Не знаю, сколько времени провелъ я на скамьѣ маленькаго челнока, думая, что, будь у меня только силы, я выпилъ бы морской воды, чтобы сойти съ ума и поскорѣе умереть.
Въ такомъ положеніи вдругъ увидѣлъ я на линіи горизонта, не придавая тому большаго значенія, чѣмъ какой-либо картинѣ, парусъ, направляющійся ко мнѣ.
Безъ сомнѣнія, я бредилъ, а между тѣмъ ясно припоминаю все то, что произошло. Помню ужасное волненіе моря, причинявшее мнѣ головокруженіе, и постоянное ныряніе судна на горизонтѣ. Я твердо былъ убѣжденъ въ своей смерти и съ горечью раздумывалъ о безполезности столь поздно являющейся помощи только ради того, чтобы застать меня еще въ живыхъ.
Въ продолженіе нѣкотораго промежутка времени, который показался мнѣ безконечнымъ, слѣдилъ я за приближеніемъ ныряющей шкуны. Это было небольшое судно съ латинскими (косыми) парусами, оно лавировало, такъ какъ шло прямо противъ вѣтра. Мнѣ даже не пришла въ голову мысль обратить на себя его вниманіе. Начиная съ момента, въ который я ясно различилъ судно, и до той минуты, когда я увидѣлъ себя въ каютѣ, обо всемъ случившемся за этотъ промежутокъ времени у меня сохранились смутныя воспоминанія. Смутно помню еще, что меня приподняли до шкафута. Съ высоты капитанскаго мостика какъ будто глядѣло на меня грубое красное лицо съ веснушками, рыжими волосами и бородою, предъ моимъ взоромъ промелькнуло также другое сильно загорѣлое лицо съ необычайными глазами. Немного спустя, кажется, влили мнѣ сквозь стиснутые мои зубы какую-то жидкость. Все это я видѣлъ какъ въ какомъ-то кошмарѣ; далѣе ничего не помню.
Очень долго пролежалъ я въ безсознательномъ состояніи. Каюта, въ которой я очнулся, была очень узка и грязна. Довольно молодой блондинъ съ торчащими свѣтлыми усами и съ отвисшей нижней губой сидѣлъ около и держалъ меня за руку. Съ минуту смотрѣли мы другъ на друга, не говоря ни слова. Въ его сѣрыхъ, влажныхъ глазахъ не было никакого выраженія. Въ это время, прямо надъ моею головою, я услышалъ какой-то шумъ, какъ будто отъ передвиженія желѣзной кровати, вслѣдъ затѣмъ глухое и сердитое рычаніе какого-то большого животнаго. Одновременно съ этимъ заговорилъ блондинъ. Онъ повторилъ свой вопросъ:
— Какъ вы себя чувствуете?
Кажется, я отвѣтилъ, что чувствую себя хорошо. Мнѣ было вовсе непонятно, какъ я очутился здѣсь, и блондинъ, должно быть, прочелъ въ моихъ глазахъ этотъ нѣмой вопросъ.
— Васъ нашли въ шлюпкѣ, умирающаго отъ голода. Судно называлось «Dame Altière» и имѣло странныя пятна на гладкихъ бортахъ!
Въ этотъ моментъ мои взгляды упали на руки; онѣ такъ страшно похудѣли и походили на мѣшки изъ грязной кожи съ костями. Видъ ихъ вернулъ мнѣ память.
— Примите немного вотъ этого, — проговорилъ онъ и подалъ мнѣ какое-то холодное лекарство краснаго цвѣта. — Ваше счастье, что вы попали на судно, на которомъ случился врачъ!
Онъ говорилъ, шепелявя.
— Что это за судно? — выговорилъ я медленнымъ и сиплымъ отъ долгаго молчанія голосомъ.
— Это маленькое прибрежное судно изъ Арики и Кальяо. Оно называется «La chance rouge». Я не спрашивалъ, откуда оно идетъ; безъ сомнѣнія, изъ страны сумасшедшихъ. Самъ же я не болѣе, какъ пассажиръ, принятый на судно въ Арикѣ!
Шумъ надъ моею головою повторился — это была смѣсь угрюмыхъ ворчаній и человѣческаго голоса.
Вслѣдъ затѣмъ голосъ приказалъ «тройному идіоту» замолчать.
— Вы были близки къ смерти, — продолжалъ мой собесѣдникъ, — и счастливо отдѣлались, но теперь я впустилъ вамъ немного свѣжей крови въ жилы. Чувствуете вы боль въ рукахъ? Это отъ впрыскиваній. Ваше безсознательное состояніе продолжалось почти тридцать часовъ!
