъ друга, разсказали все предшествовавшее телеграммѣ.
— Если Зельма дѣйствительно существуетъ, стало быть, все правда, стало быть… проговорилъ старикъ въ полголоса, обращаясь скорѣе къ себѣ, чѣмъ къ другимъ, — Стало быть, вы окончательно вѣрите, баронъ, сказала графиня.
— Да вѣрю, и въ эту минуту чувствую всю отрадную сторону моей воскресшей вѣры… Благодарю васъ, графиня, если-бъ не вы, съ вашимъ безстрашіемъ и вашей настойчивостью, мы и до сихъ поръ ничего бы не знали…
— Видишь Вѣра, опять таки мама сказала правду, телеграмма успокоила папу, шепнула баронесса, а ты смѣла ей не вѣрить, какая же ты спиритуалистка!
— Спиритуалистка осторожная… къ несчастью, благодаря нашему духовному несовершенству, мы рѣдко удостаиваемся сообщеній отъ духовъ изъ высшихъ сферъ, какъ твоя мать, серьезно отвѣтила графиня.
— Папа, опять пристала Мари, поѣдемте завтра въ Дубельнъ!
— Какъ, прежде чѣмъ вы узнаете исторію Бланки?
— Надо утѣшить ея больную правнучку!
— По моему, прежде всего надо удостовѣриться изъ старыхъ писемъ, что Зельма Фогтъ дѣйствительно потомокъ Бруно и Бланки, сказалъ Адольфъ.
— А я сегодня ни на что не способенъ, ни на какое чтеніе, прибавилъ старый баронъ.
— Мы обязаны утѣшить больную Зельму, твердила свое баронесса, и сама взялась за чтеніе писемъ и дневника прабабушки, пока Адольфъ принялся одинъ за переводъ рукописи, увѣривъ отца, что теперь справится съ нею.
Передавъ старинныя бумаги невѣсткѣ, владѣлецъ маіората пригласилъ свою дорогую гостью въ свои апартаменты и провелъ вечеръ, отдыхая въ оживленной бесѣдѣ съ нею о предметѣ, всецѣло поглотившемъ его вниманіе въ настоящую минуту.