Изъ повѣсти Раффи «Хентъ»[1].
Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.
…Баязетъ былъ обложенъ.
Двадцатитысячная смѣшанная толпа, состоящая изъ регулярной турецкой арміи, баши-бузуковъ — изъ турокъ, курдовъ, цыганъ и проч., окружала полуразрушенный городъ, обращенный въ пепелище, но мѣстами еще дымѣвшій въ огнѣ. Христіане города — армяне — покинули свои дома, такъ какъ имъ угрожали мечъ варвара и плѣнъ. Ничтожная только часть ихъ спаслась, нашедши заблаговременно убѣжище въ пограничномъ персидскомъ городѣ Маку.
Горсть русскихъ солдатъ, вмѣстѣ съ милиціонерами изъ армянъ и татаръ, укрѣпилась въ уцѣлѣвшей еще цитадели и въ страшномъ уныніи ждала печальной участи своей. Крѣпость была окружена съ четырехъ сторонъ непріятелемъ, который, образовавъ собою какъ бы желѣзное кольцо, намѣревался однимъ ударомъ придушить, уничтожить растерявшихся осажденныхъ. Сношеніе съ внѣшнимъ міромъ было совершенно прервано.
Осада началась шестого іюня 1877 г. и продолжалась ровно двадцать три дня. Это было то время, когда счастіе неожиданно измѣнило русскому оружію въ Арменіи. Тогда магометанское населеніе, встрѣтившее русскихъ охотно въ началѣ войны, снова возмутилось и присоединилось къ войскамъ Измаила паши. Генералъ Теръ-Гукасовъ, командовавшій Эриванскимъ отрядомъ находился въ то время между Зейтеганомъ и Дели-Баба, гдѣ онъ храбро сражался своимъ малочисленнымъ отрядомъ съ полчищами Мухтара-паши. Оставивъ Баязетъ подъ защитою коменданта Штоквича, генералъ, какъ видно, ничего не зналъ объ участи, постигшей этотъ городъ.
Ночь. Едва только луна успѣла скрыться за горизонтомъ, какъ воцарился полнѣйшій мракъ. Казалось, этотъ мракъ былъ пріятенъ осажденнымъ; вѣдь луна — любимица міра, распространяя свои серебристые лучи на крѣпость, могла выдать засѣвшихъ въ ней храбрецовъ; но темнота не помѣшала, однако, храброму нападенію варваровъ.
Цитадель обрисовывалась какъ мрачная точка на возвышенности одного изъ холмовъ и на эту точку сыпались градомъ, со всѣхъ сторонъ, бомбы, ядра и пули, распространяя всюду огонь.
Въ описанную нами ночь, въ одномъ изъ жиденькихъ строеній крѣпости, служившемъ нѣкогда казармой и разрушенномъ турками послѣ взятія крѣпости русскими, копошилась большая толпа. Усталые, истомленные люди валялись кругомъ на землѣ. На всѣхъ лицахъ написанъ былъ ужасъ приближающейся смерти.
Эти несчастные уже съ недѣлю не ѣли и не пили. Осада совершилась такъ скоро и неожиданно, что крѣпость не успѣла сдѣлать запаса, вслѣдствіе чего осажденнымъ приходилось бороться противъ трехъ сильныхъ враговъ: внутреннихъ --голода и жажды и внѣшняго — огня непріятеля.
Съ восьмого іюня уже солдаты не принимали горячей пищи. Лошади коменданта и артиллеріи были зарѣзаны и съѣдены. Имѣвшіеся припасы съ каждымъ днемъ истощались, такъ что солдатамъ начали отпускать по восьмой фунта сухарей и ложку воды въ сутки. Іюньская же жара становилась невыносимой. Положеніе больныхъ въ госпиталяхъ было еще хуже.
Въ крѣпости воды не было. Родникъ, находившійся за крѣпостью, былъ отведенъ турками. Ночные попытки осажденныхъ за добычей воды сопряжены были съ большими опасностями, такъ что изъ 20 — 30 человѣкъ, спустившихся съ крѣпости, не рѣдко ни одинъ не возвращался.
— Хлѣба… воды… — послышались голоса, прерываемые предсмертными вздохами.
Но вотъ, разъ… два… загремѣли орудія и гулъ ихъ заглушилъ голоса несчастныхъ.
Это была одна изъ тѣхъ минутъ, когда человѣкъ теряетъ чувство жалости къ товарищу, теряетъ потому, что не въ силахъ помочь ему. Вслѣдствіе этого никто не обращалъ вниманія на голодающихъ, никто не заботился о жаждущихъ.
Часовые, поставленные за амбразурами цитадели, чтобы слѣдить за движеніемъ непріятеля, не осмѣливались показываться, такъ какъ со всѣхъ холмовъ, занятыхъ непріятелемъ производилась немилосердная пальба и пули свистя летали, обдавая лица часовыхъ непріятной теплотой.