Я медленно приходилъ въ себя. Вдругъ мои мысли были прерваны лаемъ своры собакъ.
— Нельзя-ли мнѣ что-нибудь поѣсть? — спросилъ я.
— По моей милости для васъ велѣно зажарить цѣлаго барана!
— Мнѣ достаточно только небольшого кусочка! — сказалъ я увѣренно.
— Я сгораю желаніемъ знать, — продолжалъ онъ послѣ короткой паузы, — что случилось съ вами, и какимъ образомъ вы очутились одни въ этой шлюпкѣ?
Въ его глазахъ промелькнуло выраженіе какой-то недовѣрчивости.
— Къ чорту эти ворчанія!
И онъ быстро вышелъ изъ каюты.
Я услышалъ сильный его споръ съ кѣмъ-то, кто, какъ мнѣ показалось, отвѣчалъ ему на непонятномъ языкѣ. Пренія, какъ будто, кончились побоями, но относительно послѣднихъ, повидимому, слухъ меня обманывалъ. Прикрикнувъ затѣмъ на собакъ, докторъ вернулся въ каюту.
— Ну, — воскликнулъ онъ еще съ порога, — вы хотѣли начать свой разсказъ!
Прежде всего я сообщилъ ему, что меня зовутъ Эдуардомъ Прендикомъ, и что я много занимался естественной исторіей, убивая этимъ часы своего досуга. Мое благосостояніе и независимое положеніе способствовали занятіямъ.
Казалось, это его заинтересовало.
— Я также, — признался онъ, — занимался науками. Я изучалъ въ лондонской университетской коллегіи біологію, истребляя яйца дождевыхъ червей и улитокъ. Да! Тому уже десять лѣтъ. Но продолжайте… разскажите мнѣ, какъ вы попали на то судно?
Я разсказалъ ему о кораблекрушеніи «», отъ котораго успѣлъ спастись въ яликѣ вмѣстѣ съ Констаномъ и Гельмаромъ, о спорѣ послѣднихъ изъ-за распредѣленія пищи и о томъ, какъ оба моихъ товарища, разодравшись, выпали за бортъ лодки въ море.
Откровенность моего разсказа, казалось, удовлетворила его. Я чувствовалъ себя крайне слабымъ и говорилъ коротко и сжато. Когда я кончилъ, онъ принялся разсказывать объ естественной исторіи и о своихъ біологическихъ занятіяхъ. По всей вѣроятности, это былъ самый обыкновенный врачъ, и вскорѣ онъ перешелъ къ разговору о Лондонѣ и его развлеченіяхъ; имъ было разсказано мнѣ даже нѣсколько анекдотовъ.
— Все это я покинулъ уже десять лѣтъ тому назадъ. Въ то время я былъ молодъ и увлекался. Но во мнѣ было много животнаго… Къ двадцати одному году я все проѣлъ… Теперь, могу сказать, я ко всему равнодушенъ… Но надо сходить посмотрѣть, что этотъ поваръ-дуракъ дѣлаетъ съ вашимъ бараномъ!
Рычаніе надъ моею головою вдругъ возобновилось съ такою дикою яростью, что я задрожалъ.
— Что тамъ происходитъ? — закричалъ я; но дверь была заперта.
Докторъ вскорѣ возвратился съ жареной бараниной, и она была такъ вкусна, что я позабылъ спросить его о слышанномъ ревѣ животныхъ.
Спустя день, ѣдою и смѣняющимъ сномъ я возстановилъ немного силы, потерянныя за недѣлю вслѣдствіе истощенія и лихорадки, и былъ въ состояніи дойти отъ моей кушетки до полупортика, смотря на синія волны, состязавшіяся съ нами въ скорости. По моему мнѣнію, шкуна шла по вѣтру. Монгомери — это было имя бѣлокураго врача — вошелъ въ этотъ моментъ, и я попросилъ у него свою одежду. Онъ сказалъ мнѣ, что ту одежду, въ которой я спасся отъ кораблекрушенія, выкинули за бортъ. Одолженный имъ костюмъ изъ тика былъ для меня немного великъ, такъ какъ Монгомери былъ выше ростомъ и довольно толстъ.
