Нагасаки расположенъ на правомъ отъ входа берегу бухты, поднимающемся гдѣ покато, гдѣ круто на большую высоту и спускающемся террасами къ самой водѣ. Благодаря этому, даже съ нашей маленькой лодки можно видѣть весь городъ, какъ на ладони. Красивые дома, не широкія улицы, змѣйками вьющіяся на самую гору, зелень, сады и деревья, особенно въ верхней части города, придаютъ ему очень живописный видъ. Я взялъ „джиннерикшу“ и велѣлъ ему везти меня.
Спустившись съ пригорка, мы въѣхали кривымъ и крутымъ переулкомъ на набережную, — самую шикарную и оживленную часть европейскихъ кварталовъ. Вправо тянется безконечная лента большихъ, двухъ-этажныхъ каменныхъ зданій торговыхъ домовъ, магазиновъ, конторъ, принадлежащихъ почти исключительно англичанамъ, являющимся здѣсь, какъ и почти вездѣ въ Японіи, главными хозяевами иностранной торговли страны. Архитектура домовъ, планъ построекъ, фасадъ — совершенно въ англійскомъ духѣ и вкусѣ: все, очевидно, имѣетъ главной цѣлью своей — просторъ, свѣтъ и удобство. Вліяніе туземной природы сказывается лишь въ безчисленномъ количествѣ верандъ, галлерей и балконовъ, увитыхъ плющомъ и другими экзотическими растеніями, безъ чего при условіяхъ мѣстнаго климата, особенно въ лѣтнюю пору, положительно нельзя обойтись.
Черезъ сквозныя рѣшетки воротъ и заборовъ можно разсмотрѣть съ высоты моей легкой коляски внутри дворовъ и позади жилыхъ помѣщеніи — уютные тѣнистые садики съ цвѣтниками, газонами, клумбами, усыпанными красноватымъ пескомъ дорожками и висящими почти на каждомъ шагу гамаками, такъ и манящими къ себѣ отдохнуть въ знойный день.
На небольшомъ разстояніи отъ домовъ во всю длину улицы тянется ровная линія частыхъ газовыхъ фонарей, окаймляющихъ широкій тротуаръ, состоящій изъ каменныхъ плитъ и асфальта. Тротуары — въ образцовой исправности, и имъ можетъ позавидовать не одинъ европейскій городъ. Улица, по которой мы ѣдемъ, довольно широка, хотя это вовсе и не требуется тѣми крохотными экипажами, въ которыхъ здѣсь принято ѣздить.
Еслибы не странные экипажи, къ которымъ я все еще не могу привыкнуть, да не огромное количество снующихъ взадъ и впередъ малорослыхъ и странно одѣтыхъ — не то въ халатъ, не то въ юбки японцевъ, то можно совершенно забыть, что находишься на уединенномъ клочкѣ азіатской земли, выдвинутомъ изъ нѣдръ Великаго Океана.
Улицы очень чисты, гладки и ровны. Слѣва отъ насъ, на всемъ протяженіи, тянется бухта, — извилистая, длинная, узкая, которая исчезаетъ гдѣ-то вдали, скрытая окружающими ее высотами. Городской берегъ бухты, на разстояніи нѣсколькихъ саженъ отъ моего экипажа, спускается круто къ водѣ и выложенъ щебнемъ и камнями. Повсюду — образцовый порядокъ. Берегъ бухты почти не застроенъ и съ моей коляски можно видѣть оживленную жизнь на ней: паровыя суда, катера, парусныя шхуны и джонки, сампаны, военныя лодки не перестаютъ шнырять по ней въ разныя стороны, наполняя весь воздухъ свистками, гудками, восклицаніями и криками на всѣхъ языкахъ и нарѣчіяхъ міра.
Ѣдемъ пока все еще европейскими кварталами. Улицы здѣсь нѣсколько уже, но такъ же гладки, чисты и ровны, какъ видѣнныя мною раньше. Пожалуй, онѣ здѣсь даже глаже и чище. Подъемъ здѣсь и крутъ, и высокъ, и мѣстами поднимается даже вертикальными откосами. Чтобы сдѣлать всѣ склоны горы доступными хотя бы для пѣшеходовъ, приходилось кое-гдѣ срывать откосы, а чаще — прокладывать дорогу зигзагами. Улицы почти висятъ уже здѣсь одна надъ другой; на крутыхъ поворотахъ колеса моей телѣжки, проходя по самому краю неогражденной дороги, чуть не задѣваютъ за крыши находящихся внизу на параллельной улицѣ зданій; въ свою очередь, и надъ моей головой висятъ также зданія на всемъ протяженіи пути, отдѣленныя лишь непроницаемой, гладкой вертикальной гранитной стѣной.
Медленно взбирались мы въ гору по улицамъ, хотя и болѣе узкимъ, чѣмъ въ европейскихъ кварталахъ, но за то но менѣе чистымъ и ровнымъ. Встрѣчавшіеся на каждомъ шагу туземцы и туземки производили очень симпатичное впечатлѣніе своими открытыми, добрыми и привѣтливыми лицами.
Съ каждымъ шагомъ и самая физіономія мѣстности совершенно мѣнялась, лишаясь всего наноснаго извнѣ, европейскаго, и становилась все болѣе японской, со всѣми ея оригинальными сторонами… Мы въѣхали въ одинъ изъ туземныхъ бѣднѣйшихъ кварталовъ. Домики здѣсь невелики, дворы еще меньше, и почти все населеніе домовъ живетъ тутъ же на улицѣ, расположившись на циновкахъ у открытыхъ переднихъ стѣнъ своихъ домиковъ.
Улицы здѣсь такъ узки, что я свободно вижу не только всѣхъ людей, сидящихъ внутри этихъ своеобразныхъ зданій-навѣсовъ, домовъ-балагановъ безъ оконъ и стѣнъ, но и всю обстановку жилища. Обстановка — убога, да ея и нѣтъ почти вовсе, не считая циновки изъ рисовой соломы на полу, дешевыхъ картинъ на стѣнахъ и переносной жаровни въ центрѣ комнаты, около которой, ногами на улицу, сидятъ всѣ обитатели.