Отсюда виднѣлся городъ, представляющій собою ужасную картину. Онъ былъ весь освѣщенъ, какъ бы въ торжественный день. Въ немъ совершался преступный праздникъ звѣрей-мусульманъ.
Тартаръ, только тартаръ пламенемъ своего огня, злыми духами и всѣми своими ужасами могъ бы соперничать съ совершающеюся жестокостью.
Горѣли жилища армянъ. Изъ оконъ и дверей каждаго дома вырывались бурные огненные потоки, которые, сливаясь съ темной массой дыма, подымались на воздухъ, бросая всюду столбы искръ. Пожаръ распространялся все сильнѣе, — весь армянскій кварталъ былъ объятъ пламенемъ. Изъ крышъ домовъ показывались огненные языки. Обгорѣлые брусья рушились и крыши падали съ шумомъ и трескомъ, покрывая огненнымъ покрываломъ несчастныхъ обитателей, которые, будучи окружены со всѣхъ сторонъ пламенемъ, не имѣли возможности спастись. Отчаянные голоса молящихъ жертвъ сливались съ гуломъ пламени, которое, какъ разсвирѣпѣвшее чудовище, спиралью подымалось вверхъ, распространяя всюду яркій свѣтъ.
Въ освѣщенномъ пространствѣ открывалась обширная панорама, въ которой картины ужаса смѣняли одна другую. Совершалось избіеніе спасавшихся отъ огня армянъ. Ихъ убивали безъ пощады, не различая ни пола, ни возраста… Дѣвочекъ вытаскивали изъ домовъ за косы. Co всѣхъ концовъ, всюду раздавались душу раздирающіе крики обезумѣвшихъ дѣтей и слышались жалобные вопли и крики о помощи.
Въ варварствѣ этомъ участвовали не только одни курды, но и регулярныя турецкія войска, но ужаснѣе всѣхъ ихъ были — жены курдовъ… Эти послѣднія, подобно разсвирѣпѣвшимъ фуріямъ, забывъ присущія женщинѣ любовь и чувство жалости, вырывали дѣтей изъ рукъ матерей и бросали въ огонь…
Въ глухомъ углу крѣпости въ группѣ волонтеровъ шелъ такой разговоръ:
— Если и Петросъ не вернется, то это будетъ пятая жертва.
— Слишкомъ опоздалъ видно, несчастный…
— Нѣтъ, прислушайтеська, это — его сигналъ: слышите карканье вороны?
— Да, это онъ. Спустимъ лѣстницу.
Сказавъ это, они спустили веревочную лѣстницу и черезъ нѣсколько минутъ на стѣнѣ крѣпости показался юноша съ большимъ бурдюкомъ, привязаннымъ на спинѣ.
— Что это такое y тебя на лицѣ? — спросилъ одинъ изъ товарищей. Сверкнувшій въ этотъ моментъ яркій свѣтъ пламени пожара освѣтилъ окрававленное лицо Петроса.
— Кровь сочится! — воскликнули всѣ въ одинъ голосъ.
— He бѣда… — отвѣтилъ тотъ улыбаясь. — Прошло уже нѣсколько дней, какъ я не умывался, сегодня кстати умылся какъ слѣдуетъ…
Петросъ разсказалъ вкратцѣ, какъ онъ встрѣтилъ курдовъ, стерегшихъ родникъ, какъ они напали на него и какъ онъ уложилъ ихъ на мѣстѣ, получивъ самъ рану въ голову.
— Что же случилось съ Анесомъ, Томасомъ, куда дѣвались Адамъ, Нерсонъ?… —спросили его.
— Чортъ ихъ знаетъ! — отвѣтилъ Петросъ своимъ обычнымъ, шутливымъ тономъ. — Точно они условились отправиться на свиданіе къ своимъ предкамъ въ одну и ту же ночь: одинъ лежалъ y стѣны, вѣроятно его угостили пулей, когда онъ спускался со стѣны; другой присѣлъ на полпути и боролся со смертью; третій растянулся, какъ бревно y самаго родника, a несчастный Томасъ, раненый въ бокъ, придерживая рукою рану, проклиналъ курдовъ… но я отомстилъ за него.
Эти четверо армянъ, о которыхъ разсказывалъ Петросъ, были посланы другъ за другомъ добывать воды за крѣпостью, но ни одинъ изъ нихъ не вернулся.
Невозможно описать того бурнаго восторга, которымъ была охвачена жаждущая толпа, стремившаяся къ бурдюку съ водою. Всѣ смѣшались, толкались и каждый лѣзъ головой впередъ, чтобы напиться поскорѣе.
Юноша взялъ водочную рюмку и началъ ею раздавать, поочередно, воду, имѣвшую непріятный вкусъ и запахъ; нѣкоторые выпили не замѣтивъ этого, но наконецъ одинъ замѣтилъ:
— Какого страннаго цвѣта вода эта?
— Пей, — сказалъ ему Петросъ, стоявшій тутъ же; нынче курды красятъ воду такой краской.