Онъ принялся разсказывать о разныхъ вещахъ и, между прочимъ, сообщилъ, что капитанъ три четверти ихъ пути лежалъ пьянымъ въ своей каютѣ. Одѣваясь, я задалъ ему нѣсколько вопросовъ о курсѣ корабля. По его словамъ, корабль направлялся въ Гаваи, но долженъ былъ еще причалить къ берегу, не доѣзжая его.
— Гдѣ? — спросилъ я.
— На одномъ островѣ… на которомъ я живу. Насколько мнѣ помнится, онъ не имѣетъ названія! — Вытянувъ верхнюю губу, онъ посмотрѣлъ вдругъ на меня съ такимъ растеряннымъ видомъ, что мнѣ показалось, будто-бы мой вопросъ смутилъ его.
— Я готовъ! — проговорилъ я и вышелъ слѣдомъ за нимъ изъ каюты.
У откидной крышки лѣстницы какой-то человѣкъ загораживалъ намъ проходъ. Онъ стоялъ на послѣднихъ ступеняхъ, смотря въ люкъ. Это было безобразное, коротконогое, толстое и кривое существо; спина у него была выгнута, шея мохнатая и голова вдавлена въ плечи. Онъ былъ одѣтъ въ костюмъ изъ синей саржи. Я услышалъ яростное рычаніе собакъ, и вслѣдъ за этимъ человѣкъ сталъ спускаться задомъ; чтобы не быть имъ столкнутымъ съ лѣстницы, мнѣ пришлось отстранить его рукою, и онъ съ какою-то чисто звѣрской живостью обернулся назадъ. Благодаря этому, передо мною промелькнуло черное лицо, заставившее меня задрожать. Оно имѣло громадное сходство съ мордой, и въ его огромномъ полуоткрытомъ рту виднѣлись два ряда чрезвычайно большихъ бѣлыхъ зубовъ. Такихъ зубовъ я никогда не видалъ у человѣка. Его глаза были налиты кровью и съ бѣлымъ очень узенькимъ ободкомъ вокругъ бурыхъ зрачковъ. На всей этой фигурѣ лежалъ странный отпечатокъ безпокойства и сильнаго раздраженія.
— Чтобъ тебя чортъ побралъ! Постоянно ты на дорогѣ! — проворчалъ Монгомери.
Человѣкъ посторонился, не говоря ни слова. Я поднялся до откидной крышки; странное лицо, противъ моей воли, продолжало какъ-бы стоять передъ моими глазами. Монгомери на минуту остался внизу.
— Тебѣ здѣсь нечего дѣлать, твое мѣсто наверху! — сказалъ онъ авторитетнымъ голосомъ.
— Э… э… они… не хотятъ видѣть меня наверху! — пробормоталъ человѣкъ съ чернымъ лицомъ, весь дрожа.
Онъ медленно выговаривалъ слова съ какою-то хрипотою.
— Они не хотятъ тебя видѣть наверху? Но я приказываю тебѣ идти туда! — крикнулъ Монгомери съ угрозою.
Онъ еще что-то хотѣлъ добавить, но, замѣтивъ меня, поднялся за мною по лѣстницѣ.
Я остановился и, просунувъ наполовину тѣло въ люкъ, продолжалъ смотрѣть съ неописаннымъ изумленіемъ на крайнее уродство этого существа. Мнѣ никогда не случалось встрѣчать столь отталкивающей отъ себя фигуры, а между тѣмъ, — если возможно подобное противорѣчіе, — у меня въ то же время было странное впечатлѣніе, будто-бы я гдѣ-то, навѣрное, видѣлъ тѣ же самыя черты лица и тѣ же ухватки, которыя приводили меня теперь въ смущеніе. Позже мнѣ пришло въ голову, что, по всей вѣроятности, я видѣлъ его въ то время, когда меня поднимали на бортъ корабля; однако, такое объясненіе меня не удовлетворяло. И въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ, имѣвшій случай хоть разъ видѣть подобное, единственное въ своемъ родѣ, лицо, могъ-ли забыть, при какихъ обстоятельствахъ это произошло?
Движеніе слѣдовавшаго за мною Монгомери отвлекло меня, и мои глаза обратились на палубу маленькой шкуны. Слышанный уже мною шумъ отчасти подготовилъ къ тому, что представилось моему взгляду. Тѣмъ не менѣе, мнѣ никогда не случалось видѣть столь дурно содержимой палубы; она вся была покрыта нечистотами.
