Желалъ бы я стать или легкокрылымъ голубемъ, или ласточкой, чтобы бѣжать изъ человѣческой жизни, или поселиться въ какой-нибудь пустынѣ, и жить въ одномъ убѣжищѣ со звѣрями; потому что они вѣрнѣе людей. Тамъ желалъ бы я провести свою однодневную жизнь безъ слезъ, безъ страха наказаній и безъ заботъ; имѣть одно преимущество передъ звѣрями — умъ, который вѣдаетъ Божество и небожественъ. Тамъ среди спокойной жизни собиралъ бы я свѣтъ ко свѣту, или, взойдя на верхъ какого-нибудь высокаго столба, громогласно сталъ бы взывать живущимъ на землѣ:
Смертные человѣки, порожденіе истекшей влаги, ничтожные вы, которые, живя смертію, надмеваетесь суетнымъ! долго ли вамъ, оставаясь игралищемъ ложныхъ и на-яву представляющихся сновидѣній, и играя ими, блуждать на землѣ безъ цѣли? Смотри, восшедши умомъ своимъ выше всѣхъ, какъ взошелъ и я, потому что въ меня Богъ вложилъ великое вѣдѣніе полезнаго и вреднаго; а выше всѣхъ, паритъ умъ. Тотъ былъ свѣжъ и силенъ, составлялъ славу друзей, высоко носилъ голову и имѣлъ хорошо снабженные гибкіе члены. Тотъ былъ прекрасная утренняя заря, весенній цвѣтъ между мужчинами, и привлекалъ на себя взоры всѣхъ. Тотъ славенъ подвигами; тотъ по оружію Арей; тотъ превосходнѣйшій борецъ со звѣрями на ристалищѣ, и на горахъ мѣрялъ съ ними славу. Тотъ заботился о пирахъ и роскошныхъ ужинахъ; суша, море и воздухъ приносили дань его чреву. Но теперь онъ покрытъ морщинами и дряхлъ; все отцвѣло; пришла старость, а красота отлетѣла; чрево отказалось служитъ; небольшая часть человѣка остается еще въ живыхъ, а гораздо бóльшая сошла уже въ могилу. Тотъ надмевается ученостію всякаго рода; тотъ высоко думаетъ о пышныхъ гробницахъ своего благородства, или о томъ, что и ему удалось вписать свою кровь въ небольшіе свитки; тотъ величается крѣпостію своихъ совѣтовъ въ городахъ, тѣмъ, что имя его у всякаго въ устахъ; тотъ собралъ безмѣрное богатство, и еще приращаетъ его въ умѣ; тотъ, сидя на высокомъ сѣдалищѣ, восхищается данными ему вѣсами правосудія; тотъ въ багряной одеждѣ и съ увясломъ на челѣ, державствуя на землѣ, ни во что ставитъ самое небо, и хотя смертенъ, но напыщается не смертными надеждами. — Все это нынѣ; а чрезъ нѣсколько времени — прахъ; рабы и скиптроносцы, наемники и гордящіеся богатствомъ — всѣ станутъ равны, для всѣхъ одинъ мракъ, одна обитель, и горделивымъ то одно преимущество, что громче надъ ними плачъ, пышнѣе ихъ гробница, и дольше хранится на жалкомъ камнѣ надгробная надпись. Рано или позно, но всякому смертному равный жребій. Отъ всякаго останутся, наконецъ, только хрупкія, полуистлѣвшія кости и голый черепъ. Кончилась пышность; но и бѣдность не безпокоятъ уже трудъ, неизвѣстная болѣзнь, ненавистъ, сумасбродство, желаніе бóльшаго, неукротимая наглость. Все умерло, все заключилось, вмѣстѣ съ умершими, до того времени, пока не пойдетъ отсюда въ слѣдъ за воскресшими.
Видя все это, послушайтесь совѣтовъ моихъ, дѣти (могу назвать васъ дѣтьми, потому что долѣе васъ перевожу дыханіе на землѣ)! Отринувъ весь міръ, все мятущееся въ мірѣ, все, чѣмъ обольщаетъ наземный царь — этотъ хищникъ чужой собственности, вредителъ и человѣкоубійца, то-есть богатство, славу, предсѣдательство, знатность рода, невѣрное счастіе, убѣжимъ какъ можно скорѣе на небо, гдѣ окрестъ неизреченнаго Тройственнаго Свѣта сіяютъ многія красоты. А другіе пусть падаютъ тамъ и здѣсъ, подобно шашкамъ, и находятъ удовольствіе въ паденіи шашекъ, или, густою тмою покрывъ свои очи и держась за стѣну, идутъ другъ за другомъ!