— Какой краской?… — раздались голоса.
— Красятъ нашею кровью… Если бы вы видѣли, сколько труповъ валяется тамъ y родника, откуда я набралъ воды…
Всѣ ужаснулись, но все же, не обращая вниманія на его слова, пили съ жадностью мутную, красноватую жидкость, смѣшанную съ человѣческой кровью.
Въ это время въ комнатѣ коменданта собрался совѣтъ изъ нѣсколькихъ офицеровъ, подъ предсѣдательствомъ самаго Штоквича. Въ совѣтѣ участвовали еще нѣкоторые предводители милиціи изъ армянъ и мусульманъ. Лампа, горѣвшая на маленькомъ столѣ, освѣщала блѣднымъ свѣтомъ печальныя и озабоченныя лица присутствовавшихъ.
— Пока живы, не сдадимся! — замѣтилъ комендантъ.
— Если мы не получимъ извнѣ помощи, то погибнемъ, — отвѣтилъ ему ханъ, — предводитель волонтеровъ-мусульманъ.
— Нѣтъ y насъ силъ ждать помощи, — заговорилъ бекъ изъ мусульманъ-же; — по моему, надо открыть ворота крѣпости, прорвать кольцо непріятеля и тогда или спасемся или попадемъ въ плѣнъ.
— Это еще — вопросъ сомнительный, — возразилъ ему представитель армянской милиціи, — послѣднее имѣетъ болѣе вѣроятія и послѣдствія его могутъ быть печальны. Крѣпость эта въ настоящее время на крайней мѣрѣ служитъ прикрытіемъ, она задержитъ шествіе турецкихъ войскъ; если мы потеряемъ ее, то этимъ откроемъ свободный доступъ для баши-бузуковъ Измаила — паши и имъ ничего не будетъ стоить въ нѣсколько дней завладѣть Нахичеванью, Эриванью, a можетъ и дальше пойдутъ. Мѣстные мусульмане, насколько мнѣ извѣстно, съ нетерпѣніемъ ждутъ этихъ самозванныхъ гостей, a армяне совсѣмъ не вооружены. Для защиты нашего края оставлено мало войска, такъ какъ главныя силы наши сосредоточены въ окрестностяхъ Карса; пока они поспѣютъ на помощь, все будетъ уничтожено турками.
Предсѣдатель прервалъ ихъ споръ, сказавъ:
— Нужно ждать и защищаться до послѣдней минуты. Я надѣюсь на скорую помощь: генералъ Теръ-Гукасовъ не особенно далекъ отъ насъ; стоитъ ему узнать о нашемъ положеніи, какъ онъ не замедлитъ явиться на выручку. Намъ нужно только дать ему знать.
Совѣтъ рѣшилъ написать Теръ-Гукасову и черезъ минутъ пятнадцать комендантъ съ письмомъ въ рукахъ вышелъ изъ комнаты вмѣстѣ съ остальными. Легкій бой барабана собралъ всѣхъ солдатъ на площадь крѣпости; комендантъ началъ звучнымъ голосомъ:
— Ребята, всѣмъ вамъ извѣстно наше положеніе, поэтому считаю лишнимъ говорить объ этомъ. Вся наша надежда на Бога, только Онъ можетъ послать намъ помощь; если она запоздаетъ, то мы погибнемъ; слѣдовательно, мы должны сообщить туда, куда слѣдуетъ. Вотъ это письмо нужно передать генералу Теръ-Гукасову, который близокъ отъ насъ. Получивъ письмо онъ не замедлитъ притти къ намъ на выручку. Теперь скажите, кто тотъ храбрецъ, который согласится принять на себя эту услугу? Пусть онъ подойдетъ и возьметъ это письмо. Я обѣщаю ему награду, которой достоинъ человѣкъ жертвующій своею жизнью для спасенія тысячи другихъ. Пусть откликнется тотъ, кто желаетъ доставить письмо!
Воцарилась глубокая тишина. Изъ толпы не послышалось ни одного голоса.
— Повторяю, — продолжалъ комендантъ, болѣе прочувственнымъ голосомъ, — что съ этимъ письмомъ связанно наше спасеніе; кто желаетъ принять эту славу и быть спасителемъ всѣхъ насъ?
Опятъ отвѣта не было.
— Неужели нѣтъ среди васъ смѣльчака? — воскликнулъ онъ дрожащимъ голосомъ. — Кто соглашается взять письмо?
— Я! — послышался въ толпѣ голосъ, и молодой армянинъ подошелъ къ нему и принялъ письмо.
Молодца этого звали Варданомъ.
- ↑ «Хентъ» даетъ полную картину положенія турецкихъ армянъ въ эпоху послѣдней русско-турецкой войны. Это произведеніе извѣстнаго армянскаго беллетриста Раффи, имѣвшее громадный успѣхъ, печаталось въ Мшакѣ и выдержало нѣсколько изданій. Прим. перев.