У большой мачты на цѣпи находилась цѣлая свора гончихъ собакъ; при видѣ меня, онѣ принялись лаять и прыгать вокругъ. Около фокъ-мачты, въ желѣзной клѣткѣ, лежалъ большой пума. Клѣтка была настолько мала, что пума едва ворочался въ ней. Далѣе, противъ штиръ-борта, стояли безчисленные рѣшетчатые ящики съ кроликами, а на носу находилась одна лама въ узенькой клѣткѣ. На собакахъ были надѣты намордники. Единственнымъ человѣческимъ существомъ на палубѣ являлся худощавый и молчаливый матросъ съ бичемъ въ рукѣ.
Грязные заплатанные паруса надувались вѣтромъ, и маленькое судно, казалось, быстро подвигалось впередъ. Небо было ясное; день склонялся къ вечеру, гряды пѣнящихся волнъ состязались въ быстротѣ съ кораблемъ. Пройдя мимо человѣка съ бичемъ, мы подошли къ кормѣ и, опираясь на перила, нѣкоторое время смотрѣли на пѣнящуюся вокругъ корпуса шкуны воду и на слѣдъ, оставляемый ею, гдѣ то появлялись, то исчезали громадные водяные пузыри. Затѣмъ я повернулся къ грязной палубѣ, загроможденной животными.
— Это морской звѣринецъ? — спросилъ я.
— Пожалуй, что и такъ! — отвѣчалъ Монгомери.
— Что хотятъ сдѣлать съ этими животными? Не представляютъ-ли они кладь корабля, и не разсчитываетъ-ли капитанъ продать ихъ туземцамъ Тихаго океана?
— Не правда-ли, можно было-бы дѣйствительно подумать это? — повторилъ Монгомери и снова повернулся ко мнѣ спиною.
Вдругъ мы услышали визгъ, сопровождаемый яростными проклятіями, исходившими изъ люка, и уродливый человѣкъ съ чернымъ лицомъ стремглавъ вылетѣлъ на палубу. При видѣ его, собаки, которыя было замолчали, уставъ лаять на меня, казалось, освирѣпѣли и принялись ворчать и рычать, немилосердно гремя своими цѣпями. Негръ на минуту остановился передъ ними, что дало возможность преслѣдовавшему его человѣку съ рыжими волосами наградить урода страшнымъ ударомъ кулака въ спину. Бѣднякъ упалъ, какъ подкошенный, и началъ кататься по грязной палубѣ среди обезумѣвшихъ собакъ. Счастье для него, что на собакахъ были намордники. Человѣкъ съ рыжими волосами, въ одеждѣ изъ грязной саржи, при видѣ этого, зарычалъ отъ радости и остановился. Онъ покачивался и, какъ мнѣ казалось, рисковалъ упасть назадъ въ люкъ или впередъ на свою жертву. При появленіи второго человѣка Монгомери сильно вздрогнулъ.
— Эй, сюда! — крикнулъ онъ рѣзкимъ голосомъ. Двое матросовъ появились на бакѣ. Негръ, испуская странныя рычанія, извивался въ лапахъ собакъ; никто не приходилъ ему на помощь. Разъяренныя животныя изо всѣхъ силъ старались укусить его черезъ ремешки своихъ намордниковъ. Ихъ сѣрыя и гибкія тѣла въ отчаянной борьбѣ съ негромъ, который катался во всѣ стороны, перемѣшались въ кучу. Двое матросовъ смотрѣли на всю сцену, какъ на безподобное времяпрепровожденіе. Монгомери испустилъ гнѣвное восклицаніе и направился къ сворѣ собакъ.
Въ это время негръ поднялся и, шатаясь, пробрался на носъ корабля. Онъ уцѣпился за снасти около вантъ судна, поглядывая черезъ плечо на собакъ. Человѣкъ съ рыжими волосами смѣялся грубымъ и довольнымъ смѣхомъ.
— Позвольте капитанъ, такое обращеніе мнѣ не нравится! — проговорилъ Монгомери, тряся его за рукавъ.
Я стоялъ позади доктора. Капитанъ обернулся и съ торжествующимъ видомъ посмотрѣлъ на говорящаго своими масляными пьяными глазами.
— Что?.. Что это… вамъ не нравится?.. — спросилъ онъ. — Мерзкій костоправъ! Подлый пильщикъ костей! — добавилъ онъ, бросивъ на Монгомери заспанный взглядъ. Онъ попробовалъ освободить рукавъ, но послѣ двухъ безполезныхъ попытокъ засунулъ свои грубыя волосатыя руки въ карманъ матросскаго кителя.
— Этотъ человѣкъ пассажиръ, — продолжалъ Монгомери, — и я не совѣтую вамъ поднимать на него руку!
— Убирайтесь къ чорту! — прорычалъ капитанъ. — На своемъ суднѣ я дѣлаю все, что хочу!
Онъ повернулся на пяткахъ, желая направиться къ снастямъ.
Я думалъ, что Монгомери оставитъ пьянаго въ покоѣ, но онъ только поблѣднѣлъ еще болѣе и послѣдовалъ за капитаномъ.
— Вы слышите, капитанъ! — настаивалъ онъ. — Я не желаю, чтобы съ этимъ человѣкомъ обращались дурно. Съ самаго вступленія на корабль его постоянно дразнятъ!
Винные пары на одно мгновеніе помѣшали капитану отвѣчать.
— Мерзкій костоправъ! — это было все, что онъ счелъ нужнымъ, наконецъ, отвѣтить.
Я отлично видѣлъ, что Монгомери обладалъ довольно дурнымъ характеромъ, и эта ссора должна была, повидимому, затянуться надолго.
— Этотъ человѣкъ пьянъ, вы ничего не достигнете! — сказалъ я. На губахъ Монгомери показалась усмѣшка.
— Онъ постоянно пьянъ, думаете ли вы, что поэтому ему позволительно надоѣдать своимъ пассажирамъ?
— Мой корабль, — началъ капитанъ, неопредѣленнымъ жестомъ указывая на клѣтки, — мой корабль былъ опрятнымъ судномъ… Посмотрите теперь на него. (Онъ дѣйствительно ничего не имѣлъ общаго съ чистотой). Мой экипажъ былъ чистый и приличный народъ…
— Вы согласились принять на корабль этихъ животныхъ!
— Я предпочелъ бы никогда не видѣть вашего адскаго острова… На кой чортъ нужны такому острову животныя?.. А затѣмъ, вашъ слуга… Я считалъ его за человѣка… но онъ сумасшедшій. Ему нечего дѣлать на кораблѣ!
— Съ перваго дня ваши матросы не переставали дразнить этого бѣднягу!
— Да… это дѣйствительно бѣдняга… Мои люди не могутъ его терпѣть. Я самъ не могу его видѣть. Никто не можетъ его переносить. И даже вы сами!
Монгомери прервалъ его:
— Ну, такъ что-жъ, все-таки вы должны оставить въ покоѣ этого человѣка!
Онъ подтвердилъ свои слова энергическимъ кивкомъ головы. Капитанъ, повидимому, не хотѣлъ уступать и возвысилъ голосъ.
— Если онъ еще явится сюда, я ему проколю брюхо. Я ему распорю уродливое брюхо. Какъ вы смѣете мнѣ приказывать? Я капитанъ и корабль мой. Я — законъ, повторяю вамъ, здѣсь я законъ и право!
— Дѣйствительно, я взялся доставить одного господина и его слугу въ Арику и вмѣстѣ съ нимъ нѣсколькихъ животныхъ. Но я никогда бы не согласился перевозить подлаго идіота и какого-то пильщика костей, мерзкаго костоправа…
Но его оскорбленія не остановили Монгомери; послѣдній сдѣлалъ шагъ впередъ, тогда вмѣшался я:
— Онъ пьянъ! — снова сказалъ я.
Капитанъ разразился страшнѣйшею бранью.
— Замолчите, что-ли? — проговорилъ я, обращаясь къ нему, такъ какъ по глазамъ и блѣдному лицу Монгомери предвидѣлъ опасность. Однако, мнѣ удалось только обратить на себя весь залпъ его ругательствъ. Тѣмъ не менѣе, я былъ счастливъ даже цѣною вражды пьяницы устранить опасность ссоры. Мнѣ никогда не приходилось слышать изъ устъ человѣка такую ужасную брань, не смотря на то, что во время своихъ странствованій я сталкивался съ людьми всякаго сорта. Иногда онъ выражался такъ рѣзко, что мнѣ трудно было оставаться спокойнымъ, хотя у меня довольно уживчивый характеръ. Но, навѣрное, приказывая капитану замолчать, я забылъ, что я совершенно посторонній человѣкъ, безъ всякихъ средствъ, не имѣющій даже возможности заплатить за свой проѣздъ. Забылъ, что всецѣло завишу отъ его великодушія, какъ хозяина судна. Онъ съ удивительною рѣзкостью сумѣлъ напомнить мнѣ объ этомъ. Но, во всякомъ случаѣ, я избѣжалъ ссоры.